на середине мира
станция
авторские сборники


ВИДЫ НА ЖИТЕЛЬСТВО

стихи 1996 — 1997

Москва, «Арго-риск», 1997.


Юре, Даше, Тигре, Пилюле, Насте.


ДНЕВНОЙ СОН

Ужасна, но восхитительна тайна дневного сна. Смех застывает на губах, искрится инеем, если на духов день, когда вокруг одни лишь травы да невиданные насекомые, заглянуть в старый колодец. Неразумен смех на старческим сном нечувственным, похожим на обжигающий родник, в котором как родинки на правой руке видны все речные мелочи. Признаки предметов меняются, в этой перемене таится испуганное дитя. Оно выходит слегка покачиваясь, прозрачный медвежонок, лишённое болезненных примет, но невозможно глазастое и настоящее. Нельзя запомнить его лица, одежды, походки. Возможно только ощутить его присутствие. Оно огромно и тревожно. Хочется сжаться, распластаться, рассеяться, дабы оставить для него всё пространство. По сердцу ходят игривые волны, отражающие детские шаги. Глаза же тонут в ослепительном свете. Свет пронизывает все возможные образы. Он охватывает весь мир, который, словно на державе игрушечного короля, пестрит множеством городов и предместий, селений, стад, водоёмов, гор, лесов, снегов, песков, морей, островов. И нет радости выше, чем перечисление вдруг обозначившихся в памяти проявлений хрустального видения.


ПИРОГ

говорят — не ходит хлеб за брюхом
но грустит пирожок по глотке
просит чтобы его надкусили
причастились начинки жаркой
только пирога никто не хочет
тем более пирога с начинкой
вои идёшь как брошенный котенок
нес — берег, а как назвать — не вспомнил.


ЗОДЧЕСТВО

сам Боже наш распиши наши белые стены
эти слишком яркие стены
сам Боже наш распиши а мы дадим тебе руки
правую и левую руки
слепнут очи наши от белизны сводов
золотом и кобальтом разукрась своды
дабы звонарю не совестно было
и священник держал кормило
ибо Ты Сам еси Боже наш
воздвиг убеленные стены
ужели риз им новых не дашь
оставиши черепа и колена


СНЫ

пусть не вижу многого что надобно понимать
от рождения дар мой — спать
многим казнилась я и корилась
да только спать научилась
Слава Тебе Боже наш за все сны
ибо все сны растут как сыны
Некто населил человека снами как лес — зверем
да только не всем снам я верю
ибо точно не сон — видение
сон же будет в отдохновение.


КСЕНИЯ

за свою принимают там
где кладут еду между рам
хоть своя да всё таки барышня
— Да я не тамошняя!
Ты замкни Господи мне уста
чтобы речь проста и чиста
отвори мне Господи речь наглядную
чтобы всякой твари понятная
чтобы - если не при серебре
так в любом дому — на своей земле


ПРЕСТУПНИЦА

ни воровка ни вероотступница
перепугана как преступница
— Обо всем рассказывай детка
Будто никогда не ходила в клетку
— Да о чем же?
— При все что знала
где что спрятала и своровала
Като же за тебя срок отбывать будет?
будто все мы — не свои люди
— Да если бы и украла
вам бы не отдала
лыко в строку — от строки начала:
— Ничего я не своровала!


РЫБАК

в растерянности Петр почти нагой
и вдруг — ныряет в море головой
и дум его круги бегут все дальше
захлебываясь словно челн где течь
не может Петр поглубже в волны лечь
но словно тонет только все — иначе
и Петр не может плыть но все ж плывет
и волны ударяются в живот
— Достанет ли туда где голос близкий
через простор каспийский?


ПРОБУЖДЕНИЕ

сон мой был долгий-предолгий
и все утро глаз не сомкнула
а к полудню прошло полжизни
вечер в форменном беспорядке
а что видела что видала
это вам ни пером ни в сказке
город видела настоящий
люди там о что там за люди
а дома по стеночке стенка
будто надо всею землею
над людьми неподдельной крышей
что за люди о что за люди
между камней воды извивы
и в Москве холодное лето


ЗАПОЛДЕНЬ

Весеннее небо, отражённое в дрожащем зеркале, звучало как Саймон и Гарфанкл. Ветви нечаянно вздрогнули, ощутив себя проводниками натянутыми в безвыходной глубине. Как обозначить их? Не путем ли зеркала, нацеленного в небо? Все скоропостижные истраченные человеческие отношения слились в неосязаемый слуховым нервом гул — в звук тишины. Тишина глядела с портрета Агаты Кристи, беленькая, легкая, высохшая. Около часу дня больница нечаянно опустела — больные, влекомые подспудным насекомым чувством, выползли на солнце, к весенним давочкам. В этом усматриваю незыблемый порядок вещей. И тем не менее. И все-таки. Ожидание сквозило во всем и вся. В мелькающих пенно-белых халатах и коротких фразах. О Господи, не Тебя ли ожидал этот весенний раскаленный мир, не Твоего ли направляющего голоса? Когда все случайные машкерадные одноразовые пронзительные беспомощные самодовольные Любови рухнут и закружатся в одном неосязаемом звуковым нервом гуле — в звуке тишины.


СЛУЖБА
ни молодость ни честность ни судьба
но то что в глубине моей проснётся
есть воля абсолютная раба
согласно шагу Ангела и солнца


рабою легкой с легкими руками
любые принимающей труды
я буду впредь и впредь со всеми вами
нести свои лады и нелады
их всем достанет всем по полной чаше
поскольку жить увы поскольку жить
о эти дружбы легкие — поклажи
я научусь я научусь служить
и я пойму вкус службы незаметной
я обрету простую немоту
в которой все вопросы и ответы
как лес осенний видно за версту


СУМЕРКИ

вот улицы подъем и парк
звучащий как органная токката
и вот седое небо
ночь клубится в нём
а сумерки опрятны
а звуки не уходят
и спешит древесная труба к трубе древесной
а здания толпятся поперек
им слушателям тесно
им тесен парк
углов косые звуки поперечно
им улица тесна одеждой душной млечной
а в небе накануне темноты дрожат знамения рассвета
им нет числа и в парке места нет
Причудливый подъем! Вот улицы органная токката
и неба водоём клубится и листва дождём не смята
Зеленая листва! Глубокая томительная зелень!
Высокой ночи звук! Здесь все иное — темень.


ДЕТСКИЙ ПРАЗДНИК

было далеко — стало близко
вот уж в двери звенит звоночек
вот уже тебе дорогая
стала жизнь как если бы с медом
подарков себе накупишь
ни в чем не будешь нуждаться
кудри выкрасишь в цвет волшебный
чтоб играли в глазах на солнце
одеялом себя накроешь
шерстяным в огромную клетку
ни в чем не будешь нуждаться
а друзья твои друзья твои гости
стол накроют пока ты дремлешь
и чуть-чуть пораньше разбудят
когда все за стол соберутся
как бывает в огромной школе
когда надзиратели вышли


СОБАЧКА

хочу обиду поднять а душа все никак не склонится.
что во мне? чужая бессонница

она ночью и днем с огнем
как с собачкою — с ней вдвоем

как с собачкою — лучше знать
есть кому и что рассказать

и про то что били — не били
как говорили что не любили

как гнули силком — покуда я гнулась
а когда склонилась — то развернулась

холод и теснота плачут
что они против собачки моей значат?

все что ни вспомню — то из меня выбито
доля же и на треть не выпита

собачка льнет как теленок к вымени
так и я, Господи, умиренная — к Твоему Имени.


МЫТАРСТВА

покойница

а когда умерла научилась плакать
говорить ласково любить верно

покуда была живая
всего на свете боялась

когда умерла узнала
что вода вкусна и дым сладок

покуда была живая
ни о чем на свете не знала

кто друзья мне живым скажите
чтоб не ставили на могилу

слов своих хульных и похвальных
разве только крест деревянный

здесь земли моей спит неровность
здесь любимые души дремлют


вор на воздержании

кроме того места где деньги
множество иным мест видел

наблюдал и чужую складку
сквозь пальто разгадал свой норов

вот — подумаете — романтик
а романтика-то с дырою

потому-то меж нами пропасть
размером с карман дырявый

так чужие чёрточки-точки
валом сыплются из подкладки

я веселый когда-то в детстве
читал книжку про Робин Гуда

а теперь укромный да строгий
ибо станет смертною мукой

если снова пожгу ладони
добром меня приютивших


посторонний

хмурится дорогой племянник
а хозяйка поджала губы
и весь день ничего не спросит

смотрит словно бы обокрали
да не просто смотрит а косо
будто знает чего про вора

а племянник ворчит сердито
все ему бы шито да крыто
все ему не кровь а морковка

все найди им козла ли вора
хоть козленка веди с ягненком
а того кто украл не трогай

старый дядька работник честный
он со мной говорить не хочет
сторонится меня как трупа

сам теперь как упырь суровый
там хозяйка а здесь племянник
и никто никого не хочет

я хожу как иглой по людям


прозорливец

так бывает — все насквозь ясно
где характер а где закосы
кто трусливый а кто разумный

так бывает — заметить можно
кто и как побежит спасаться
если вдруг всеобщая шугань

можно вычислить кто где ходит
где живет и чем обладает
можно вычислить да что толку

ты душе задаешь вопросы
как индийский факир дитенку
душа говорит пока может

а проснувшись о всем забудет
и заплачет в великой скорби
словно бы ее обманули

словно бы ее обманули
словно б палкой гнали из рая
а обратно страшна дорога


любимец

уж кому а тебе вина вдосталь
о тебе везде крепко помнят

оттолкнулся от старых песен
нежней чем целуешь в очи

живешь угловато и твердо
как кузнец или землепашец

на ласку память дай Боже
как старухи молодость помнят

душой и волей — воин
а вокруг — благодать ли чары

как девица горд и капризен
не поймешь — смущенный иль пьяный

словно зверь по городу ходишь
словно птица во снах летаешь

словно рыб хитер и доверчив
и смирен словно гад ползучий

то как камень а то как облак
то как цвет грозою побитый

и нет ни одной вещи в мире
на тебя ничем не похожей


отступник

с утра на коленях стоял и плакал
а в храме недели три не был

гордая мысль по виску струится змеино
дескать отшельник во храм не ходит

сам живу как люди вокруг хлопочут
им витрины полны товаров

все на что ни посмотришь — нужно
все бы в дом бы да дом побольше

сам как кол при шумящей округе
округа ходит как море

да зимой беляшами торгуют
да запах такой что дурно

и сна нет и проснуться трудно
ползаю — не хожу бессильный

яко нищий за хлеб моляся
за свою нищету давяся


ДУБИНУШКА

диптих

дубинушка

скорбно — труд оказался в тягость
поспешить к нему нет желанья
а домой побрести по снегу
пусть вокруг шустрят и хлопочут

спать в тепле бы до самой смерти
после смерти где быть — не знаю
а пока в ушах моих звуки
будто то мой собственный голос

голос каторжный и ленивый
и холодный и жгучий вместе
плакал слышу теперь смеется
а потом зарыдает снова

словно голосу не по силам
вынести прожженное горло
или жгучее горло плачет
свой же голос нести не в силах

бурлаки ль баржа — перетянет
голос горло ли — перетянет
а вокруг — унылое пенье
в нем любовь по камням ступает


певун

славно жить певуну на свете
что ни день то жаркая новость
что ни осень — пожалуй в ощип

вот тебе дескать Петя милый
за все то что в мире увидел
и за то что ходил бесстрашно
сторожил родную округу

был доверчивый — стал коварный
нежный был — а сделался резкий
и когда это все случилось

все молчал кода был младенцем
взрослым став объяснять не хочет
обижает родных и близких

ко всем бедам довесок — голос
по вискам гудит и над бровью
всю округу покрыл собою
словно крыльями улетает


СНЕГ

Аквариум молодых радиоинженеров Саймона и Гарфанкла. От песка и моря осталось — смотреть на пламень газовой горелки. Если вокруг снова твой город в изъянах и выщерблинах первого снега. И даже хорошо, что вокруг так много пестрых лоточков и палаток, стеклянных, оловянных, деревянных. И даже хорошо, что можно час за часом бродить по Детскому Миру, примерять, сомневаться, желать купить и все-таки не купить. Бесценные крупицы хотений в воздухе не растворяются. И вещью стать не хотят. Они похожи на поцелуи. Ужас перед расстоянием, которое отделяет прошлое-сейчас от момента, когда ощутила это расстояние. Так обнаруживаю, что жива. А позади одни морские узлы. И ни единого воспоминания нет в душе моей. Только какой-то подросток, топнув ногой, громко подумал: я ведь только увидеть хотел. Снег продолжает идти, земля и небо источают снег. Сквозь снег проступают признаки городского ландшафта: стены, детали архитектуры. Людей нет. Люди как рождественские звезды. А снег все идет и мне не страшно.


В ОКНЕ

и без стен домоводству учит
небо — потолок
лес за стены
в сапогах чрезвычайно зимних
когда оттепель прогуляться
своего нажить не успела
а чужое управить в силах
то чего не могла управить
что не плачет и не смеется
или разумом оскудела
или впрямь у ней кто-то умер
не бывает так от кочевья


СВЕТ ПТИЦЫ

свет птицы
ночь и утро
день
о день глядит
зрачок его сверкает
свет птицы к ночи тает
и собирается в росе
свет зверя
ночь красна
за ней идет весна
в пушистом свете этом
отметины планеты
свет птицы луч
свет зверя луч
свет птицы яркий
свет зверя жаркий
свет растения есть Воскресение
свет растения солнце полное молоком
человек раскрывается в свете таком
о птицы! вы стрелы
о звери! вы смелы
птицы стремятся лететь блистательной линией
ниспосланных Ангелом молний
звери чуют запахи души дружественной или опасной
растения венчик зеленый и белый
слышит шепот умерших столетий
и пьет их
растение узнает в каждом человеке его предка
зверь или птица узнает в каждом человеке его племя


ПИСЬМО

больше я не смогу никогда
никогда не протяну радостно руки
не разлеплю соленых глаз
выпустить любопытный взгляд
больше я не смогу никогда на свете
победительно говорить
заразительно смеяться
я стану как дождь
прислонивший кончики пальцев к щеке
его походка смывает все солнечное и лунное
грязь отделяется от соли
я стану как дождь
идущий со звезд сквозь облака
как снег
падающий сквозь крылья птиц



ЯЗЫЧКИ ЖАВОРОНКОВ В ЗАЛИВНОМ

1.

Здесь, где всё, что есть в мире —
на подносе из старинного серебра
(Сад, о Сад — говорит любимый).
Где поток людей словно огромный белый червь
с птичьего полета;
(и я понимаю язык его)
где Индия смотрит глазами маленькой цыганки,
просящей подаяние,
где Китай выступает церемонной походкой
из нечаянных щелей;
где кровоточит пион Хиросимы,
брошенный в печальные воды мечты
о большом проливе;
где Европа, надев очки, считает звезды;
где смертельно ранит блеск нового черного бьюика;
где новоокрещенный курит марихуану;
где русские деревья выше облаков
здесь, где всё это, здесь.


2.(ОТПЛЫТИЕ. ЧАСТЬ I)

Уносимое вниз потоком спешащим,
вздымаемое потоком новорожденным,
по трапу на палубу парохода,
не задерживаясь
на отдельных ступенях,
поступью почти ангельской,
поступью виновного
в ангельстве своем временном.


2-1/2.

Уносимое вниз потоком спешащим,
кольчатым,
звуком настороженным,
звуком самозабвенным.

— О когда же, когда
основание нашего путешествия?

Шепот подводный,
заклинание кларнета,
гудок парохода...


3.(ПИСЬМО)

А ведь мы никогда не виделись.
О, если б возможно было забыть тебя!
Ты любишь меня по-прежнему, я знаю.
Но не стоит боле говорить об этом -
Жизнь подсказала мне
Два слова: возвращение и вчера,
Я не желаю знать, что между ними.

(Листок из книги субботней)

Игроки, еще неумелые,
безысходность в чертах мраморной леди,
верблюд поседевший,
рисунки на полях.


4.(ИЗГНАННИК)

Там, на земле, теперь далекой, было всё иначе:
Весна пурпуровой ладонью грез
по волосам моим вела
и, улыбнувшись, вдруг остановилась.
А здесь колючки лета и песок,
друзья всему вино предпочитают.
Здесь недостаток цвета юных листьев
и днем сверкает ястреб над песком.
Других же птиц никто из нас не знает,
но повар видел жаворонка труп.


5.(...)

Помилуй нас, о Господи, мы есть,
И мы живем, как все другие люди.
За это нас считают дураками
Они, едва вкусив щедрот Твоих.

Господи, твоя молитва,
Господи, молитва наша —
объяснение в любви.


6.(ОТПЛЫТИЕ. ЧАСТЬ II)

Ригведа скрипки;
резкий звук трубы
вещает об отплытии Титаника.
Но вдруг раздался с неба птичий крик,
а пароход всё дальше, дальше, дальше...



РАЗНИЦА

С одной стороны — звери, с другой стороны — катящиеся камни. С одной стороны — дом восходящего солнца, с другой — Ангел. Жизнь зверей и жизнь камней. Если представить, что все лучшее — музыка, то это, несомненно, тоже. Дождь утра. Люди, обозреваемая часть человечества, стремятся к теплым местам. К тому же черный цвет жутко моден в этом сезоне. В ноябре месяце. Очень четко просматриваются огни, наполняющие всеобщий вечер. Исчерна-фиолетовый. Хватающая за сердце расслабленность совпадает с какой-то мелодией, сейчас вспомню, какой. Ночь, я у нее на заднем сидении. Укачало. Подвезли за спасибо — до самой Пролетарской, а теперь — хоть в Кузьминки, хоть в Теплый Стан. Главное — до метро подвезли. А деревни, переставшие быть деревнями, выскакивали вдруг то с одной, то с другой стороны дороги, испуганно вглядываясь в лобовое стекло непогасшими огнями. А лес уже невозвратно почернел на фоне еще такого светлого неба.


РЕЧИ ВЕЩЕЙ
    Даниле

вещи как собаки
знают место
умеют лаять и говорить лестно
на местах своих зреют
тяжелее людей болеют
потому и живут дольше

говорит та, которая всех больше

— Вот очертанья квадратного круга!
Лопнула вежливости подпруга

говорит та, которая в серебре
блестит иголка в ковре

вещи ощерились и говорят
одновременно все подряд

расставленные видимо по периметру
квартиры только что вымытой

— Изначально нас было пять!
Потом нас повернули вспять.

Но кто объяснит кому в этом мире,
что один плюс три - не четыре!

Что каждый знак восходит к имени Бога.

Мы были необходимы!

Теперь нас — много.

1996

«Окрестности», 1996.


* * *

Меня любят дети и пьяницы,
так — все лучшее отражается,
что в любом из людей люблю.
В бесприютном моем краю
все немного дети и пьяницы,
ни от водки, ни от вина.
Остальному в рублях цена!

1995

«Кольцо А», 1997.


*


Послесловие автора к «ВИДАМ НА ЖИТЕЛЬСТВО» — 2006 год.

Тираж как и «ПРИЮТА» — 100 экземпляров. Продавалась в лавке литературного института. Стихи из неё цитировал Кукулин в НЛО, а затем и в «Девяти измерениях». Именно «Виды на жительство», а не «Приют» создали образ моей поэзии. Именно об этой книге Сергей Завьялов упоминает в «Натюрморте...», в ссылке. Оригинальная параллель отзыва Троцкого о Гиппиус. «Меня всегда поражало как в наших поэтах-патриотах,так и в православно ориентированных поэтах поразительная глухота к тому, что может быть актуальным и в русском фольклоре, и в православной гимнографической традиции». Сноска: «Кажется, единственным исключением является москвичка Наталия Черных». (Сергей Завьялов. Натюрморт с атрибутами петербургской поэзии. «Новое литературное обозрение», #32, 1998; стр. 339).






авторские сборники
приют
виды на жительство
родительская суббота
третий голос
на середине мира
гостиная
кухня



Hosted by uCoz