ЭЛЕГИЯ СЛЕПЫМ ПЕВЧИМ НА ПАСХУБельма, бисер живой слепоты там, среди светлых теней — то же зренье, средь словесных гирлянд, изумительно свежих, весёлых — всегда. Будто яблоко зыбкое, с каплю размером, становится слухом там, где смотрят Иверской очи, и Матерь Господня как спутница всем и всегда. Нечто странное, нечто почти итальянское льёт католический привкус партеса, александрово-пушкина, в пении бронзовом чистом, веселье; будто всё неродное. Но в самом конце солнцепасхи я певчих слепых увидала, и надменность мирская пасхальным сменилась весельем. Они шли — будто тени одетые, пальцы как косточки крыльев, глаз не видно жемчужных, а стоп и локтей незаметные крылья несли. Они пели вслепую — и каждый как Божие ухо ловил звуковую гирлянду, сплетал её тесно, и все они сердце слепое жемчужное будто несли. Мне подумалось вдруг, что пасхальность — не снедь и одежда, ни опрятность шарфов, ни лобзанье случайное розой в ланитах слепых, что Христова небесная нам солнцепасха открыта навеки как жемчужность прозрачная, радость прохладная певчих слепых. Они шли и держли друг друга, а локти парили и крылья, среди стада коричного робких детей и лазурных скоплений старух, они пели и шли, рассыпая вне времени звуков гирлянды, зреньем стал благодатный и тонкий слух. Элегии на середине мира станция гостиная кухня |