ЭЙСА
Трудно писать про собственные стихи. Мои стихи — это мои крылья, это лучшее, что я умею в своей маленькой жизни.
Много лет я училась разным специальностям, но так и не смогла работать ни в области науки, ни как художник.
Стихи связывают меня с большим миром и его дыханием, и даже отчасти выпускают полетать за его пределами. Много пишется стихов-молитв и стихов-медитаций. Но много и хулиганских, резких стихов, далеких от духовной жизни. Часто стихи пишутся в метро, под монотонный стук колес, или дома, под шум воды, текущей из крана. Для того, чтобы сосредоточиться, я стремлюсь остаться одна. Стихи — это тонкий стебель, соединяющий меня с миром большим, где обитают звери, люди и духи.
Стихи связывают меня с большим миром и его дыханием, и даже отчасти выпускают полетать за его пределами. Много пишется стихов-молитв и стихов-медитаций. Но много и хулиганских, резких стихов, далеких от духовной жизни. Часто стихи пишутся в метро, под монотонный стук колес, или дома, под шум воды, текущей из крана. Для того, чтобы сосредоточиться, я стремлюсь остаться одна. Стихи — это тонкий стебель, соединяющий меня с миром большим, где обитают звери, люди и духи.
КИНОВАРЬ
стихотворения разных лет
стихотворения разных лет
*
Александрина — ангел с деревянными крыльями,
С губами как чёрное сердце, с глазами как чёрный миндаль
С запахом мёда и перца. Ночью явилась ко мне. На лице у неё — паталь.
Села на подоконник и склонилась ко мне так ласково, и так утешала меня:
Она мне сказала: милая, пиши обо всём с приятностью,
Как в старое доброе время и не трогай свой кислый век; —
Он не созрел для песен, в нём ещё слишком живы непереработанные печали,
Он абсолютно не годен как материал.
Она взяла в ладони мою голову и покачала её, заглядывая в глаза. Она сказала:
Смотри, какое тонкое у тебя лицо! Зачем, зачем ты жалеешь о том,
Что твой дальний друг забрал твое либидо? ÿ Оно ведь ему нужней.
Он цепи твои унёс. Ты ведь теперь свободна!
Пиши, как в старое доброе время, и ты не будешь одна.
Смотри — там, над стенами города вьются одежды твоих героев, —
Они живые, они помнят и ждут тебя,
Они тебе всё расскажут и будут с тобою всегда.
И будет их столько, сколько сама пожелаешь.
Александрина — мой ангел с золотым деревянным лицом,
С облезшим левкасом рук, с пальмовой веткой зелёной,
Натянутой, словно лук. Дала мне кувшин с водою
И семь конвертов закрытых для семи моих лучших подруг.
Сегодня ты стала другою, и будешь совсем другой —
На каждом перекрёстке посылай им один конверт…
Она толковала кудрями и веткой пальмы трясла,
Она болтала ногами, скрипели её крыла.
— Всё изменится, вспомнишь, вспомнишь дальние времена.
Вспомнишь тот солнечный зайчик, поворотную точку судьбы, —
Тот участок дороги, после которого всё пошло не туда.
Все драмы и весь трагизм, без них же никак нельзя,
И тот тупичок отчаяния, с ножом, торчащим из пустоты, —
Не бойся, это дикая обстановка, но без неё нельзя,
Зато ты вернулась обратно: раздвинь же в стороны шторы,
Свет запускай смелей, видишь солнечный зайчик?
Возвращайся другой дорогой, обходи то место кругом.
Узнала ли ты крыльцо?
Свет у твоих ступней.
В комнату заходи: на столе чернила и мёд.
Можно писать и петь.
4.02.10
*
Там, на далёких полустанках лет
Дома стоят забытые, на окнах — склянки.
И никого, кто помнит нас, там нет.
Они живут лишь в памяти моей, те полустанки.
Письмо душевное без адреса пишу,
Мне одиночества мерещится мирок зеркальный.
И я на стёклышки тихонечко дышу,
А за окном осенний лёд сверкает.
Там на забытых перекрёстках лет
Сады притихшие, там опустевшие дорожки
И я смотрю в их грустный хрупкий свет
И листья серые сминаю понемножку.
Я белых кружев расправляю лоскутки,
Макаю хлеб сухой в молочную подливу,
Бесцельно тереблю пожухшие листки,
Исписанные мелко и красиво.
Часами липкий дождик под окном
Промачивает лавки и решётки.
Усталый сад, задумавшийся дом,
В руке больной повиснувшие чётки…
Душа моя! Тоскующее я!
Простуженное ветхое сознанье!
Мне хорошо среди истлевшего старья,
Как паукам в щелях старинных зданий.
2003
РЕТРО
Пузырёк с духами найден на помойке, —
Старый, позабытый пряный аромат…
Был буфет дубовый, баночки, настойки,
Ниточки, коробочки много лет назад.
Помню дачу старую: лепестки сирени,
Вишен белых кружево, вихрь и водопад.
На окошках ситцы бледные серели,
На кровати брошен был ношеный халат.
Запах жизни пройденной
С пропечённой сдобою
Так смешался горестно,
Рученьки дрожат.
Бьётся птицей пойманной
Сердце, прошлым сдавлено,
Да над книгой старою
Никнет сонный взгляд…
1996
*
Ты — моя черепашка!
Вдоль морщинистой шеи стекают капли серёг.
Ты старая очаровашка.
Ты пьёшь отвратительный грог.
Твои сигареты воняют,
Но весел беззубый твой смех.
И яркие глазки мерцают, —
Ты переплюнешь нас всех!
Твой силуэт искривлённый
На фоне раскрытых дверей
Сопровождается звоном
Встревоженных хрусталей.
То посуду в шкафу пугает
Неровная поступь твоя.
И долго порою не тает
Дыма витая струя.
Ты даришь нам пузырьки,
Коробочки от лекарств,
Гирьки, мензурки, бусинки, лоскутки,
Как осколки неведомых царств.
Ты нам приносишь картинки
Из старых-престарых газет
И слышится мне за стеною
Перезвон старинных карет.
И видится мне за окном
Космический экипаж.
И машет оттуда рукой
Гагарин — наш звёздный страж.
19.11.07
ГРИМУАР
(Баллада)
Помнишь ли книгу — источник соблазна?
Где закладка как красный язык.
Строки разверстые сеют сарказмы,
Истины выпячен клык.
В библиотеке сидели часами,
Молча листали страницы.
Изредка тихо встречались глазами,
Словно две мрачные птицы.
Тянутся медленно длинные тени,
Свечи кольцуют дымами.
Ближе и ближе наши колени…
Ночь разрослась над домами.
Смотрят глаза еЁ мудро и добро —
Руки смежились в уюте.
Будто бы сытые мирные кобры
Дремлют усталые люди.
Медленно маятник в медное днище
Бухает тяжким ударом.
Тлеют уголья без пищи
Жаждая вспыхнуть пожаром.
Пахнет сандалом и ветхой бумагой,
Тянет чужими духами.
Не проникает ни время, ни влага
Ни голоса между нами.
Сонно распахнуты старые книги.
Помнишь ли эти страницы?
Томы лежат, как литые вериги,
Истина гноем сочится.
О, вы ужасны, зловещие миги
Ночи без сна и без ветра!
Призрак с листа разбухающей книги
Бросился огненным вепрем!
Мы, не успев прошептать заклинанье,
В страхе творили молитвы.
Воды небесного смысла в сознанье
Мирным потоком залиты.
Так и утихнут наши исканья,
Пора в монастырь удаляться.
Будет молитвенность нашим призваньем.
Будем в забвеньи смиряться.
2.10.04 - 27.10.07
Отречение первое
Кто вы? — Чьи голоса шепчут мне отовсюду?
— Мы твои вещи, ты видишь нас, ты касаешься нас,
Но ты не замечаешь нас. Притуши свет, зажги свечи,
И мы сможем говорить с тобой.
Она тушит свет, зажигает свечи и садится за стол.
От прогоревшего фитиля вверх поднимается ароматный дым.
— Кто я? С кем вы говорите, вы, мои вещи?
— Мы говорим с тобой. Ты — дитя всех тех, от кого родилась,
Но сильнее всех в тебе звучит голос твоих прадедов и дедов.
Ты — их голос, их зрение, их душа. В твоем теле,
которого ты не чувствуешь — их кровь. Они были мужчинами,
Их душа была женщиной, и они хотят видеть тебя прекрасной и нарядной,
Наподобие куклы. Над этой загадкой они бились два века назад,
Поэтому для них ты — только кукла, поэтому ты для них — только
Принцесса! Они не думают, что ты можешь страдать твоим телом,
Они отрицают боль твоего тела. Кукольное тело не может болеть,
А душа — и подавно. Поэтому ты не чувствуешь своего тела и смотришь сквозь вещи.
Ты пьёшь вино, куришь табак, глотаешь таблетки.
Ты не чувствуещь своего тела.
Ты смотришь сквозь нас, ты прикасаешься к нам руками,
Но не видишь нас! Поговори с нами, и мы многое откроем тебе.
Мы расскажем тебе о куклах, о загадке твоего воскового лица.
Мы откроем тебе тайну о твоих предках и создателях — мужчинах,
О твоих милых прабабушках. Мы вдохнём в тебя жизнь,
И ты будешь как они: ветреная и загадочная, беседующая с чашками
На кухне, поверяющая тайну железному утюгу, входящая как в
Сокровищницу за дверцы старинного буфета, вдыхающая разные
Ароматы.
Они так и не поймут загадку твоей души — старинные кавалеры,
Священники и учёные. Они так и не познают тебя.
Ты будешь, как твои прабабки. Просто выключи свет,
Зажги свечи, подожги ароматическую лампу…
8.11.07
Отречение второе
Ремонт
Я сижу на разгромленной кухне.
Правая нога согнута, левая вытянута.
Обнимаю колено руками.
Разглядываю ободранные для ремонта стены.
За окном полночный фонарь.
Моя крошечная жизнь
Несётся в Космос вместе с планетой.
Темнота, звёздный свет,
Млечный путь мерцает в пространстве.
Куда летит моя маленькая душа?
Ведь скоро она покинет свою земную оболочку.
Кого встретит моё Я на просторах Вселенной?
Рильке? Карла-Густава Юнга?
Гофмана? Макса Эрнста? Самого великого Гёте?
Как смущена буду я, узрев их, —
Тех, кто так проникновенно говорил мне при жизни,
Учил видеть мир в капле воды,
Картину в деревянной щепочке,
Зелёный рай в прозрачных глазах стрекозы.
Великие! Мне будет нескучно с вами!
О, вы, в стремлении вдаль прорезавшие мыслью пространства,
О, вы, взращенные на уютных лужайках Германии
Среди альпийских лугов и кристальных озер Фратерланда.
Это вы научили меня, дали мне знать,
Что это не конец, это только ворота в сияющую бездну,
Бездну, ведущую в неведомые огромные просторы,
Эти врата, казавшиеся мне станцией назначения,
Этот мрачно высящийся над водами Toteninsel.
19.11.07
ОСТРОВ МЁРТВЫХ
(Картина Арнольда Беклина).
Нет, не я в лабиринтах блаженных блуждал,
Лилий жертвенных в ноздри вобрав ароматы.
Нет, не ты мне имя тайное дал
И позабыл без возврата.
И застывшие львы, пасть ощерив,
Таращат слепые глазницы…
На развалинах, павших в простор,
Отдыхают безмолвные птицы…
Кто, влекомый волнами,
Напев заводил непонятный?
После смертного часа
Иль раньше намного,
Чем колокол всплачет булатный?
Нет, не ты, и не он, и не я,
И не чей-то случайный знакомый,
В тонких линиях праха
Куда-то тенями влекомый…
Позабыты ступени,
И струны безмолвно провисли,
Стёрлись надписи,
Смысл потеряли истлевшие числа.
Там, где памятный отблеск, как след полустёртого шага,
Чьё-то имя мелькает средь блеклых прозрачных стволов,
И тихонько сочится по ним ароматная тонкая влага,
Превращается в пар, восходя к череде облаков.
Нет, не ты
в заболоченных далях, блуждая, остался.
Нет, не я
наблюдал львов застывший безмолвный оскал…
Я летал над пустынями неба, я в тучах метался,
И открылся мне берег, что долго я, тщетно искал.
Вот теперь я сижу там, где волны печальны и кротки.
Подплывает Харон на бессмертной и призрачной лодке.
Ты забыл меня! Взгляд твой так ясен и кроток,
И в руках твоих нитка зелёных нефритовых четок.
Тень моя! Друг, покинувший бремя земное!
Навсегда мы отрезаны сумрачным царством теней.
Ты, быть может, надеешься здесь насладиться покоем,
Ты к забвенью стремишься, устав от презренных страстей.
Друг ты мой! Ты меня позабыл без возврата!
Ты не видишь меня, и я вдаль, невесом, улечу.
Потому что лишь память твоя оживила бы мёртвого брата,
Но бессильна она, и бессилье подобно мечу.
17.05.06
*
Разве можешь ты знать,
Как ползу я во тьме,
Пережив невозвратность паденья?!
И как тьма фимиамом сверчковым
Укрывает меня?
Как бестрепетны лозы, что душат,
Как грубы коренья,
Что царапают руки,
Уставшие в поисках дольнего дня?
И вонзаются в тело колючки чужих упований,
И доносится хохот довольных врагов.
Как желаю я в космос,
Открытый ветрам мирозданья,
Но я стиснут в трубе
Между старых прогорклых грехов.
Мне мерещится флейта, чей голос прозрачный и мирный
Как напиток смягчает сухую, как вата, гортань.
Как живительный сок, как ласкающий привкус имбирный,
Укрощает терзанья, смягчает их жесткую брань.
Разве можешь ты знать, находясь на вершине, —
Ты, так рано и скоро добившийся цели, —
Весь царя на несущей к победе стремнине, —
Разве можешь ты знать, как темно в подземелье?
5 декабря 07
НАВИГАЦИЯ
на середине мира: главная
станция: новости
у врат зари
новое столетие
город золотой
