на середине мира
алфавит
станция
ЛЕТО 2018.
Внеочередной выпуск.
ПОЭЗИЯ
ЮРИЙ ПЕТРЯЕВ
БОРИС КУТЕНКОВ
ГАННА ШЕВЧЕНКО
ЮРИЙ ПЕТРЯЕВ: сайт памяти
ЮРИЙ ПЕТРЯЕВ
НА СЕРЕДИНЕ МИРА
***
и вот восстала музыка из гроба
хватай нежнее подтяни колки
проканифоль смычок
стряхни глухую пыль со звонких нот
закрой квартиру на скрипичный ключ
она останется
она совсем твоя
она теперь покорная гетера
дуй в барабан и колоти гитару
пили валторну
все годятся стили
я заменю ее в немой могиле
БОРИС КУТЕНКОВ
***
Мать убитого сына три ночи ждала и три дня,
а заснула — и слышит сквозь треск фронтовой,
как с чужой стороны возвращается голос родной:
— Я не видел тебя так давно, что замёрзла вода,
стали волосы снегом, а сердце — бронёй ледяной,
и со дна опустевших глазниц восстаёт тишина,
с каждым боем часов превращаясь в бессмысленный вой.
Говори же со мной на одном языке, как тогда,
говори, говори же со мной.
То не стрёкот в моей голове, не часы на руке;
как расстался с тобой, то не пули свистят надо мной,
то стучит моя смерть от тебя вдалеке,
не считая отныне ни пульс мой, ни быт мой иной.
Мне осталось так много в моей безлимитной стране,
говори, не считая минут, говори же со мной,
говори, говори же со мной.
Говорит ему мать:
— Уходи, ты на что мне такой,
я три ночи ждала — всё встречала вдали поезда,
я три дня не спала — выходила на берег морской,
и меня в свой степной хоровод вовлекала беда,
танцевала со мной и кружилась легко надо мной.
Так сроднились мы с ней, что её не отдам никогда;
уходи, я не знаю тебя, ты на что мне такой,
уходи, ты на что мне такой.
Мне под каменной маской беды хорошо, как в раю;
до виска не дошедшая пуля — танцую легко;
как лицо, искажённое горем, — свечусь и пою,
тосковать разучившись о тех, кто давным-далеко,
о нашедших дорогу свою.
Стала песней сама — и ни сердцу теперь, ни уму,
стала облаком смерти — и таю в дыму фронтовом,
вырубая пластиночный шорох движеньем одним;
свет мой горем теперь осиян, — вот и каюсь ему,
слышу, слышу, зовёт, — вот и плачу ему об одном,
умираю легко перед ним.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
***
Мой быт прекрасен: лампа, маховик,
перчатки, хвост ржавеющей точильни,
короткой батареи змеевик,
две крышки, мясорубка, холодильник.
Я наблюдатель: круг сковороды
очерчивает чёрные пределы,
идёт из крана линия воды,
стоят в сушилке чашки пустотелы,
три вилки, параллельные черте
стола, символизируют беспечность,
две брошенные крышки на плите,
сливаясь, образуют бесконечность.
Пишу об этом из таких низин,
что ниже только черви и соседи,
стоянка, продуктовый магазин,
поребрики, столбы, электросети.
ЭССЕИСТИКА
АННА ВИНОГРАДОВА
о книге Марии Степановой
"Памяти памяти".
Такую прозу читать больно и душезатратно, как сейчас принято выражаться. Да… Такое возможно скорее в стихах.
Прочитал слово, строку, сердце кольнуло, прихватило — и отпустило. Смягчило боль образностью. Опять обошлось.
А прозу читаешь долго — страницами и главами, с письмами и фотографиями, губами и глазами. Сердце может не выдержать.
Для авторов же — стихов ли, прозы — все душевные травмы и траты не сосчитать и не выразить.
…Дятел потихоньку работает на своём сухом суку. Облака почти неподвижны. День-рожденный шарик мирно тянется вверх на привязи. Вдали по дороге неспешно идут разговоры. Через пару заборов от нас уже давно постукивают и попиливают. По представлениям наших родителей и нашего детства? уже вовсю идёт воскресный день, а в настоящее время почти для всех вокруг — ещё ленивое летнее утро…
…Дятел потихоньку работает на своём сухом суку. Облака почти неподвижны. День-рожденный шарик мирно тянется вверх на привязи. Вдали по дороге неспешно идут разговоры. Через пару заборов от нас уже давно постукивают и попиливают. По представлениям наших родителей и нашего детства? уже вовсю идёт воскресный день, а в настоящее время почти для всех вокруг — ещё ленивое летнее утро…
на середине мира: главная
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва