*
Мой герой гоняет нехристей в Кондопоге,
Смотрит сны о Боге в контексте новой эпохи,
Афоризмы пишет в трогательной тетради,
Например, про то, что все бабы — тупые бляди.
У моей любови на пальцах остатки лета.
Он не может спать из-за книжки "Пёстрая лента",
У него на мёд аллергия, он любит дыню,
И друзья у него такие же молодые.
Мой герой не верит, что мама его любила,
Потому что она говорит — родила дебила.
У него в голове солома от слова соло.
Он — сова, да и я сова, да и все мы совы.
У него в активе — на майке неснятый ценник,
Городской стадион да треск ломаемых целок.
У моей любви не осталось надежды. Это
Потому что в центральном парке кончилось лето.
Он стоит, дурак дураком, как верста в Коломне.
Не боясь, как я, и, как я, ничего не помня.
У него есть правое дело, понты и вера.
Но, когда мы его убьём, он умрёт, наверно.
*
а что у вас там горит? — неужели лес,
неужели поле чудес, неужели храм?
отойди от меня, говорит, не зови, не лезь,
у меня тут куст полыхает по вечерам.
в хабаровске эпидемия — менингит.
в алтайских горах горячие бьют ключи.
отойди от меня, я встану не с той ноги
и не с той дороги сверну, только ты молчи.
не рожай японского ига, япона мать,
не держи в груди тунгусский метеорит.
горячо обнимать, горячо горячо обнимать,
и потом не спрашивать, что у тебя горит.
неужели мост, по которому шла война?
позади москва, говорит, не шатайся, стой!
это просто неопалимая купина,
а не то, что ты подумал, мой золотой.
*
а я теперь ничего не помню —
ни тёплых дней, ни живых огней.
моя любовь ковыляет по небу,
но я уже не слежу за ней.
она малиновым цветом мажет
на тёмно-синем и золотом,
она мне машет, она мне машет
драгоценным своим хвостом,
своим оранжевым, желтым, рыбкиным,
цареубийственным, золотым —
прореха в памяти, дырка, рытвина,
моя царапина, мой алтын.
воображаемая принцесса,
покройся корочкой, не боли,
мы шли да шли по краю процессии,
мы дошли до края земли.
там блесна самолёта в облаке
над китайской стеной песка.
о, мое чудовище обло,
как стозевна твоя тоска!...
алтын мой нищий, мое сокровище,
потеря памяти, забытьё...
мои ладони и веки все ещё
солёные, как море твоё.
ну, а как им не быть солёными?
царским золотом на крючке —
воображаемый самолёт на
воображаемой ниточке.
*
Гонщик, притормози, не в тебе дело.
Что нам святой Пётр и его слава.
Дева, ты говоришь, ну так вот — Дева,
слева у ней — лев, и телец — справа.
Слева у ней больно и справа жутко.
Золото льют, руки по локоть ломит,
в глотке вина, там горячо и жидко,
а на коне кто? никого, кроме...
Только не надо гнать, что за две тыщи
стали мы жить лучше, любить чище.
Зверь, погляди, зверь зазеркальным оком
смотрит из наших книг, изо всех окон.
Гонщик, притормози, на твоих космах —
иней, в груди — иней, во рту — иней.
За облаками — видишь — уже космос.
Не называй всуе его имя.
Ночью во сне стонешь, страшась зноя,
вязнет во рту слово неумолимо —
солнышко там, разное там лесное,
ягода там, разная там малина.
*
ясунари говорю я цунами
нынче март и вся в цвету камакура
разговаривают голуби с нами
сайонара говорят сама дура
пахнет газом женской баней больницей
трудно вскрыть себе живот как мисима
розовеют вишни вишь вереницей
красота весна вес невыносимо
чем бредовей тем бредёшь осторожней
трогать больно а не трогать обидно
ясно всё с твоей японскою рожей
если газом то хоть крови не видно
потроха по крайней мере на месте
где лицо твоё гэндзи в чёрной яме
самурай не умирает но вместе
с голубями моет бок фудзияме
ясунари солнца нет крылья крыши
пахнет газом будет шанс утро вечер
что такое говорю тише тише
погоди не умирай время вишен
время джонок время шёлк шёл и вышел —
как безлюден этот мир как он вечен
*
В озере Чад отпечатки небесных крыш.
Я говорю — любовь, — а ты говоришь...
Как утверждает моя подруга Нино,
Мы-то хорошие, это весь мир — говно.
Спой, косоглазый король, про жирафью стать.
Озеро Чад далеко — его не достать.
Обещай, что в этих сумерках, в которые ты смотрел,
Будет любовь сначала, и только потом — расстрел.
В сумерках люди ищут других людей
Ощупью, по зелёным контурам тел.
Не находя того, кто уже взлетел,
Слабого эллина тискает иудей.
В сумерках, полных черёмухи и волков,
Каждый каждому стал, наконец, таков.
Каждый в каждом, как люпус, хвосты висят.
Каждый неверный верен на пятьдесят.
Каждый с винтовкой новенькой, иншалла.
Озеро Чад мерцает в углу стекла.
В сумерках самая охота, брат, —
говорит человеку волк.
Дай я тебя поймаю, брат,
в казацкой папахе,
в каваказской бурке,
в армяке,
в тужурке,
в волчьей шкурке,
на окраине сентября,
в зелёных кустах малины,
в золотых погонах,
в малиновых лычках, брат!..
И человек отворачивается, ни слова не говоря,
и смотрит на озеро Чад.
А на озере Чад королева гуляет одна,
Точно ночь нежна.
Не молитву бормочут её уста —
Королева считает до ста.
И на каждой сотне проходит век —
Анно Домини, человек.
Не робей, амиго, кругом враги,
Волки в стае не с той ноги.
С этой сотней в сумерках лучший клёв
На овечек и королев.
А на том берегу эскадрон рысит,
На телеге у пленного глаз косит,
Окровавлен лоб да измят мундир.
Далеко ещё, командир?
Здесь налево, брат, от Москва-реки,
Там до Солнцева напрямки.
Как увидишь черёмуховый овраг —
Так и дома, брат.
Королева в сумерках не узнает, куда пришла.
Говорит, искала долго наощупь — и не нашла.
Только запах черёмухи, только ожог кольца,
Только дождь, глаза смывающий с пол-лица.
Ни чужих не видно в сумерках, ни людей.
"... есть любовь", — как сказал печально эллину иудей.
РЫБА РЫБ
Ольге Ивановой
1
Топали короли по берегу, берегу,
Корабли волокли в Америку.
Тополя во дворах, качели.
Корабли дураков качали.
Рученьки, ноженьки, пот, пот...
Вдоль да по дороженьке — топ, топ.
Не мой ли, не мой там дышит,
На зелёном знамени вышит?
Не мой ли, вороной масти,
На зелёном, тополином, майском?
Кто там лямку тянет вдоль реки,
Не достал, не достиг Америки?
На чьих руках кандалы бренчат,
Распугивая крольчат?
Вниз по течению слёз, слёз
Мой король со знамени слез.
Впереди идёт, впрягся сам, —
Пот, пот по усам.
А вверх по реке, плавники круша,
Рыба на нерест шла.
2
Шла на нерест серебром,
Брызги в небо, жабры в клочья,
Пара блёсен под ребром.
Прошлой ночью
Звёздный дым ловила ртом,
Дно кровавила порожье,
В небо птичье, в небо божье —
Животом.
Отметалась, прилегла.
Молоком текла заря-то,
Проливаясь виновато
На луга.
Розовела, вся в крови,
Разевала, подыхая,
Мутной солью подсыхая
От любви.
Эта радуга в глазу
Над порогами, сестрица, —
Там чешуйка серебрится
В медном солнечном тазу.
3
К Вышнему Волочку —
Лямка в грудь, в плоть.
Икорки под водочку
Подай, Господь.
До Нижнего, до Китежа,
До белого Дна.
Я тебя кинула,
Теперь одна.
До белой воды ли,
До алой земли
Вы меня водили,
Мои короли.
4
вышивала льва на зелёном поле,
вышивала рыбу на алом,
лебедя на белом, агнца на синем,
скорпиона на золотом —
а потом
рвала полотна на юбки, знамёна на паруса,
на платки, на бинты, на ленты, на лепестки —
всё ушло в пески.
5
Животворящая Рыба Рыб,
Роди Короля посреди воды,
Из радуги, из икры, из детской игры,
Из моей обкусанной по краям беды...
Ты Король? — Води!
6
На востоке царь, на западе храм.
Един крал кралицу украл,
Увел за моря, заморил, крут.
Лепестков у ней полон рот.
А у рыбы рыбья в глазу тоска,
Полон рот песка.
7
Корабли мои, кораблики,
Мартовские, майские зяблики,
Лодочки из коры, апрельские корабли,
Куда утекли?..
Оля, Оля, белый свет таков —
Бел с головы, розоват с боков,
На груди Стожары, в груди пожар...
Но кораблик — жаль.
МЁРТВЫЙ ТЕЛЕГРАФ
я кусок столба телеграфный выброс
мертвая стыдоба запах креозота
я тебе не нравлюсь в тебя не выбьюсь
я не человек я его работа
я не человек я его как будто
на плечах качаются призраки птиц
бесполезный столб зимняя будка
распили спали продрогший путеец
наверху зима пять копеек слово
чёрная смола истекает дымом
я тебя люблю истлевая словно
неживое дважды в живом любимом
я бегу на месте за паровозом
вагон промельк вагон промельк
на мои провода нанизан воздух
выдохнутых тобой ласточек и кровель
телеграф три точки внизу цветочки
поздравляю столб обнимаю рельсы
анна зпт анна тчк
распили согрейся
*
китайcкий летчик хосе мануэль дель морте
отчаянно пьёт в мотыльковом баре в сорренто
на самом красивом кадре плавится лента
любовница тонет в снегу на морском курорте
и всё это ближе ближе и дальше больше
в неаполе в истанбуле в пекине в польше
в италии в снегопаде в ялте в анапе
любовник прекрасен видимо дело в шляпе
о господи сколько можно какая ересь
я тут сижу а ты не едешь не едешь
и бедный китайский летчик упившись в доску
рисует июль в полоску
*
В краю, где из глины и пепла идей
Лукавые боги слепили людей,
Скрепляя суставы слюной,
Где между копытами белых кобыл,
Как щепка, что ты состругал и забыл,
Качается мост подвесной,
Где бархат зелёный ложится весной
Лохмотьями неги на соли земной,
Где слеплен из глины очаг, —
Ты там меня знаешь и любишь давно,
Там в небе висит подвесное окно,
В твоих отражаясь очах.
Когда ты выходишь курить на балкон,
Качается, спрятан меж здешних окон,
Невидимый мир подвесной.
И, что б ты ни думал, невстреченный мной,
Мы слеплены оба из глины одной.
Из пепла и глины, родной.
*
я белая цапля на рисовом поле, полёт
пчелы над узорным листом, что дождями полит,
я мокрая кисть, на асфальте чертящая стих,
я стих исчезающий, ряд сожалений пустых,
я опиум, пена, сквозняк, мескалин, конопля,
я жалкое эго, я право, я лево руля,
я чёрные тени, когда под глазами темно,
бренчанье разбитых аккордов на старом фоно,
я тот диссонанс, от которого хочется выть,
я выпь.
я сломаный плот, по Великой плывущий реке,
я дохлый китаец с дымящейся трубкой в руке.
я пепел дракона, сожженного в новом году
на ярком раскрашеном льду.
НЕНАПИСАННАЯ ПЕСЕНКА
мой друг стреляет куда попало
в тебя попало? в меня попало
и что мне делать
с кровавой раной?
мой друг — он странный.
он выходит из парадного и мёрзнет в снегу
пока идёт до ларька
а я помочь не могу и согреть не могу
пока-пока
он покупает вина и хлеба
почти причастье — вполне причастье
он видит землю,
но смотрит в небо —
и это счастье.
он мне не друг на самом деле, он мне даже не враг,
он городской воробей,
и я не знаю его, но я люблю его так,
что хоть убей.
мой друг летает пушинкой в небе —
не парься, бэби, все классно, бэби.
мой друг грибами врачует раны.
мой друг — он странный.
ему прикольно там, где больно мне, такие дела,
не совпадает строка.
я полюбить его смогла, а разлюбить не смогла.
пока.
ОЛЬГА РОДИОНОВА
на Середине мира
на Середине мира
Рождественское...
Cоло для голоса и электрички.
О поэзии
Ольги Родионовой, Ирины Перуновой и Ольги Ивановой.
