Олег Дарк
ПРИБЛИЖЕНИЕ
рассказ
ПРИБЛИЖЕНИЕ
рассказ
Как стыдно стариться…
… ……………………………
Я знаю - почему так больно,
Но почему так стыдно, стыдно?
Е.Ш.
… сделай меня чем-нибудь новым!
О. С.
… ……………………………
Я знаю - почему так больно,
Но почему так стыдно, стыдно?
Е.Ш.
… сделай меня чем-нибудь новым!
О. С.
- Нет, я теперь не выхожу. … Я же уже сказала. … Ну и что? - и положила трубку. Она посмотрела в зеркало над собой: - Ну? - она сделала движение навстречу бровями
и глазами. Зеркало молчало. Трубка опять зазвонила, но она не взяла. На нее привычно смотрели, не мигая, черные, без дна, глаза. Взгляд был двусмысленным:
иронически-пренебрежительным, как будто что-то знал, и беспомощно-просительным. - Да ничего ты не знаешь, - она вздохнула.
Откинув голову, почти касаясь затылком спины, и косясь, она разглядывала себя. Высоко вырезанные, чуть сдавленные у кончика ноздри вздрагивали. Нос заострился. Она провела рукой по шее, потом стала гладить и мять ее, поворачивая голову за шею. Ноздри были разные. Левая узкая, точно прижата, правая шире, больше раздута, что придавало носу оригинальный изгиб. Все это было давно известно, но она каждый раз рассматривала себя с интересом. Теперь надо будет привыкать и к этому. Она встала
Хлеба не было. "Все равно идти, - подумала она. - Схожу сейчас". Отойдя, она рассматривала себя в рост. Небольшое тело женщины, может, чуть коротковатое, в черной юбке и такой же кофте. Юбка и кофта были старыми. Черное ей всегда шло. Она прошлась, тяжело ступая, мимо дивана, оглянувшись, вернулась. "Сходить". И завалилась на диван, раскинув ноги. Оправила на коленях юбку, сложила руки на груди. И тут же вскочила, сев. В комнате никого не было. Она опять легла, скрестив руки. Прикрыв глаза, задремала.- "Да почему? Почему нельзя? - спрашивал прежний голос. - И если все было уже". - "Вот и плохо". - "Да почему, почему ж плохо? - в его голосе мешались раздражение, нетерпение и что-то еще, что она не знала. - "Я не понимаю". - "Конечно, не понимаешь". Она сделала попытку разглядеть говорящего.
Он был очень красив, очень, но она его не знала, раньше не видела никогда. Она с любопытством наблюдала, как сменяются на его лице досада и надежда. Она хорошо помнила, что не понимала тогда их причины. - "Не заставляй, не заставляй меня…" - "Я не заставляю". - "Делать то, о чем я потом буду жалеть. Мы оба будем жалеть". - "Мы не будем". - "Будем. Я же знаю". - "Да погоди…" - "Не трогай меня, я же просила". - Она, кажется, вспомнила его имя. - "Да ты же сама". - "Что я сама?" - "Ничего". - "Тебе пора идти". - "Разве пора?" - Он уже беспечно улыбался, и она ощутила встревожившую ее беспомощность. - "Ты же знаешь". - "А поцеловать на прощанье? Ну можно?" - "Поцеловать можно," - вздохнув, она вытянула к нему шею, протягивая губы, уже чувствуя поцелуй на них, который становился все сильней, настойчивее, проникая в нее. Он все сильнее прижимался к ее губам, она сделала попытку оторваться, забормотала у него во рту, пытаясь высвободить губы, чтобы сказать, что зачем же так, она не это имела в виду, и забилась в его руках, одновременно хватая его за плечи и отталкивая их, когда он понес ее.
Она села, пробудившись. В комнате никого не было. "Иди," - сказал тот же голос. Звонили в дверь и, судя по всему, давно. Она осторожно прокралась в переднюю. За дверью, не прерывая звонка, разговаривали. Она прислушалась. Один был Аркадия. Она представила его огромную, внушительную, длиннорукую фигуру, которой всегда гордилась, идя рядом с ним. Другой она не знала.
- Дома, наверно, нет, - говорил тот, кого не знала.
- Да как нет, как нет, когда я звонил. Я же разговаривал с ней.
- Может, ушла? - неуверенно предположил незнакомец.
- И уйти не могла. Она сказала, что не выходит никуда.
Говоря это, Аркадий хлопал в дверь ладонью, отчего та содрогалась. Но звонок не прекращался. Звонил маленький. Она почему-то решила, что он маленький. Она представила, как он привстает, чтобы достать.
- Ну, сказала, - говорил маленький. И звонок оборвался. - Мало ли что можно сказать. - Его голос обретал уверенность, и она рассердилась и одновременно обиделась за Аркадия, что маленький видит, как тот колотит в дверь, а его не пускают. - Или открывать не хочет. Пойдем.
- Не хочет она. - Аркадий еще раз треснул по двери. - Я ей не захочу… Может, случилось что?
- Ничего не случилось. Пойдем, пойдем, - тянул маленький. - А потом еще придем.
- Когда?
- Потом.
- Я тебе обещал показать ее и покажу. - Дверь опять содрогнулась. Она представила, как Аркадий это говорит, насупившись, нагнув голову, как всегда, когда ему что-то втемяшится и уже ничем оттуда не выбьешь. Значит, правда, она того не знала.
- Конечно, покажешь. Потом, - тянул тот свое, сердя ее. - У нас еще будет время,
- Будет, - согласился вдруг Аркадий. - Ладно, пойдем. - Они стали спускаться, шаркая и задевая перила. Перила звенели - Может, на улице постеречь? Она станет выходить…
Конец она не расслышала. Маленький расхохотался. Она оглянулась. - "Возьми," - сказал голос. Она вернулась в комнату.
Комната плыла в потоках бледного, как пар, света. Его источник передвинулся, и если раньше диван, где она лежала, был в тени, то теперь подушка грелась, точно помещаясь в световом квадрате. Она села, подвинув стул так, чтобы следить за движением света. От этого дрожащего света кружилась голова. Чтобы остановить кружение, она подперла подбородок раскрытой ладонью. Получилось очень удобно. Она прикрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях. Пальцы были теплее щек. Она сделалась похожа на парковую скульптуру. Комната больше не тряслась, а ехала в одну сторону. - "Какие у тебя горячие руки, маленькие и горячие". - "Разве?" - Она счастливо засмеялась. Он держал ее за руку, перебирая пальцы. Это было приятно. - "Странно. Мне всегда казалось, большие и холодные". - Она сделала попытку освободиться, но он не пустил. - "Ты это нарочно говоришь, как всегда, только чтобы наоборот". - "Ничего не наоборот". - "Наоборот, наоборот". - Он всерьез злился, и она никогда не могла понять, почему из-за таких пустяков. Мужчина был незнакомый. - "Ну если мне так кажется. Не начинай". - "Это ты всегда начинаешь". - "Я не начинаю". - "Нет. Нет, нет". (Удаляясь.)
Она вскинула голову. "Ты же хотела," - сказал голос. Световой квадрат, еще побледневший, подобрался к ногам. Она потрогала его ногой, как воду. - "Ну хотела. Надоел ты мне. Сейчас". - Она встала. Выйти. Но как? И они там. Нужно было что-то придумать. Она взглянула в зеркало, немигающий, презрительный, остановившийся взгляд встретил ее. Ее не должны узнавать, как просто! - это пришло как откровение. Она обрадованно засуетилась.
Открыла шкаф, почти влезла в него. Где-то он тут должен быть. Долго рылась на полке, осыпая свертки. Платок лежал в самом конце. Это был черный платок, который надевала мама, очень его любила. Но повязывала его углом и назад, отчего становилась еще моложе и красивее, а она повязала очень кругло, тщательно обтянув лоб, перехватив по бокам двумя складками, назад и вниз, теперь крест-накрест и вокруг шеи, подвязав на ней.. Придерживая узел рукой и подбородком,. Взглянула на себя. Обе рассмеялись одновременно. "Бабка, бабка!" - пританцовывая она то подходила, гримасничая, к зеркалу, то отходила. А взгляд, взгляд… По взгляду, конечно… Но это она сейчас смотрит. А нужно вниз, чтобы никто не видел, но тогда и она не сможет рассмотреть, вот и все.
Теперь пальто. Пальто было бабкино, зеленое, с тех пор никто не надевал, и пахло горько и сыро, почему-то подвалом. - "Вот и хорошо. Так и нужно". Она еще раз полюбовалась на себя, пытаясь поймать опущенный взгляд, но не поймала. Значит, и те тоже. Никто ее теперь.
Она стала медленно, чуть шаркая, прохаживаться по комнате. Но ей не понравилось. Нет, не так, а наоборот. Походка должна быть легкая, скользящая. Тук-тук, пропела она про себя, ловя ритм. Скоренькая, шустренькая старушка, за которой не угнаться. Вот так: так-так-так. У нее получилось. Подхватив и сунув в карман сетку и еще продолжая по дороге ее запихивать, она выскользнула, довольная, за дверь. Никого не встретив на лестнице, покатилась вниз, прижимая подбородок и стреляя по сторонам глазами.
Так выкатилась из подъезда и побежала дальше, краем глаза ловя движение вокруг. Как перед ней сторонятся и уступают дорогу. Лукавая, веселая старушка, не из тех, что ругаются в очередях и делают замечания, а наоборот, которые могут и пошутить, и понять, а молодежь их даже немного боится, потому что очень острые на язык, но и любит, уступает места, а старушки всегда отказываются, что, ты думаешь, я такая старая, я, милок, побойчее тебя буду, и он старается отойти подальше, чтобы еще чего не дождаться.
Булочная была за углом, она уже видела облупившийся, давно не крашенный цоколь, за который надо свернуть.
- Ленка! Ты? Да не беги ты.
Она не сразу услышала, а услышав, не поняла, что это к ней. Какая-то Ленка. Кого это? она чуть было не оглянулась. И еще ускорила шаги. Он погнался за ней.
- Погоди. Куда ты все бежишь? - запыхавшись.
Я, я, я. Что же делать? Что же делать? Она лихорадочно соображала, не останавливаясь. Он схватил ее за руку, и она вырвала руку. Не я, не я это, господи, помоги мне.
Он встал перед ней, и она тоже остановилась, выглянув из-под платка и узнавая тощую, нескладную фигуру Валеры, нависавшего над ней.
- Что же ты, что же ты… так? - Он окинул ее взглядом.
- Как? - послушно отозвалась она. Голос, вот еще что. Ее хриплый, низкий голос был неуместен в новом облике. Она сделала попытку обойти, но он не пропустил ее.
- Да одета… - Он заступал ей дорогу.
- Нормально одета, обычно… Что Вы пристаете ко мне, молодой человек, я сейчас людей позову, Вас в милицию заберут, - волнуясь заговорила она, незаметно меняя тембр и тон, поднимая его. Голос выходил теперь резким и надтреснутым. Она осталась им довольна.
- Ты что, с ума сошла?
Он озадаченно отступил на шаг.
- Ленка, это ж ты, я знаю. - Он уже не был так уверен. - Какой-то маскарад. Что ты опять придумала? Ты репетируешь, что ли? Это акция? Я никому не скажу, если хочешь.
Но она уже почувствовала вдохновение.
- Тебе молодых, что ли, не хватает? Или не любишь? А-а, я зна-аю, - визжала она. -. Но таких лечат. Их лечат. - Она схватила его за руку, и теперь выворачивался и отбивался он. - Да, да, извращенец, да? - визжала она, захлебывась восторгом. - А я тебя сдам. Люди, держите его! Это извращенец, он на меня напал.
Вырвавшись, Валера бросился прочь. А она еще кричала вслед, подняв руку с согнутым пальцем. Валера оглядывался. Прохожие, посмеиваясь, обходили ее.
Повернувшись и согнувшись по-прежнему, она продолжила бег. Получилось, у меня получилось. Все в ней ликовало. Бедный! Она вспомнила Валеру. Но он бедный. Пока это еще в себя придет. Такие переживания. Обознался, к старухе приставал. Интересно, будет рассказывать? Только вряд ли. А не надо было лезть. Идешь и иди, мало ли кто как одет, тебе какое дело? всех останавливать?
Рассердившись, она в два прыжка перескочила ступеньки, и остановилась перед дверью, оглядываясь и отдуваясь. Но на нее никто не смотрел.
Купив хлеба и еще печенья в честь нового крещенья, а она ощущала себя именно так, она отправилась обратно, уже без опаски и не так судорожно опуская голову. Она даже сделала попытку осторожно, из-под платка рассмотреть улицу. Улица была прежней. Она думала, что и все вокруг должно измениться с ней, какой-то новый взгляд. Она почувствовала разочарование. На нее никто не обращал внимания. А она хотела его привлечь, хватать за руки и говорить: смотрите, что со мной случилось, я совсем другая, я - это уже не я. Она даже остановилась.
***
Бросив сетку с хлебом на стол, она села перед телефоном. Телефон молчал. Ей стало обидно. Она привычно взглянула вверх. В комнате стемнело, свет она не зажигала, и видно было только разницу между фоном и более темной, чуть лохматой головой, а саму голову не рассмотреть. Конечно, они быстро привыкнут, уже привыкли. Кому нужна. Обойдутся без нее. Ну была, была и исчезла. Немного поговорят, поприходят даже, позвонят да и перестанут. Когда ее добивались, рвались в дверь, кричали по телефону, она знала, что делать. А в темной молчащей комнате растерялась. Ей захотелось увидеть Ольгу. Пусть приезжает. В том, что Ольга сразу приедет, она не сомневалась. Пусть это будет завтра.
Она набрала номер. Дома нет. Ну вот! Нет, взяла. Она услышала нежный, медлительный, чуть задыхающийся голос подруги, и ее всю изнутри залило теплым восторгом
- Оля! Оля!
- Да? Лена, ты? Тебя все ищут.
- Никто меня не ищет. Оля, ты слышишь меня?
- Ну что? Ищут. Звонят.
- Пусть ищут. Приезжай ко мне.
- Приезжать? Тебе нехорошо?
В голосе Ольги послышалась тревога, и она улыбнулась.
- Хорошо. Приезжай, а?
Ей и правда стало очень уютно и спокойно, она устроилась на стуле поудобнее, поерзав. Откинулась, а ноги забросила на столик.
- А что тогда? Ты сумасшедшая.
- Ты приедешь, приедешь?
- Да ведь это ж мне еще за билетами.
- Сразу и купишь, зачем?
- Да, может, их нет.
- Ну как же нет, как нет. Есть, конечно.
- Ох, Ленка, ну ты… Я не знаю. А когда?
- Завтра, приезжай завтра.
- Да у меня же тут…
- Да ничего у тебя. Ничего ж нет. Я же знаю. Я тебе все расскажу, а? Приедешь?
- Хорошо, я приеду.
- А когда?
Оля вздохнула.
- Завтра. Завтра и приеду. Что ж с тобой…
- И-И-И, - издала она тот дикий визг, которым всегда славилась, если ее что-то радовало или удивляло.
- Тише, тише. - Она представила себе, как, улыбаясь, Оля меланхолично откидывает голову, вбок и немного назад, и поводит огромным глазом, как будто заглядывает через плечо. - Я приеду, не бесись только..
- Утром? Ну утром?
- Утром. Сейчас соберусь и выхожу.
***
Ее разбудил звонок, а не голоса. Приехала, приехала! Моя Ольга приехала! Она побежала к двери босиком, вытирая из глаз сон. С порога Ольга с тревогой всмотрелась в нее, но она не дала ей много времени разглядывать.
- Давай, давай, скорее. Дует же, - она тащила ее за руку с сумкой, уже обнимая и целуя. Всегда уступавшая ей в темпераменте подруга, осторожно обнимала ее одной рукой, прижимаясь щеками то с одной стороны, то с другой.
- Да ставь, ты ставь. Нет, давай сюда. Что там? - она заглядывала в сумку.
- Ничего, так. Не помню. Конфеты какие-то. Что было.
- Ну как ты это, ну зачем?
- А что, неужели ж без ничего. Нельзя.
- Ну проходи, проходи скорее. Сейчас чай будем.
- Чай, да, хорошо.
- Устала?
- Очень. Всю ночь не спала.
- Ты и отдохнешь. Я тебе потом постелю. И сама еще. Знаешь, а ты совсем, совсем, совсем не изменилась. А то я уж боялась.
- Почему же я должна меняться?
Оля взглянула на нее в дверях из-за плеча по обыкновению: голова назад и вбок, и медленно поводя глазом, и она опять бросилась целовать ее.
- Тихо, тихо, - отталкивала ее Оля, улыбаясь, - уймись. Что ж ты всегда такая. Неуемная. Да разве ж ты изменилась?
- Я изменилась, изменилась, видишь? - она обвела себя рукой.
- Нет. Не вижу, - улыбалась Оля.
- Правда, не видишь? Ну ведь врешь? Хорошо. Я скоро. Здесь сиди. - Приказала.
И убежала на кухню.
- Ты что там делаешь? Ты села?
- Нет еще, хожу, смотрю, я давно не была у тебя.
- Я сейчас. А почему, почему не спала-то? Я всегда в поезде сплю,- кричала она из кухни. Там хлопал холодильник.
- Ты б оделась. Нет. Смотрела, смотрела в окно. Так и не заснула. Спасибо тебе.
- И что ты там увидела? В окне?
- Все увидела. Что давно не видела. Землю, людей. Ну что? Ты ж знаешь.
С джезвой в одной руке и подносом - в другой она остановилась в дверях.
- А я ничего никогда не вижу.
- Не видишь?
- Нет. Я слышу.
- Что ты слышишь?
- Так… Голоса разные. Представляешь?
- Да. Я знаю. Это бывает. Это они тебя зовут. Но ты не откликайся.
- Почему это?
Она уже поставила джезву на стол на подставку и теперь доставала из буфета чашки, резала кекс, бросила в чашки чайные пакетики, ссыпала в вазу привезенные Ольгой конфеты. Та села к столу, далеко отодвинув стул и тянулась оттуда, опираясь на стол локтем и подбородком о кулак, сморщив щеку. Глядела на подругу снизу.
- Почему мне не откликнуться? Мне ж интересно.
- Что ты, что ты! Это ж они нарочно. Ты откликнешься, раз, другой, потом привыкнешь. И пойдешь, пойдешь. И уйдешь совсем. А это нельзя. Это грех. Они же тебя испытывают.
- Почему грех? - Она внимательно посмотрела на Олю сверху, замерев с джезвой, но тут же опять продолжила заливать пакетики. Они шипели. - Я не думала никогда. Я думала, что наоборот время.
- Нет. Когда время, не зовут, а забирают и все. Это грех, самой уходить.
- Да? Ну может быть. Ешь. - Она тоже села, сложив руки на столе. - Я, знаешь, что решила?
- На счет чего? - Оля осторожно подносила чашку к мягким, бледным губам, и она расхохоталась.
- Ты вот слушай! Я решила, что теперь я все…
- Что все? - шепотом спросила Оля, испуганно поглядев на нее из-за чашки, и она с трудом сдержалась, чтоб опять не броситься.
- Все, все. Я все. Нигде не появляюсь, ни с кем не встречаюсь, никто ко мне не ходит. То есть я не пускаю. Ну кроме тебя, конечно. А только по телефону.
- Спасибо. А почему? - Оля немного успокоилась, это было не так страшно, как она ожидала.
- Потому что… Потому что меня никто не должен видеть. Такой. Вот, - она с торжеством посмотрела на подругу.
- Какой такой? - с недоумением посмотрела Ольга на нее, и она почувствовала досаду.
Ее выдумка заслуживала более решительной реакции. И понять сразу можно было. Она как-то сникла, ощутив пустоту, как будто то, что она с таким торжеством сейчас раскрывала, оказалось не очень интересным. И все из-за тебя, - подумала она о подруге почти с ненавистью. И ведь всегда так. Как будто из ковша.
Она замысловато покрутила рукой, обводя себя:
- Да уж такой. Ну… Такой, как ты не понимаешь; - злясь.
- Старой что ли?
- Ну как ты, вот как это ты всегда. Ну да, если хочешь.
- Не надо бояться. Ничего. Кроме бога. Бога надо бояться. А вещей нет. Надо всегда их прямо называть как есть. Что ж тут такого. Это ясно.
- Учитель ты мой!
Бледные щеки Ольги порозовели.
- Я не учитель, нет. Я ничего не знаю. Кроме того, что не нужно бояться называть. А то будет только хуже.
- Что хуже? Ну хорошо. И что же ты думаешь?
- О чем? Что ты хочешь спрятаться?
- Ну вот ты опять…
- Надо называть, - в голосе обыкновенно сговорчивой Ольги послышалось упрямство, которое всегда ее охватывало, если речь заходила о каких-нибудь последних, главных вещах. - Это грех. Спрятаться - грех, - она кивнула себе в подтверждение.
- Почему же грех, ну почему грех? (Нетерпеливо.) Я не понимаю. Это мое дело.
- Конечно. Ведь ты это почему? Потому что не хочешь меняться, так, так? То есть быть. Бы-ыть, - она немного потянула слово. - А разве ты сама себя сделала? Надо все принимать, что тебе положено, и старость, и молодость. Разве можно? Вот я… Я же так мучилась, так мучилась, пока была молодая. Как не хотела! Все думала, что бы такое с собой сделать. И ничего, прошло. И у тебя пройдет. Отказываться - грех. За это накажут.
- Пусть. А я не хочу.
- Ну, не хочешь. Все равно ж не сможешь ничего поделать. Только терзаться зря.
- Я смогу.
- Как?
- А вот… Отвернись!
Оля послушно отвернулась, как делала все, о чем ее просили.
Она быстро подбежала к шкафу, где аккуратно висела с вечера ее новая форма, и оделась, оглядываясь. Оля изо всех сил честно не смотрела.
- Готово. Гляди.
Оля оглянулась. На ее лице мелькнуло слабое удивление, все равно не такое, какого ожидала.
- Похожа? Говори, похожа?
Она прошлась, семеня и горбясь.
- Старушка! Старушка! - хохотала Ольга, забыв обо всем, и к ней вернулась былая нежность. - Ну и что? Ты что, так уже выходила?
- Выходила. Я выходила, - рассказывала она торопясь и волнуясь. - Валерку встретила. Помнишь? - Ольга кивала. - Он сначала меня узнал, а я, я … - Она рассказала всю встречу.
Ольга хохотала: Лена, чуть улыбаясь, наблюдала эффект
- Ну и что дальше?
- А тo, смотри… Они же хотят, чтобы я, да? старела, так старе-ела… - Она изобразила, морщась и горбясь, как это происходит постепенно. - А я, я их опережу. Так вот и буду выходить, - она опять сгорбилась, преображаясь. - Видишь? - Выпрямившись, она вытянула ладонь вперед, показывая: - Вот тут я, прежняя, какой меня знали, так? - Ольга кивала, внимательно слушая. - А тут - показала другой рукой, выставив ее ребром, будто пересекала первую, - как сейчас. (Сгорбилась.) Понимаешь? Но там (первая ладонь) я останусь на всегда как была. - Она перевела дух. - А здесь (вторая) меня никто не знает и не видит. Ну?
- Понятно. Ну допустим. А остальные?.
- Кто это? - сдвинула она брови.
Ольга пожала плечами и губами, показывая, что на этот вопрос и отвечать не нужно.
- Они же тебя любят. Ждут. Они будут искать.
- А-а! Привыкнут, - она легкомысленно отмахнулась, будто отвела что-то. - Забудут. Уже забыли.
Зазвонил телефон. Обе замерли.
- Подойдешь?
- Не сейчас. Но они забудут.
- Да как забудут, как же забудут. Вон и пишут про тебя. Я привезла. - Оля сделал движение к сумочке.
- Ах, оставь. Кому это нужно? - И Оля вернулась, не закончив движение. - Тебе не все равно, когда про тебя пишут?
- Все равно, конечно,.
- Вот видишь?
Она разматывала платок. Убрала его в шкаф, сняла и повесила туда пальто, оставшись в рубашке. Достала из буфета и бросила на стол пачку сигарет.
- Мне все равно, - раздумчиво продолжала Оля, склоняясь над стынущим чаем. - Но я принимаю это. И когда интервью берут, и когда в сборники включают. Хотя включают то, что мне уже не интересно. Я-то другая. А они включают и включают. Но я принимаю.
- Ну принимаешь, и ладно. А я нет. Я же другая. Другая? А то бы у нас с тобой и стихи были одинаковые. Или ты считаешь, что они одинаковые?
- Неодинаковые.
- Ну вот.
Она уже присела боком к столу, закурила. Отставив одну руку с сигаретой, другой обхватила колено и чуть раскачивалась, как на молитве.
- Значит, и тут у меня все иначе.
- Да-а, стихи. С ними как?
- А что с ними?
- Не будешь больше?
- Почему? Не зна-аю. Со стихами как было, так и останется. Никуда не денутся. Если будут появляться, так и хорошо, а нет, ну нет, что ж делать?
- Да, это да. Правда.
Теперь часто зазвонили в дверь, и они умолкли, пережидая, глядя друг на друга. Лена тихо улыбалась. Звонок прекратился, но казалось, что за дверью еще кто-то стоит, прислушиваясь.
- Как будто в осаде, - прошептала Оля. - Страшно немного.
- Все в покое не оставят. Смотри вот лучше, иди сюда.
Она перебежала к компьютеру в углу на столике. Быстро включила его. Подождала, нагнувшись и опираясь и беспокойно теребя мышь.
- А что там. - Оля перешла за ней.
- Сейчас. Еле ворочается. - пощелкала по экрану, открывая. - Вот. Садись. - Она отошла, уступая место. Оля села, оглядываясь на нее.
- Читай, читай.
- Что, вслух?
- Если хочешь.
- "Времени больше не будет, - старательно читала Оля. - Когда мы с Вами умрем, оно не станет нас разделять, эти нелепые шесть лет, результат моих подсчетов, на которых я спятил и которые не должны были бы ничего менять, однако же меняют…"
- Он меня скоро Ленкой будет называть.
- А? Почему? А кто это? - Оля обернулась.
- Один сумасшедший. Ты читай.
- Хорошо. "Елена! Чем больше я думаю о Вас, - читала Оля, водя глазами, - представляю Вас, Ваши глаза, губы, ноздри, горький запах Вашей кожи…"
Лена хмыкнула.
- Кожи, - упрямо повторила Оля, как будто это она сочинила, - "…как Вы пьете чай, курите, поднимаете что-то с полу, ищите, куда положить, и, не найдя, бросаете на диван, встаете коленями на стул перед компьютером, тем больше место Вас, которую я никогда не видел, заступает та, которую я знаю очень хорошо, видел много раз, она смотрит на меня с экрана, пока полностью не сольются или вторая не займет место первой. Это происходит само собой, произошло однажды, я обратил на это внимание, и с тех пор нарочно думаю так о Вас, чтобы повторять процесс сначала…".
- Все, хватит. Это невозможно. - Она выключила экран. - Ну как тебе? Пойдем.
Оля пожала плечами, вставая.
- А что ты про него знаешь?
- Да ничего. Ни-че-го.
- Может, он правда любит.
- С ума сходишь.
- Будешь отвечать?
- Нет, конечно.
- А мне его жалко.
- Почему это?… Спать?
- Да, я бы хотела немного. Сумасшедших всегда жалко. Они же ничего не могут, не вольны в себе. У них нет свободы выбора.
- А мне нет. Совсем. Это их дело. - Она расправляла постель, взбивала подушку. - Ляжешь со мной, как раньше?
- Да.
Откинув одеяло, она быстро юркнула под него.
- Хорошо! Иди скорей сюда. Я так рада, что ты приехала.
- Я тоже. - Оля медленно раздевалась.
- Поживешь у меня немного?
Оля покачала головой.
- Утром уеду. Ты не задерживай меня. У тебя ведь все хорошо? А потом я еще приеду, а?.
- Договорились.
- И что же ты ни с кем, ни с кем теперь
- Я ж сказала.
- … не станешь видеться? - хмыкнула своей разорванной фразе. - Мы ведь теперь и погулять с тобой не сможем, как обычно. Вечером?
- Почему это?
Оля подошла, заранее нагибаясь, чтобы лечь.
- К стенке, к стенке, как всегда,- она села, пропуская подругу.
- Да. Ну как же ты выйдешь-то со мной? Это будет странно. Я же не стану переодеваться в старушку.
- Придумаем чего-нибудь. Хорошо, да?.- оглядываясь. - Все как всегда, правда?
- Если хочешь.
Они немного полежали на спине, одинаково улыбаясь.
- Слышишь?
- Ну?
- А почему он говорит, шесть лет.
- Ну это он так считает.
- Это значит, 49, - задумчиво говорила Оля. - а что бы тогда было?
- Да ничего бы не было.
- Может, было бы. Ты не можешь знать.
- Прекрати. Зря я тебе давала читать.
- Нет. Мне было интересно…
- А мне нет. - Она перевернулась на бок, спиной к подруге. - Давай вот лучше обними меня как раньше.
Оля подвинулась и обхватила ее.
- Так?
- Крепче, еще. Что же ты? - Ольга обнимала. - Теперь так.
Полежали немного.
- Лена?
- Что там еще?
- Ты не сердись. А ведь это обычное дело.
- Какое дело?
- Ну, так всегда бывало. Время, письма, стихи, не видя друг друга. Да разве ты не помнишь?
- А, ты об этом. Что меня и возмущает больше всего. Что я, исторический случай, что ли?
- Нет, конечно.
***
Она оглянулась. Ольга спала, уткнувшись в подушку, будто обмерла. В ее темной в сумерках небольшой фигурке было что-то неприятно-тяжелое. Она села.
- Кто тут?
В другом конце комнаты зашевелились, подвигаясь к ней. Вскочив, она отбежала. Оно придвинулось еще, протягивая руку, как слепой. Это был молодой длинноволосый человек, лет 30-32. Подробнее она не могла рассмотреть, но незнакомый. Тоже выкинула навстречу руку с вытянутым пальцем:
- Не двигайся, стой где стоишь. - Повелительно. Она заметила, что говорит шепотом, как будто боясь разбудить. Ей стало весело.
Он остановился.
- Ты кто?
- Я к Вам писал.
- Ну писал, писал. Я догадалась. Давно ты здесь?
- Давно.
- И что делал?
- Просто сидел, смотрел.
- И кто же ты?
- Та-ак! Я люблю Вас.
- Этого не может быть.
- Почему?
- Потому что ты меня не видел никогда. То, что ты видел, больше не я.
- Но ведь и Вы меня не видели. Значит, это одно и то же.
Она рассмеялась.
- Правда. - Он сделал шаг в ее сторону.
- Не подходи. А то я закричу.
- Но почему, почему? Я же не сделаю ничего плохого.
- Откуда я знаю? Я не знаю.
- Потому что я люблю Вас.
- Вот, вот. Так только все и делают всегда.
- Идите сюда.
- Нет, ни к чему это. Зачем?
- Вы не должны меня бояться.
- Я и не боюсь. А почему это?
- Потому что меня нет.
- Так что же ты тогда хочешь? Уходи лучше, - неуверенно добавила она.
- Но ведь и Вас нет. Почему же мы не можем немного побыть вместе?
Она опять рассмеялась.
- Действительно. - Она подошла. - Ну что? Вот.
Он сел на стул, протягивая руку. Она дала ему свою. Когда он сидел, они были одного роста. Ей стало интересно, чем все это кончится. Она беспокойно оглянулась. Ольга спала.
- Она спит, - угадал он ее мысль.
Он потянул ее за руку, и она взобралась к нему на колени, как девочка.
- А ты плотный, оказывается.
- Каким же мне еще быть? Я же не дух.
Он обнял ее. Она придвинула щеку к его носу, едва касаясь его.
- Ну, пахнет?
- Что? - не понял он.
- А кожа. Горький запах и так далее. Ты писал еще.
- Пахнет, пахнет, - в восторге заговорил он.
- Тихо, тихо… Ты посмотри на меня. Или ты не видишь меня? - Она схватила его за голову, придвигая вплотную к своему лицу. - Ну, ну? Я такая, такая?
- Такая, - растерянно проговорил он.
- Или ты не видишь, что ли, ничего, - с досадой сказала она, отпуская. - Пусти меня. - Она сделала попытку освободиться. Но он держал ее, и она смирилась. - Чего ты хочешь?
- Не знаю, правда не знаю. Но я люблю Вас.
Он передвинул ее на коленях, теснее прижимая, и она почувствовала, как молоком разливается внутри возбуждение.
Она обхватила его голову и шею.
- Мальчик мой! Бедненький! Угораздило же тебя! Ну расскажи, расскажи мне, - как будто уговаривала она его, - как это у тебя происходит. Что ты чувствуешь, когда любишь меня, если меня нет. Нет. Совсем, - освободив одну руку она повела ею в сторону, и опять обхватила его.
- Да то же, то же, как всегда. Никакой разницы, - бормотал он ей в волосы.
- Опиши, опиши мне. Мне интересно.
- Такая пустота, пустота внутри, и как будто что-то ворочается, - бормотал он, - а когда я Вам пишу….
- Да, да, это правда, - говорила она. - И еще как будто что-то там упало.
- … то опять ничего и как будто все хорошо. А потом опять, ворочается…
- … и ворочается.
- И я с этим хожу. Понимаете, как будто оно…
- Ест, да?
- Да.
- Правда, это правда… Очень похоже. И что же нам с тобой теперь делать?
- Я не знаю.
Она сползла с его колен.
- Пойдем, пойдем-ка со мной, - она тянула его за руку, и он послушно пошел за ней, чуть откинувшись. - Тсс, разбудим еще.
Осторожно они прокрались в дверь мимо спящей Ольги.
***
Еще повязывая платок - пальто брошено на диван, она подбежала к телефону. Привычно взглянула вверх. Но та никак не выражала своего отношения, сжимая пухлые губы. "Ну и черт с тобой!" Набрала номер. Послушала гудки. Отставила руку с трубкой, в сомнении. Но с той стороны взяли, и она ответила:
- Миха?!… Узнаешь? Ну привет.
- Господи! Ленка! Ты! Ты откуда? То есть куда ты делась?
Она рассмеялась.
- Я здесь.
- Говорят, тебя найти не могут.
- Кто говорит? Да черт с ними. Захотят - найдут. Только ведь и не ищет никто.
Михаил молчал. Она тоже, улыбаясь и перебирая пальцами трубку.
- Эй! - позвала она.
- Да? я тут.
- Ты пропал куда-то.
- Я тут. Я так рад тебя слышать. Мы очень давно не разговаривали.
- Да, да. Я тоже. А что ты шепчешь?
- Я не шепчу.
- Бываешь у нас?
- Бываю. Редко, сейчас очень редко. - Спохватился. Она улыбнулась, поправляя платок. - Приезжаю иногда. Да все, знаешь…
- Никогда не зайдешь.
- А зачем? - решительно сказал Михаил. Она почувствовала, как он там злится на себя.
- Позвонил бы.
- Да, да. Хорошо. Обязательно.
- Я ведь все помню.
- Да. Конечно. Спасибо. Я тоже.
- Тебе неудобно разговаривать?
- Нет, ничего. Не очень.
- Я поняла. Как прежде, помнишь? Ничего не изменилось
- Что, что? - орал Михаил, как будто было плохо слышно.
- Я говорю, что ничего не изменилось… Миха-а!
- Что, радость моя? - сказал Михаил, и она подумала, что эта, наверное, вышла из комнаты.
- Ты мне не звони.
- Да почему, почему, я не понимаю! - орал Михаил. В его голосе мешались надежда и досада, и она рассмеялась.
- Потому что меня больше нет.
- Что, что? не слышу.
- Меня нет, нет. - И положила трубку.
Она подняла голову, всматриваясь: - Ну?
Зеркало молчало. Трубка опять зазвонила, но она не взяла. На нее привычно смотрели, не мигая, черные, без дна, остановившиеся глаза. Она легко поднялась. Пританцовывая, то отбегая, то опять приближаясь, подбирая с дивана пальто, надевая его, поправляя платок, подхватывая и запихивая в карман сетку, напевала: Все-е как прежде, все как пре-жде!
19 июля 2003
Откинув голову, почти касаясь затылком спины, и косясь, она разглядывала себя. Высоко вырезанные, чуть сдавленные у кончика ноздри вздрагивали. Нос заострился. Она провела рукой по шее, потом стала гладить и мять ее, поворачивая голову за шею. Ноздри были разные. Левая узкая, точно прижата, правая шире, больше раздута, что придавало носу оригинальный изгиб. Все это было давно известно, но она каждый раз рассматривала себя с интересом. Теперь надо будет привыкать и к этому. Она встала
Хлеба не было. "Все равно идти, - подумала она. - Схожу сейчас". Отойдя, она рассматривала себя в рост. Небольшое тело женщины, может, чуть коротковатое, в черной юбке и такой же кофте. Юбка и кофта были старыми. Черное ей всегда шло. Она прошлась, тяжело ступая, мимо дивана, оглянувшись, вернулась. "Сходить". И завалилась на диван, раскинув ноги. Оправила на коленях юбку, сложила руки на груди. И тут же вскочила, сев. В комнате никого не было. Она опять легла, скрестив руки. Прикрыв глаза, задремала.- "Да почему? Почему нельзя? - спрашивал прежний голос. - И если все было уже". - "Вот и плохо". - "Да почему, почему ж плохо? - в его голосе мешались раздражение, нетерпение и что-то еще, что она не знала. - "Я не понимаю". - "Конечно, не понимаешь". Она сделала попытку разглядеть говорящего.
Он был очень красив, очень, но она его не знала, раньше не видела никогда. Она с любопытством наблюдала, как сменяются на его лице досада и надежда. Она хорошо помнила, что не понимала тогда их причины. - "Не заставляй, не заставляй меня…" - "Я не заставляю". - "Делать то, о чем я потом буду жалеть. Мы оба будем жалеть". - "Мы не будем". - "Будем. Я же знаю". - "Да погоди…" - "Не трогай меня, я же просила". - Она, кажется, вспомнила его имя. - "Да ты же сама". - "Что я сама?" - "Ничего". - "Тебе пора идти". - "Разве пора?" - Он уже беспечно улыбался, и она ощутила встревожившую ее беспомощность. - "Ты же знаешь". - "А поцеловать на прощанье? Ну можно?" - "Поцеловать можно," - вздохнув, она вытянула к нему шею, протягивая губы, уже чувствуя поцелуй на них, который становился все сильней, настойчивее, проникая в нее. Он все сильнее прижимался к ее губам, она сделала попытку оторваться, забормотала у него во рту, пытаясь высвободить губы, чтобы сказать, что зачем же так, она не это имела в виду, и забилась в его руках, одновременно хватая его за плечи и отталкивая их, когда он понес ее.
Она села, пробудившись. В комнате никого не было. "Иди," - сказал тот же голос. Звонили в дверь и, судя по всему, давно. Она осторожно прокралась в переднюю. За дверью, не прерывая звонка, разговаривали. Она прислушалась. Один был Аркадия. Она представила его огромную, внушительную, длиннорукую фигуру, которой всегда гордилась, идя рядом с ним. Другой она не знала.
- Дома, наверно, нет, - говорил тот, кого не знала.
- Да как нет, как нет, когда я звонил. Я же разговаривал с ней.
- Может, ушла? - неуверенно предположил незнакомец.
- И уйти не могла. Она сказала, что не выходит никуда.
Говоря это, Аркадий хлопал в дверь ладонью, отчего та содрогалась. Но звонок не прекращался. Звонил маленький. Она почему-то решила, что он маленький. Она представила, как он привстает, чтобы достать.
- Ну, сказала, - говорил маленький. И звонок оборвался. - Мало ли что можно сказать. - Его голос обретал уверенность, и она рассердилась и одновременно обиделась за Аркадия, что маленький видит, как тот колотит в дверь, а его не пускают. - Или открывать не хочет. Пойдем.
- Не хочет она. - Аркадий еще раз треснул по двери. - Я ей не захочу… Может, случилось что?
- Ничего не случилось. Пойдем, пойдем, - тянул маленький. - А потом еще придем.
- Когда?
- Потом.
- Я тебе обещал показать ее и покажу. - Дверь опять содрогнулась. Она представила, как Аркадий это говорит, насупившись, нагнув голову, как всегда, когда ему что-то втемяшится и уже ничем оттуда не выбьешь. Значит, правда, она того не знала.
- Конечно, покажешь. Потом, - тянул тот свое, сердя ее. - У нас еще будет время,
- Будет, - согласился вдруг Аркадий. - Ладно, пойдем. - Они стали спускаться, шаркая и задевая перила. Перила звенели - Может, на улице постеречь? Она станет выходить…
Конец она не расслышала. Маленький расхохотался. Она оглянулась. - "Возьми," - сказал голос. Она вернулась в комнату.
Комната плыла в потоках бледного, как пар, света. Его источник передвинулся, и если раньше диван, где она лежала, был в тени, то теперь подушка грелась, точно помещаясь в световом квадрате. Она села, подвинув стул так, чтобы следить за движением света. От этого дрожащего света кружилась голова. Чтобы остановить кружение, она подперла подбородок раскрытой ладонью. Получилось очень удобно. Она прикрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях. Пальцы были теплее щек. Она сделалась похожа на парковую скульптуру. Комната больше не тряслась, а ехала в одну сторону. - "Какие у тебя горячие руки, маленькие и горячие". - "Разве?" - Она счастливо засмеялась. Он держал ее за руку, перебирая пальцы. Это было приятно. - "Странно. Мне всегда казалось, большие и холодные". - Она сделала попытку освободиться, но он не пустил. - "Ты это нарочно говоришь, как всегда, только чтобы наоборот". - "Ничего не наоборот". - "Наоборот, наоборот". - Он всерьез злился, и она никогда не могла понять, почему из-за таких пустяков. Мужчина был незнакомый. - "Ну если мне так кажется. Не начинай". - "Это ты всегда начинаешь". - "Я не начинаю". - "Нет. Нет, нет". (Удаляясь.)
Она вскинула голову. "Ты же хотела," - сказал голос. Световой квадрат, еще побледневший, подобрался к ногам. Она потрогала его ногой, как воду. - "Ну хотела. Надоел ты мне. Сейчас". - Она встала. Выйти. Но как? И они там. Нужно было что-то придумать. Она взглянула в зеркало, немигающий, презрительный, остановившийся взгляд встретил ее. Ее не должны узнавать, как просто! - это пришло как откровение. Она обрадованно засуетилась.
Открыла шкаф, почти влезла в него. Где-то он тут должен быть. Долго рылась на полке, осыпая свертки. Платок лежал в самом конце. Это был черный платок, который надевала мама, очень его любила. Но повязывала его углом и назад, отчего становилась еще моложе и красивее, а она повязала очень кругло, тщательно обтянув лоб, перехватив по бокам двумя складками, назад и вниз, теперь крест-накрест и вокруг шеи, подвязав на ней.. Придерживая узел рукой и подбородком,. Взглянула на себя. Обе рассмеялись одновременно. "Бабка, бабка!" - пританцовывая она то подходила, гримасничая, к зеркалу, то отходила. А взгляд, взгляд… По взгляду, конечно… Но это она сейчас смотрит. А нужно вниз, чтобы никто не видел, но тогда и она не сможет рассмотреть, вот и все.
Теперь пальто. Пальто было бабкино, зеленое, с тех пор никто не надевал, и пахло горько и сыро, почему-то подвалом. - "Вот и хорошо. Так и нужно". Она еще раз полюбовалась на себя, пытаясь поймать опущенный взгляд, но не поймала. Значит, и те тоже. Никто ее теперь.
Она стала медленно, чуть шаркая, прохаживаться по комнате. Но ей не понравилось. Нет, не так, а наоборот. Походка должна быть легкая, скользящая. Тук-тук, пропела она про себя, ловя ритм. Скоренькая, шустренькая старушка, за которой не угнаться. Вот так: так-так-так. У нее получилось. Подхватив и сунув в карман сетку и еще продолжая по дороге ее запихивать, она выскользнула, довольная, за дверь. Никого не встретив на лестнице, покатилась вниз, прижимая подбородок и стреляя по сторонам глазами.
Так выкатилась из подъезда и побежала дальше, краем глаза ловя движение вокруг. Как перед ней сторонятся и уступают дорогу. Лукавая, веселая старушка, не из тех, что ругаются в очередях и делают замечания, а наоборот, которые могут и пошутить, и понять, а молодежь их даже немного боится, потому что очень острые на язык, но и любит, уступает места, а старушки всегда отказываются, что, ты думаешь, я такая старая, я, милок, побойчее тебя буду, и он старается отойти подальше, чтобы еще чего не дождаться.
Булочная была за углом, она уже видела облупившийся, давно не крашенный цоколь, за который надо свернуть.
- Ленка! Ты? Да не беги ты.
Она не сразу услышала, а услышав, не поняла, что это к ней. Какая-то Ленка. Кого это? она чуть было не оглянулась. И еще ускорила шаги. Он погнался за ней.
- Погоди. Куда ты все бежишь? - запыхавшись.
Я, я, я. Что же делать? Что же делать? Она лихорадочно соображала, не останавливаясь. Он схватил ее за руку, и она вырвала руку. Не я, не я это, господи, помоги мне.
Он встал перед ней, и она тоже остановилась, выглянув из-под платка и узнавая тощую, нескладную фигуру Валеры, нависавшего над ней.
- Что же ты, что же ты… так? - Он окинул ее взглядом.
- Как? - послушно отозвалась она. Голос, вот еще что. Ее хриплый, низкий голос был неуместен в новом облике. Она сделала попытку обойти, но он не пропустил ее.
- Да одета… - Он заступал ей дорогу.
- Нормально одета, обычно… Что Вы пристаете ко мне, молодой человек, я сейчас людей позову, Вас в милицию заберут, - волнуясь заговорила она, незаметно меняя тембр и тон, поднимая его. Голос выходил теперь резким и надтреснутым. Она осталась им довольна.
- Ты что, с ума сошла?
Он озадаченно отступил на шаг.
- Ленка, это ж ты, я знаю. - Он уже не был так уверен. - Какой-то маскарад. Что ты опять придумала? Ты репетируешь, что ли? Это акция? Я никому не скажу, если хочешь.
Но она уже почувствовала вдохновение.
- Тебе молодых, что ли, не хватает? Или не любишь? А-а, я зна-аю, - визжала она. -. Но таких лечат. Их лечат. - Она схватила его за руку, и теперь выворачивался и отбивался он. - Да, да, извращенец, да? - визжала она, захлебывась восторгом. - А я тебя сдам. Люди, держите его! Это извращенец, он на меня напал.
Вырвавшись, Валера бросился прочь. А она еще кричала вслед, подняв руку с согнутым пальцем. Валера оглядывался. Прохожие, посмеиваясь, обходили ее.
Повернувшись и согнувшись по-прежнему, она продолжила бег. Получилось, у меня получилось. Все в ней ликовало. Бедный! Она вспомнила Валеру. Но он бедный. Пока это еще в себя придет. Такие переживания. Обознался, к старухе приставал. Интересно, будет рассказывать? Только вряд ли. А не надо было лезть. Идешь и иди, мало ли кто как одет, тебе какое дело? всех останавливать?
Рассердившись, она в два прыжка перескочила ступеньки, и остановилась перед дверью, оглядываясь и отдуваясь. Но на нее никто не смотрел.
Купив хлеба и еще печенья в честь нового крещенья, а она ощущала себя именно так, она отправилась обратно, уже без опаски и не так судорожно опуская голову. Она даже сделала попытку осторожно, из-под платка рассмотреть улицу. Улица была прежней. Она думала, что и все вокруг должно измениться с ней, какой-то новый взгляд. Она почувствовала разочарование. На нее никто не обращал внимания. А она хотела его привлечь, хватать за руки и говорить: смотрите, что со мной случилось, я совсем другая, я - это уже не я. Она даже остановилась.
***
Бросив сетку с хлебом на стол, она села перед телефоном. Телефон молчал. Ей стало обидно. Она привычно взглянула вверх. В комнате стемнело, свет она не зажигала, и видно было только разницу между фоном и более темной, чуть лохматой головой, а саму голову не рассмотреть. Конечно, они быстро привыкнут, уже привыкли. Кому нужна. Обойдутся без нее. Ну была, была и исчезла. Немного поговорят, поприходят даже, позвонят да и перестанут. Когда ее добивались, рвались в дверь, кричали по телефону, она знала, что делать. А в темной молчащей комнате растерялась. Ей захотелось увидеть Ольгу. Пусть приезжает. В том, что Ольга сразу приедет, она не сомневалась. Пусть это будет завтра.
Она набрала номер. Дома нет. Ну вот! Нет, взяла. Она услышала нежный, медлительный, чуть задыхающийся голос подруги, и ее всю изнутри залило теплым восторгом
- Оля! Оля!
- Да? Лена, ты? Тебя все ищут.
- Никто меня не ищет. Оля, ты слышишь меня?
- Ну что? Ищут. Звонят.
- Пусть ищут. Приезжай ко мне.
- Приезжать? Тебе нехорошо?
В голосе Ольги послышалась тревога, и она улыбнулась.
- Хорошо. Приезжай, а?
Ей и правда стало очень уютно и спокойно, она устроилась на стуле поудобнее, поерзав. Откинулась, а ноги забросила на столик.
- А что тогда? Ты сумасшедшая.
- Ты приедешь, приедешь?
- Да ведь это ж мне еще за билетами.
- Сразу и купишь, зачем?
- Да, может, их нет.
- Ну как же нет, как нет. Есть, конечно.
- Ох, Ленка, ну ты… Я не знаю. А когда?
- Завтра, приезжай завтра.
- Да у меня же тут…
- Да ничего у тебя. Ничего ж нет. Я же знаю. Я тебе все расскажу, а? Приедешь?
- Хорошо, я приеду.
- А когда?
Оля вздохнула.
- Завтра. Завтра и приеду. Что ж с тобой…
- И-И-И, - издала она тот дикий визг, которым всегда славилась, если ее что-то радовало или удивляло.
- Тише, тише. - Она представила себе, как, улыбаясь, Оля меланхолично откидывает голову, вбок и немного назад, и поводит огромным глазом, как будто заглядывает через плечо. - Я приеду, не бесись только..
- Утром? Ну утром?
- Утром. Сейчас соберусь и выхожу.
***
Ее разбудил звонок, а не голоса. Приехала, приехала! Моя Ольга приехала! Она побежала к двери босиком, вытирая из глаз сон. С порога Ольга с тревогой всмотрелась в нее, но она не дала ей много времени разглядывать.
- Давай, давай, скорее. Дует же, - она тащила ее за руку с сумкой, уже обнимая и целуя. Всегда уступавшая ей в темпераменте подруга, осторожно обнимала ее одной рукой, прижимаясь щеками то с одной стороны, то с другой.
- Да ставь, ты ставь. Нет, давай сюда. Что там? - она заглядывала в сумку.
- Ничего, так. Не помню. Конфеты какие-то. Что было.
- Ну как ты это, ну зачем?
- А что, неужели ж без ничего. Нельзя.
- Ну проходи, проходи скорее. Сейчас чай будем.
- Чай, да, хорошо.
- Устала?
- Очень. Всю ночь не спала.
- Ты и отдохнешь. Я тебе потом постелю. И сама еще. Знаешь, а ты совсем, совсем, совсем не изменилась. А то я уж боялась.
- Почему же я должна меняться?
Оля взглянула на нее в дверях из-за плеча по обыкновению: голова назад и вбок, и медленно поводя глазом, и она опять бросилась целовать ее.
- Тихо, тихо, - отталкивала ее Оля, улыбаясь, - уймись. Что ж ты всегда такая. Неуемная. Да разве ж ты изменилась?
- Я изменилась, изменилась, видишь? - она обвела себя рукой.
- Нет. Не вижу, - улыбалась Оля.
- Правда, не видишь? Ну ведь врешь? Хорошо. Я скоро. Здесь сиди. - Приказала.
И убежала на кухню.
- Ты что там делаешь? Ты села?
- Нет еще, хожу, смотрю, я давно не была у тебя.
- Я сейчас. А почему, почему не спала-то? Я всегда в поезде сплю,- кричала она из кухни. Там хлопал холодильник.
- Ты б оделась. Нет. Смотрела, смотрела в окно. Так и не заснула. Спасибо тебе.
- И что ты там увидела? В окне?
- Все увидела. Что давно не видела. Землю, людей. Ну что? Ты ж знаешь.
С джезвой в одной руке и подносом - в другой она остановилась в дверях.
- А я ничего никогда не вижу.
- Не видишь?
- Нет. Я слышу.
- Что ты слышишь?
- Так… Голоса разные. Представляешь?
- Да. Я знаю. Это бывает. Это они тебя зовут. Но ты не откликайся.
- Почему это?
Она уже поставила джезву на стол на подставку и теперь доставала из буфета чашки, резала кекс, бросила в чашки чайные пакетики, ссыпала в вазу привезенные Ольгой конфеты. Та села к столу, далеко отодвинув стул и тянулась оттуда, опираясь на стол локтем и подбородком о кулак, сморщив щеку. Глядела на подругу снизу.
- Почему мне не откликнуться? Мне ж интересно.
- Что ты, что ты! Это ж они нарочно. Ты откликнешься, раз, другой, потом привыкнешь. И пойдешь, пойдешь. И уйдешь совсем. А это нельзя. Это грех. Они же тебя испытывают.
- Почему грех? - Она внимательно посмотрела на Олю сверху, замерев с джезвой, но тут же опять продолжила заливать пакетики. Они шипели. - Я не думала никогда. Я думала, что наоборот время.
- Нет. Когда время, не зовут, а забирают и все. Это грех, самой уходить.
- Да? Ну может быть. Ешь. - Она тоже села, сложив руки на столе. - Я, знаешь, что решила?
- На счет чего? - Оля осторожно подносила чашку к мягким, бледным губам, и она расхохоталась.
- Ты вот слушай! Я решила, что теперь я все…
- Что все? - шепотом спросила Оля, испуганно поглядев на нее из-за чашки, и она с трудом сдержалась, чтоб опять не броситься.
- Все, все. Я все. Нигде не появляюсь, ни с кем не встречаюсь, никто ко мне не ходит. То есть я не пускаю. Ну кроме тебя, конечно. А только по телефону.
- Спасибо. А почему? - Оля немного успокоилась, это было не так страшно, как она ожидала.
- Потому что… Потому что меня никто не должен видеть. Такой. Вот, - она с торжеством посмотрела на подругу.
- Какой такой? - с недоумением посмотрела Ольга на нее, и она почувствовала досаду.
Ее выдумка заслуживала более решительной реакции. И понять сразу можно было. Она как-то сникла, ощутив пустоту, как будто то, что она с таким торжеством сейчас раскрывала, оказалось не очень интересным. И все из-за тебя, - подумала она о подруге почти с ненавистью. И ведь всегда так. Как будто из ковша.
Она замысловато покрутила рукой, обводя себя:
- Да уж такой. Ну… Такой, как ты не понимаешь; - злясь.
- Старой что ли?
- Ну как ты, вот как это ты всегда. Ну да, если хочешь.
- Не надо бояться. Ничего. Кроме бога. Бога надо бояться. А вещей нет. Надо всегда их прямо называть как есть. Что ж тут такого. Это ясно.
- Учитель ты мой!
Бледные щеки Ольги порозовели.
- Я не учитель, нет. Я ничего не знаю. Кроме того, что не нужно бояться называть. А то будет только хуже.
- Что хуже? Ну хорошо. И что же ты думаешь?
- О чем? Что ты хочешь спрятаться?
- Ну вот ты опять…
- Надо называть, - в голосе обыкновенно сговорчивой Ольги послышалось упрямство, которое всегда ее охватывало, если речь заходила о каких-нибудь последних, главных вещах. - Это грех. Спрятаться - грех, - она кивнула себе в подтверждение.
- Почему же грех, ну почему грех? (Нетерпеливо.) Я не понимаю. Это мое дело.
- Конечно. Ведь ты это почему? Потому что не хочешь меняться, так, так? То есть быть. Бы-ыть, - она немного потянула слово. - А разве ты сама себя сделала? Надо все принимать, что тебе положено, и старость, и молодость. Разве можно? Вот я… Я же так мучилась, так мучилась, пока была молодая. Как не хотела! Все думала, что бы такое с собой сделать. И ничего, прошло. И у тебя пройдет. Отказываться - грех. За это накажут.
- Пусть. А я не хочу.
- Ну, не хочешь. Все равно ж не сможешь ничего поделать. Только терзаться зря.
- Я смогу.
- Как?
- А вот… Отвернись!
Оля послушно отвернулась, как делала все, о чем ее просили.
Она быстро подбежала к шкафу, где аккуратно висела с вечера ее новая форма, и оделась, оглядываясь. Оля изо всех сил честно не смотрела.
- Готово. Гляди.
Оля оглянулась. На ее лице мелькнуло слабое удивление, все равно не такое, какого ожидала.
- Похожа? Говори, похожа?
Она прошлась, семеня и горбясь.
- Старушка! Старушка! - хохотала Ольга, забыв обо всем, и к ней вернулась былая нежность. - Ну и что? Ты что, так уже выходила?
- Выходила. Я выходила, - рассказывала она торопясь и волнуясь. - Валерку встретила. Помнишь? - Ольга кивала. - Он сначала меня узнал, а я, я … - Она рассказала всю встречу.
Ольга хохотала: Лена, чуть улыбаясь, наблюдала эффект
- Ну и что дальше?
- А тo, смотри… Они же хотят, чтобы я, да? старела, так старе-ела… - Она изобразила, морщась и горбясь, как это происходит постепенно. - А я, я их опережу. Так вот и буду выходить, - она опять сгорбилась, преображаясь. - Видишь? - Выпрямившись, она вытянула ладонь вперед, показывая: - Вот тут я, прежняя, какой меня знали, так? - Ольга кивала, внимательно слушая. - А тут - показала другой рукой, выставив ее ребром, будто пересекала первую, - как сейчас. (Сгорбилась.) Понимаешь? Но там (первая ладонь) я останусь на всегда как была. - Она перевела дух. - А здесь (вторая) меня никто не знает и не видит. Ну?
- Понятно. Ну допустим. А остальные?.
- Кто это? - сдвинула она брови.
Ольга пожала плечами и губами, показывая, что на этот вопрос и отвечать не нужно.
- Они же тебя любят. Ждут. Они будут искать.
- А-а! Привыкнут, - она легкомысленно отмахнулась, будто отвела что-то. - Забудут. Уже забыли.
Зазвонил телефон. Обе замерли.
- Подойдешь?
- Не сейчас. Но они забудут.
- Да как забудут, как же забудут. Вон и пишут про тебя. Я привезла. - Оля сделал движение к сумочке.
- Ах, оставь. Кому это нужно? - И Оля вернулась, не закончив движение. - Тебе не все равно, когда про тебя пишут?
- Все равно, конечно,.
- Вот видишь?
Она разматывала платок. Убрала его в шкаф, сняла и повесила туда пальто, оставшись в рубашке. Достала из буфета и бросила на стол пачку сигарет.
- Мне все равно, - раздумчиво продолжала Оля, склоняясь над стынущим чаем. - Но я принимаю это. И когда интервью берут, и когда в сборники включают. Хотя включают то, что мне уже не интересно. Я-то другая. А они включают и включают. Но я принимаю.
- Ну принимаешь, и ладно. А я нет. Я же другая. Другая? А то бы у нас с тобой и стихи были одинаковые. Или ты считаешь, что они одинаковые?
- Неодинаковые.
- Ну вот.
Она уже присела боком к столу, закурила. Отставив одну руку с сигаретой, другой обхватила колено и чуть раскачивалась, как на молитве.
- Значит, и тут у меня все иначе.
- Да-а, стихи. С ними как?
- А что с ними?
- Не будешь больше?
- Почему? Не зна-аю. Со стихами как было, так и останется. Никуда не денутся. Если будут появляться, так и хорошо, а нет, ну нет, что ж делать?
- Да, это да. Правда.
Теперь часто зазвонили в дверь, и они умолкли, пережидая, глядя друг на друга. Лена тихо улыбалась. Звонок прекратился, но казалось, что за дверью еще кто-то стоит, прислушиваясь.
- Как будто в осаде, - прошептала Оля. - Страшно немного.
- Все в покое не оставят. Смотри вот лучше, иди сюда.
Она перебежала к компьютеру в углу на столике. Быстро включила его. Подождала, нагнувшись и опираясь и беспокойно теребя мышь.
- А что там. - Оля перешла за ней.
- Сейчас. Еле ворочается. - пощелкала по экрану, открывая. - Вот. Садись. - Она отошла, уступая место. Оля села, оглядываясь на нее.
- Читай, читай.
- Что, вслух?
- Если хочешь.
- "Времени больше не будет, - старательно читала Оля. - Когда мы с Вами умрем, оно не станет нас разделять, эти нелепые шесть лет, результат моих подсчетов, на которых я спятил и которые не должны были бы ничего менять, однако же меняют…"
- Он меня скоро Ленкой будет называть.
- А? Почему? А кто это? - Оля обернулась.
- Один сумасшедший. Ты читай.
- Хорошо. "Елена! Чем больше я думаю о Вас, - читала Оля, водя глазами, - представляю Вас, Ваши глаза, губы, ноздри, горький запах Вашей кожи…"
Лена хмыкнула.
- Кожи, - упрямо повторила Оля, как будто это она сочинила, - "…как Вы пьете чай, курите, поднимаете что-то с полу, ищите, куда положить, и, не найдя, бросаете на диван, встаете коленями на стул перед компьютером, тем больше место Вас, которую я никогда не видел, заступает та, которую я знаю очень хорошо, видел много раз, она смотрит на меня с экрана, пока полностью не сольются или вторая не займет место первой. Это происходит само собой, произошло однажды, я обратил на это внимание, и с тех пор нарочно думаю так о Вас, чтобы повторять процесс сначала…".
- Все, хватит. Это невозможно. - Она выключила экран. - Ну как тебе? Пойдем.
Оля пожала плечами, вставая.
- А что ты про него знаешь?
- Да ничего. Ни-че-го.
- Может, он правда любит.
- С ума сходишь.
- Будешь отвечать?
- Нет, конечно.
- А мне его жалко.
- Почему это?… Спать?
- Да, я бы хотела немного. Сумасшедших всегда жалко. Они же ничего не могут, не вольны в себе. У них нет свободы выбора.
- А мне нет. Совсем. Это их дело. - Она расправляла постель, взбивала подушку. - Ляжешь со мной, как раньше?
- Да.
Откинув одеяло, она быстро юркнула под него.
- Хорошо! Иди скорей сюда. Я так рада, что ты приехала.
- Я тоже. - Оля медленно раздевалась.
- Поживешь у меня немного?
Оля покачала головой.
- Утром уеду. Ты не задерживай меня. У тебя ведь все хорошо? А потом я еще приеду, а?.
- Договорились.
- И что же ты ни с кем, ни с кем теперь
- Я ж сказала.
- … не станешь видеться? - хмыкнула своей разорванной фразе. - Мы ведь теперь и погулять с тобой не сможем, как обычно. Вечером?
- Почему это?
Оля подошла, заранее нагибаясь, чтобы лечь.
- К стенке, к стенке, как всегда,- она села, пропуская подругу.
- Да. Ну как же ты выйдешь-то со мной? Это будет странно. Я же не стану переодеваться в старушку.
- Придумаем чего-нибудь. Хорошо, да?.- оглядываясь. - Все как всегда, правда?
- Если хочешь.
Они немного полежали на спине, одинаково улыбаясь.
- Слышишь?
- Ну?
- А почему он говорит, шесть лет.
- Ну это он так считает.
- Это значит, 49, - задумчиво говорила Оля. - а что бы тогда было?
- Да ничего бы не было.
- Может, было бы. Ты не можешь знать.
- Прекрати. Зря я тебе давала читать.
- Нет. Мне было интересно…
- А мне нет. - Она перевернулась на бок, спиной к подруге. - Давай вот лучше обними меня как раньше.
Оля подвинулась и обхватила ее.
- Так?
- Крепче, еще. Что же ты? - Ольга обнимала. - Теперь так.
Полежали немного.
- Лена?
- Что там еще?
- Ты не сердись. А ведь это обычное дело.
- Какое дело?
- Ну, так всегда бывало. Время, письма, стихи, не видя друг друга. Да разве ты не помнишь?
- А, ты об этом. Что меня и возмущает больше всего. Что я, исторический случай, что ли?
- Нет, конечно.
***
Она оглянулась. Ольга спала, уткнувшись в подушку, будто обмерла. В ее темной в сумерках небольшой фигурке было что-то неприятно-тяжелое. Она села.
- Кто тут?
В другом конце комнаты зашевелились, подвигаясь к ней. Вскочив, она отбежала. Оно придвинулось еще, протягивая руку, как слепой. Это был молодой длинноволосый человек, лет 30-32. Подробнее она не могла рассмотреть, но незнакомый. Тоже выкинула навстречу руку с вытянутым пальцем:
- Не двигайся, стой где стоишь. - Повелительно. Она заметила, что говорит шепотом, как будто боясь разбудить. Ей стало весело.
Он остановился.
- Ты кто?
- Я к Вам писал.
- Ну писал, писал. Я догадалась. Давно ты здесь?
- Давно.
- И что делал?
- Просто сидел, смотрел.
- И кто же ты?
- Та-ак! Я люблю Вас.
- Этого не может быть.
- Почему?
- Потому что ты меня не видел никогда. То, что ты видел, больше не я.
- Но ведь и Вы меня не видели. Значит, это одно и то же.
Она рассмеялась.
- Правда. - Он сделал шаг в ее сторону.
- Не подходи. А то я закричу.
- Но почему, почему? Я же не сделаю ничего плохого.
- Откуда я знаю? Я не знаю.
- Потому что я люблю Вас.
- Вот, вот. Так только все и делают всегда.
- Идите сюда.
- Нет, ни к чему это. Зачем?
- Вы не должны меня бояться.
- Я и не боюсь. А почему это?
- Потому что меня нет.
- Так что же ты тогда хочешь? Уходи лучше, - неуверенно добавила она.
- Но ведь и Вас нет. Почему же мы не можем немного побыть вместе?
Она опять рассмеялась.
- Действительно. - Она подошла. - Ну что? Вот.
Он сел на стул, протягивая руку. Она дала ему свою. Когда он сидел, они были одного роста. Ей стало интересно, чем все это кончится. Она беспокойно оглянулась. Ольга спала.
- Она спит, - угадал он ее мысль.
Он потянул ее за руку, и она взобралась к нему на колени, как девочка.
- А ты плотный, оказывается.
- Каким же мне еще быть? Я же не дух.
Он обнял ее. Она придвинула щеку к его носу, едва касаясь его.
- Ну, пахнет?
- Что? - не понял он.
- А кожа. Горький запах и так далее. Ты писал еще.
- Пахнет, пахнет, - в восторге заговорил он.
- Тихо, тихо… Ты посмотри на меня. Или ты не видишь меня? - Она схватила его за голову, придвигая вплотную к своему лицу. - Ну, ну? Я такая, такая?
- Такая, - растерянно проговорил он.
- Или ты не видишь, что ли, ничего, - с досадой сказала она, отпуская. - Пусти меня. - Она сделала попытку освободиться. Но он держал ее, и она смирилась. - Чего ты хочешь?
- Не знаю, правда не знаю. Но я люблю Вас.
Он передвинул ее на коленях, теснее прижимая, и она почувствовала, как молоком разливается внутри возбуждение.
Она обхватила его голову и шею.
- Мальчик мой! Бедненький! Угораздило же тебя! Ну расскажи, расскажи мне, - как будто уговаривала она его, - как это у тебя происходит. Что ты чувствуешь, когда любишь меня, если меня нет. Нет. Совсем, - освободив одну руку она повела ею в сторону, и опять обхватила его.
- Да то же, то же, как всегда. Никакой разницы, - бормотал он ей в волосы.
- Опиши, опиши мне. Мне интересно.
- Такая пустота, пустота внутри, и как будто что-то ворочается, - бормотал он, - а когда я Вам пишу….
- Да, да, это правда, - говорила она. - И еще как будто что-то там упало.
- … то опять ничего и как будто все хорошо. А потом опять, ворочается…
- … и ворочается.
- И я с этим хожу. Понимаете, как будто оно…
- Ест, да?
- Да.
- Правда, это правда… Очень похоже. И что же нам с тобой теперь делать?
- Я не знаю.
Она сползла с его колен.
- Пойдем, пойдем-ка со мной, - она тянула его за руку, и он послушно пошел за ней, чуть откинувшись. - Тсс, разбудим еще.
Осторожно они прокрались в дверь мимо спящей Ольги.
***
Еще повязывая платок - пальто брошено на диван, она подбежала к телефону. Привычно взглянула вверх. Но та никак не выражала своего отношения, сжимая пухлые губы. "Ну и черт с тобой!" Набрала номер. Послушала гудки. Отставила руку с трубкой, в сомнении. Но с той стороны взяли, и она ответила:
- Миха?!… Узнаешь? Ну привет.
- Господи! Ленка! Ты! Ты откуда? То есть куда ты делась?
Она рассмеялась.
- Я здесь.
- Говорят, тебя найти не могут.
- Кто говорит? Да черт с ними. Захотят - найдут. Только ведь и не ищет никто.
Михаил молчал. Она тоже, улыбаясь и перебирая пальцами трубку.
- Эй! - позвала она.
- Да? я тут.
- Ты пропал куда-то.
- Я тут. Я так рад тебя слышать. Мы очень давно не разговаривали.
- Да, да. Я тоже. А что ты шепчешь?
- Я не шепчу.
- Бываешь у нас?
- Бываю. Редко, сейчас очень редко. - Спохватился. Она улыбнулась, поправляя платок. - Приезжаю иногда. Да все, знаешь…
- Никогда не зайдешь.
- А зачем? - решительно сказал Михаил. Она почувствовала, как он там злится на себя.
- Позвонил бы.
- Да, да. Хорошо. Обязательно.
- Я ведь все помню.
- Да. Конечно. Спасибо. Я тоже.
- Тебе неудобно разговаривать?
- Нет, ничего. Не очень.
- Я поняла. Как прежде, помнишь? Ничего не изменилось
- Что, что? - орал Михаил, как будто было плохо слышно.
- Я говорю, что ничего не изменилось… Миха-а!
- Что, радость моя? - сказал Михаил, и она подумала, что эта, наверное, вышла из комнаты.
- Ты мне не звони.
- Да почему, почему, я не понимаю! - орал Михаил. В его голосе мешались надежда и досада, и она рассмеялась.
- Потому что меня больше нет.
- Что, что? не слышу.
- Меня нет, нет. - И положила трубку.
Она подняла голову, всматриваясь: - Ну?
Зеркало молчало. Трубка опять зазвонила, но она не взяла. На нее привычно смотрели, не мигая, черные, без дна, остановившиеся глаза. Она легко поднялась. Пританцовывая, то отбегая, то опять приближаясь, подбирая с дивана пальто, надевая его, поправляя платок, подхватывая и запихивая в карман сетку, напевала: Все-е как прежде, все как пре-жде!
19 июля 2003
Приближение: пьеса
страница Олега Дарка
станция: новости
волны
на середине мира
новое столетие
город золотой
