Элегии
на середине мира
станция
гостиная
кухня

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЛИ ЦИН ЧЖАО

(три песни на мотив народных)



1.
Прозрачной дымкой, тучкою кудлатой
Уходит серый непогожий день.
Девятый день грядёт луны девятой…


Ли Цин Чжао


Молодая луна закутана сырой кудлатой овчиной.

На закате моя осень,
плачет младенец у очага. Умирает?

Нечаянный щипок надежды по новым струнам — цитра молчит.

В ожидании первого снега завариваю в чашках красные листья,
я одна — чашек много,
жду прошлое солнце Чарджоу.

Многие пишут стихи; между ними и мной занавеска;
засыпает душа от стихов.

Мне говорят: отрешённая Ли,
птица-феникс,

а я повторяю крестьянские песни.

Кустарник в снегу растёт на вершине ночи.
Луна, скрытая облаками.

Чарджоу остался — меня он не веселит, но о нем вспоминаю.
Мне лучше крестьянские песни.

Пью утренний холод и утираюсь; неряшлив рукав.

Лик теряет черты, остаётся мелодия.

Девятый день луны — день горной дороги.

Вот космы стихов, они равносильны присутствию Ли,
прими их, солнце Чарджоу,

белый цветок лучезарный — возвращенья не жду,
так мы далеко.

Мир с тобою — и мир без тебя, прошлое и теперь:
остаюсь в настоящем, в надежде на лучшую встречу.

Ли тень в тени бессмысленных разговоров —
здесь каждый вещает, не слыша другого.

Не думай, что радость тебе принесёт простое моё веселье,
знаю, что тебе по сердцу слёзы И Ани,
прошлое солнце Чарджоу.

Целую небо за опустевшим домом,
ещё слышатся звуки твоего голоса,
целую землю как тело, к которому ты прикасался.

Извивы тумана сплетаются в шёлковый кокон,
за окном сухая хризантема.

Дуновение ветра, песня крестьянская.

Песни ведь наши светлые тени.




2.
Друзья по песням и вину гурьбою
Зовут меня.. Повозка ждёт давно.
Хочу я быть наедине с собою,
Мне не нужны ни песни, ни вино…


Ли Цин Чжао

Закат расплавил золото,
тревожный колокол разлит.

Весеннее полнолуние одиноко.

Затворница передвинула изголовье.
Внимает короткой веренице журавлиных, счастливых дней.

Вода закипела.

Стучит чашками, затем долго и жадно пьёт — крохотными глотками.

Сушь одиночества благословенна, если есть сердце.

Но какое сердце у Ли.

Слова и мелодии, судьба рассеяна
по строфам и по полям,
по печалям и переездам,
по ветхому дому.

Только звуки песни крестьянской длятся и длятся.

Нет уже Ли, песня, прочь от неё,
не друзья они, так, пешеходы.

Дом обветшал, нет желания отстроить его, нет и средств,
забытьё приходит всё чаще,
грёзы дольше и глубже,
по вечерам плещется тёмная тишина.

Ли собирает все прошлые жизни,
перебирает их зёрна,
складывает,
долго трёт меж ладонями, в надежде согреть, наконец,
отбрасывает.

Будто нет у ней тела, а только дыханье.

Хруст веток, седых волос на изголовье.

Солнце Чарджоу, о прошлое солнце.

Стук колёс: повозка с людьми,
друзья, пишут стихи, у них пир.

Ли не выходит; ждёт день весенних цветов.

Праздник удастся, если будет готово сердце.
Тишина не наскучила ей.

Отрешённая Ли.

Мглистые дни немоты порой веселят.
Так одичавшие ивы в тумане осеннем.



Солнце-дитя играет в тростнике,
все слова и предметы сложило в додин ворох слов и явлений.

Ли как дитя,
она пьёт и танцует,
в ней, должно быть, проснулась птица.

Радостно слышать, как смеются другие.

Ли пьёт радость,
Ли пьёт печаль.

Там и там половина.

Закат и журавлёнок,
хоть нет уже Ли на земле.
Нет, есть.

Длинные тени.





3.
За каплей капля проникает в душу…

Ли Цин Чжао



Говорят, она не выходит совсем,
заперлась в башне и плачет по целым дням.

Пальма под тёмным окном,
Горсть зёрен стихов.

Листья Юнани, запах тёплой воды веселит.

Прежде, чем кожистый лист над огнём превратится в иголку,
ляжет снег на Юнань,
и припомнится солнце Чарджоу.

В комнате пусто,
хотя нет: вот бумага, лохмотья, чашки немытые,
волосы на изголовье.

Не слышит.

Будто не было детства.

Гуляла нарядной в горах и впервые увидела грусть,
увидав алый цвет мэйхуа на снегу.

Свадебные цветы.

Длится песня крестьянина,
что пьянел от дождя, возвращаясь домой.

Дождь врывается вдруг,
принося горечь пальмовых листьев.

Пальма — в ней нечто родное,
она будто Ли.

Разрослась под окном,
двор закрыла, опутала небо ветвями.

Нет, не вынести шума листьев.
Тлеют лохмотья, спекается разум как смолы,
дверь скрипит одиноко.

Да, она слышала звук.

Вот солнце Чарджоу, вот пальма —
видят, видят.

И потому даже тень не отделяется от изголовья.



*
Ли Цин Чжао — известнейшая китайская поэтесса эпохи Сун. Автор любимой книги стихов многих поколений китайских классических поэтов — «Строфы из гранёной яшмы». Мне кажется, она не засыпала, если написанная нынче строчка не казалась ей совершенной. Излюбленным жанром поэтессы, до неё нечасто встречавшимся в китайской поэзии были «хуасиньша» — народные песни. Большую часть жизни прожила вдовой, вдалеке от основных городов Китая. В конце жизни переселилась и до самой смерти жила в башне, так и прозванной потом Башней И Ань. И Ань — отрешённая, одержимая. Такое впечатление производила поэтесса на людей. Три её стихотворения стали мною особенно любимы. Они и легли в основу триптиха. Первое: «Прозрачной дымкой, тучкою кудлатой...», второе — «Расплавленное золото заката» и третье — «Банановая пальма».





география

поэтичсекие   опыты

кухня

станция  гостиная  на середине мира
новое столетие  город золотой  корни и ветви

Hosted by uCoz