на середине мира
алфавит
станция
москва


ДИАНА РЫЖАКОВА







Родилась в Пензе, с пяти лет живет в Москве. В 1986 году закончила факультет книговедения в МГУП (Университет печати), в 2002 году — факультет психологии Московского института открытого образования. Поэт позднего старта. Автор книги стихотворений «Ибис», вышедшей в издательстве «Стеклограф» в 2018 году. В 2020 году запустила канал на YouTube и в сети Instagram «Поэзия».



СИГНАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД




ОЗЕРО

Круглое озеро — глаз
позабытой земли,
в детство распахнутый,
синий, огромный, блестящий,
выкупай, выкупи черные
мысли мои,
дай настоящее,
выдай мое настоящее.
Будут раскинуты руки и ноги
босы,
кожаный стильный рюкзак
безнаказанно скинут,
беглые капли гусиной,
шипящей росы
лягут под кожу, подоткнутые
под спину.
Что-то вонзится в ключицу —
включится мой день
в гонку за ветреным,
в очередь к небу, пробьется,
и облака — многорядная ветхая лень —
распеленают сегодня
рожденное солнце.





ПОЛНОЧЬ

Полночь хотела бы стать голубицей юной
петь голоском пронзительным на октаву выше
лапами окольцованными июнем
мякиши подоконников ворошить

пруд золотой мечтает о половодье
хочет волной захватить захлестнуть паркеты
ломтик окна мечтает о черноплодном
небе о неизведанном

ты спишь и видишь какой-то кромешный рай
цвет моей кухни ни капельки не вмещает
горницу белоголовых
и не прощай
спи себе на здоровье

я не планировала не хотела бы до утра
но за стеклом плакальщицы сгорают
там альтаир словно разбитый трактор
тащит свой скарб —

стол приподнялся уперся рогом в рог
падают на пол чернильные пятна кайфа —
морфий бодлера отчаянье кьеркегора
незавершенность кафки





ЛЕТО

Губы облаков белые,
Уголки, смотри-ка, наверх бегут,
мякоть лебеды хлёбова пути
осами протяжно гудит.

Он вошел не сразу,
в дверях стоял,
примерялся с тем, как звучит рояль,
острый запах пота и табака,
все опять не так,

золоченым диском
в дверях стоял,
это все столбы — он зажег поля,
это все моря — он изгладил рябь,
а теперь сентябрь.

Лодки смотрят вглубь
пристально,
укрывают головы пристанью,
катится мелодия, в ней
рыбоньки мерцают на дне.





НА ВЗМОРЬЕ

Облитые непоправимым летом,
прижатые друг к другу валунами,
они молчат, недвижимые ветром,
не с нами.
Все задано: хрустящий сиплый смех,
колючие носы прибрежной гальки;
забившийся подальше ото всех,
на лежаке свернувшийся купальник
пропитан йодом, местная мошка
приветствует нагую леди, сидя
на водорослях, словно на кишках.
Галдят рапаны, королевки, мидии…
Все включено: от пиццы до Вотсап.
Они молчат, и если очень вкратце,
как два придурка в пустоту глядят
и улыбаются.




ПОСТНОВОГОДНЕЕ

какая ты красивая была
гипюровые ленты вкруг ствола
изображали гусениц и слизней
ты знала все о деревянной жизни

леса толпой неслись ко мне навстречу
дурманные благоухали свечи
над полотном в подробно-красный яхонт
колючие твои ладони чахли

вне силы притяжения и ламп
да мало ли — тянулась как смола
и целый месяц светлые печали
на узеньких плечах не исполняли
снега





НИКОЛО-АРХАНГЕЛЬСКОЕ

Здесь люди так бездушны и легки,
но снег идет через Сокольники,
он посыпает скользкие дороги,
папье-маше, обрывками гирлянд;
кидает, теплым светом осиян,
кристальные ромашки прямо в ноги.

гранит ослепший, будто нежилой,
а рядом белый холм сторожевой,
не лает, не кусает — не пускает,
зачем его придумала земля
и держит у порога декабря,
не злая ведь, не злая, я не знаю,

я ничего не знаю о тебе,
как ты живешь в упрямой ворожбе
моей любви: ни слова, ни упрека,
как ты снежишь, а если не снежит,
что общего у нас с тобой, скажи,
и кто сейчас стоит неподалеку?





ПТИЦА

Утро. Улица.
Скребут, царапаются тормоза,
Мельтешат дверцы,
Солнце в глаза, в самое
сердце,
скоро начнется весна и на этом деревце.
Скоро весна подойдет
вплотную, поднимет лицо:
— Алло, птица, пора бы приободриться,
никому не легко, кончилось у Господа молоко,
птичье твое молоко,
смотреть на тебя — тоска,
очень уж высока ветка,
спускайся на землю, детка.





СОЛНЦЕ НА КАРАНТИНЕ

выглянет из могилы
большего не дано
дождь в голубых бахилах
топчется под окном
смотрит поверх оправы
на переносицу
смотрит не отрываясь
и переносится
каплей под одеяло
панночкой выходной
ты и тогда боялась
быть похороненной





***
Сумки несу, суммы,
руки заняты,
так теперь и останутся
согнутыми
буквой, букой, сломанной куклой.
Пустомеля-попрошайка
в шапке-ушанке,
бегающая по вагонам шатким,
пригородным,
где из всех щелей: «Давай быстрей!»
пол вытекает.
Да это Волга!
Или,
пусть будет сегодня,
дирижабль,
подолгу
витающий в облаках,
рядом Олег, Ольга, Ницца,
да, какая уже разница,
когда облака, или, скажем,
река,
вагон,
то да се,
качаешься в такт и все.





ЛУНА

луна в моей ночи
горит и не сгорает
не отрывает взгляд
когда нависла над
ей до моих причин
и я не понимаю
пиная мокрый снег
куда глаза глядят

какая же она
безумная воровка
на всем мои стихи
стекает желтый свет
а я ее пою
неряшливо неловко
а я ее гадаю
будет или нет

луна моей души
молчи теперь ни звука
держи сигнальный взгляд
как палец на курке
я поднимаю вверх
простреленную руку
и обещаю ей
затмение никем





ОСКАР

Call me by your name,
Элио,
когда я смотрю на тебя,
я ничего не знаю, ничего не могу,
ничего не хочу, кроме.
Мир сужается до
и кончается после.
Ты ведь догадывался?
Так смотрят, когда
догадываются —
насквозь, насквозь.
Я все помню, Элио,
я искала знакомые ходы,
искала входы в твою жизнь
и утыкалась в сгустки света
на изогнутой шее,
таяла снега в горах, истекала весна,
ты был моей явью: вовне, во мне,
ты назвал меня своим именем.





на середине мира: главная
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва