на середине мира алфавит станция АЛИСА ОРЛОВА
Алиса Орлова родилась в Саратове в 1976 году. Окончила медучилище и филфак Саратовского университета.
Публиковалась журналах «Дети Ра», «Волга», «Сетевая поэзия», «Современная поэзия», «Воздух».
Лауреат Международного литературного Волошинского конкурса, автор сборника стихов "Начлао" (изд-во "СТиХи" 2018).
В Москве есть места непростые. Девять лет я прожила возле Введенского кладбища, бывала там очень часто. Главная книга, где это кладбище упомянуто — «Лафёртовская маковница». Старушка с котом жила у Проломной заставы, а мы — на Камер-Коллежском Госпитальном валу, тоже волшебное место. Русский романтизм — Погорельский, Одоевский, Пушкин с его «Гробовщиком», баллады Жуковского. И конечно, отец их &mdash' Гофман с его мастером Дроссельмейером из «Щелкунчика». Это всё — совсем мое, присвоила с детства, заново обжила в Москве. В переулках Немецкой слободы, чувствуется это электричество, лиловый шелест магического плаща. От готических почему-то розовых ворот Введенского кладбища, где летит на повороте трамвайчик, по руслу мертвой реки Синички, через круглый мост за Яузу, к Старой Басманной, где жила когда-то певица, которую называли русской Дженис Джоплин… Перечитывая русские романтические повести, пыталась понять, что в них современников радовало и пугало. Для этого пришлось переосмыслить, пересказать сюжеты, как истории. Обо всем об этом и стихи. БАЙКИ ВВЕДЕНСКОГО КЛАДБИЩА
Щелкунчик Дитя сияет и бледнеет, вцепившись в кресло, обмирает, когда из-за кулис, нелепый, выходит мастер Дроссельмейер. У него седой сюртук, а под мышкой чёрный ящик. Сердце маленькое — стук, затрепещет в лунной чаще. В зале, где детишек куча, среди петь, никит и кать, знаю — ждёт меня щелкунчик. я иду его искать. Когда уснут аплодисменты, под потолком погаснут лампы, из гардероба, с мамой, с папой выходит мастер Дроссельмейер — печальный зверь на волчьих лапах. Лафёртовская маковница она ходит над Яузой словно я она ходит словно сама не своя она ходит здесь двести лет назад до Введенского кладбища и назад сюжет прослеживается во снах хотя днем ты сны посылаешь на ах какую фигню ты живешь но сны входят в реальность как в масло нож и без малейшей паузы вот уже по дворам ты идешь над Яузой Яузой Яузой как бесшумно и страшно она идет она и охотник и дичь как вдруг сердце на раз замедляет счет чувствуя как под асфальтом течет и плещется речка Синичка крепко спят введенские мертвецы чьи-то дети матери и отцы эта ночь чернее чем антрацит подробнее тысячи книг эта ночь a la vie a la mort сквозь нее как кот крадется Лефорт белеет его парик она ходит дворами по введенским горам мимо мертвецов что ведают срам слушает речки подземную речь она кружит и ищет место где время дало течь там сплю я и мне себя не сберечь она ходит над Яузой словно я она ходит словно сама не своя она ходит здесь двести лет назад до Введенского кладбища и назад бобок я хожу на кладбище разговаривать с чужими мертвыми мертвые говорят с акцентом забывают наши живые слова путают имена времена и прочие мелочи мертвые помнят только о самом главном: помню в 1952-м удалось достать лакированные туфельки учитель по математике был у нас очень строгий а получала я тогда 120 рублей я хожу на кладбище разговаривать с чужими мертвыми а можно спускаться в метро никакой разницы бобок волшебный голос она жила вот здесь на Старой Басманной была такою как есть некрасивой странной она любила гостей они приносили портвейн но кое-что отличало ее от прочих хипповых фей у нее был волшебный голос волшебный голос в ее дом мог впереться любой балбес но когда она начинала: Oh Lord, won’t you buy me a Mercedes Benz? смолкало любое хи-хи и вставали на уши "Индюки" из Таллина и Твери панки и хиппари приезжали послушать волшебный голос но она слишком любила портвейн и пока ее звук будоражил умы ее дом сгорел ее друг достукался до тюрьмы а потом в середине железной зимы ей отрезали грудь и обрили наголо волосы а потом ее прах схоронили чужие дяди в чужой ограде и только мы помним волшебный голос волшебный голос Доктор Адрианов В актовом зале института Склифосовского — ёлочка для врачей. Мероприятие довольно философское, прежде всего — мимолётностью своей. Выпили и чокнулись, чокнулись и выпили. На смартфоны щелкнулись. И с руководителем! Замелькали белые-белые халаты, Только пара тостов и надо по палатам. С самого адского раннего утра у врачей — шампанское, у врачей — икра. Запах цветов, шорох пакетов. Море презентов. За пациентов? За пациентов. За пациентов! Тили-тили трали-вали, трали вали ай-люли. Пьем за тех, кого спасали. Пьем за тех, кого спасли. В стороне от общего накала, В дальнем уголке большого зала Притаился мрачный мужичонка Выпил сам с собой, ни с кем не чокаясь И подпер ладошкой щеку У него — терзанья и мученья, он чужой на празднике леченья, что-то вроде черненькой дыры. Он досадный минус, исключение этой увлекательной игры. Не принес никто ему конфеты, коньяка, шампанского, икры. Нету у него презентов, нету ни единого букета, Да и пациентов — нету, нету, нету. Он уже не трезвый, но еще не пьяный Патологоанатом Адрианов Два стакана водки как с куста Он от медицины — сирота. А ближе к полуночи, когда коллеги разворачивают скатёрки Помят молчалив и суров патологоанатом Андрон Адрианов засыпает в каптерке, не дождавшись боя часов. Но ровно в полночь спящего Андрона вдруг кто-то трогает за плечо Андрон отбивается, потом все-таки просыпается Не открыв глаз спрашивает: «Чо?» И слышит тихий голос: «Извините Андрон Николаевич. Я от лица общественности пришел вас поздравить». Андрон с усилием открывает глаза. И видит того кто это сказал. Перед ним стоит мужичок в красном зипуне на голое тело. И говорит: «Доктор у нас к вам дело. Знаете мы, мертвецы, как дети. Хочется по-человечески праздник отметить. А вы нам как отец родной, Скучаем, когда у вас выходной. Понимаете, со средствами у нас не очень. Вот скинулись вам на веночек И протягивает еловый венок с черной лентой: «Андрону от благодарных пациентов» «Выпейте с нами доктор! В прозекторской собрался народ И вас очень ждет. Есть и у нас и Снегурочка Девочка недурная со всех сторон. Есть Васька фокусник и Серж — выдающийся баритон Публика подобралась что надо. На соседних столах — ух, такие люди расположились рядом. Так что вливайтесь в дружные наши ряды. Выпейте с нами доктор мертвой воды. И Андрон Николаевич походкой нетвердой Идет с Death Морозом в сторону морга. Когда наутро по служебным делам открыли каптерку Обнаружили что Адрианов совершенно мертвый. А рядом с ним венок с черной лентой: «Андрону от благодарных пациентов!» Лесной царь Кто скачет, кто мчится сквозь хладную мглу? Какая тоска и печаль это слу... Я сдохну, я сдохну, я сдохну сейчас. Погибну бесцельно и зря. Мой маленький сын который уж час Учит «Лесного царя». Какой запоздалый осенний ездок По нашим колдобинам выехать смог? Кто ночью ноябрьской продрался сквозь Подмосковный наш чахлый осенний лесок? Допустим — Петрович, отец-инвалид, Мотор у него беспощадно сбоит. И в темную, темную, темную ночь Везет он в больницу красавицу-дочь. Что видит красавица-дочка в бреду? Да то же, что видела в первом ряду, Когда в воскресенье смотрела «Оно», По Стивену Кингу кино. Мы все здесь летаем! Мы все здесь лета… Та-та-та, та-та-та, Та-та-та, та-та... А чем заболела красавица дочь? Успеет ли папочка дочке помочь? Не знаю, не знаю, не знаю сынок. Я очень хочу, чтобы все было ок И не люблю мрачных книг. Но Гёте, Жуковский и Стивен Кинг рыдая, уходят в ночь. И, покурив втроем на углу, Скачут сквозь хладную мглу. на середине мира: главная озарения вера-надежда-любовь Санкт-Петербург Москва |