Осенний номер Середины Мира почти целиком состоит из премьер, и это в основном поэты известные. Выбор номера тем был и обусловлен: собрать авторов популярных, в основном в питерско-московской страте, но для Середины Мира новых. Так что поздравляю себя как куратора и редактора с блестящими премьерами.

Сравнительно недавно вошедший в литературное сообщество Богдан Агрис представил подбор таинственных, очень красивых стихотворений, сочетающих традицию русского стиха в условно-общем смысле и неожиданную, причудливую, тонкую нервность после-парщиковской манеры.

Суровая Ирина Котова составила подбор трогательный и женственный. Эти стихи — вызов к разговору о неогуманизме (будет это постгуманизм или трансгуманизм, решать исследователям). Эти стихи для меня наполнены милосердием в средневековом смысле, в них есть простое и почти бытовое отношение к смерти, что можно считать сильным вызовом новому европейскому менталитету с его культом бессмертия и молодости.

Мастерица игры слов Анна Аркатова — нежная, ироничная, защитно-циничная. Это поэтесса деталей, которые могут сложиться в картину с довольно банальным сюжетом, но эта банальность, благодаря деталям, приобретает неповторимое очарование. Внезапные столкновения слов, хрупкая строка и еще множество инструментов в помощь.

Харизматичный Дмитрий Артис предложил небольшой подбор. На Середине Мира не чуждается уже опубликованных стихотворений, если они выражают уникальное сообщение автора, звучат его и только его голосом. Артис почти совершенно справился с этой задачей.

Мистические истории Алисы Орловой не могут не привлечь внимания: они и яркие, и трагичные, и поучительные. Это опыт рэп-нарратива, рэп-трипа на русском языке.

Николай Милешкин в выборе стихотворений На Середине Мира ювелирно-лаконичен и изящен; без минимализма современная поэзия задохнулась бы в косноязычии.

Ольга Брагина званый гость На Середине Мира. На мой глаз один из самых интересных авторов сейчас. Эти стихи напоминают и архаические тексты, и современное письмо, в смысле общей манеры записи текста. Это тот уровень чувства и одновременно знания языка, когда нарушения правил не только подтверждают и укрепляют правила, но и раскрывают новые возможности изображения.