на середине мира
алфавит
станция
Москва



ЮРИЙ ПЕТРЯЕВ




Фото Александры Константиновой



ПРО ЮРУ ПЕТРЯЕВА

Примерно 15 лет я почти ничего не знал про Юру Петряева, хотя мы вместе работали, а последние семь лет каждый четверг играли в преферанс. Он ничего не рассказывал о себе, а на прямые вопросы отвечал односложно или туманно — явно не хотел формировать о себе никакого мнения. У него вообще было странное присутствие — такое слегка прозрачное, как будто он нарисован на стекле.

Я не знал почти ничего про Юру, и тем не менее я его знал. Он вдруг предлагал послушать музыку, которой именно в этот момент не хватало. Или выдавал неожиданную игру слов — всегда так, будто говорил сам с собой, а ты случайно подслушал. Он был хорошим преферансистом, но иногда как будто нарочно игнорировал стандартные схемы игры, чтобы посмотреть, что получится. Это могло бы раздражать — но почему-то не раздражало.

Маленький, растрепанный, с ясными, как лед, глазами, он был этаким слегка неуклюжим друидом, носителем какой-то забытой устной культуры. Ну или домовым, который придумывает шалости, но из уважения к окружающим не осуществляет.

Много лет Юра верстал ежедневную газету. Это скучная техническая работа, которая в ком угодно могла бы убить все живое. Он делал ее без лишнего отчаяния и с осторожностью, как будто "Ведомости" — дерево, в котором у него дупло.

Юра писал стихи. В них он не был нарисован на стекле, не играл словами, а заставлял их делать всякие серьезные вещи — ну или прыгать во все стороны на шутовской манер. В них он осуществлял шалости, которые придумывал. В них было меньше осторожности и больше последовательности, чем в его карточной игре. В них он вылетал из дупла, и было видно, какой у него размах крыльев.

Ну конечно, он их не публиковал. Не потому что сомневался в них - я знаю, что не сомневался. Просто если бы он их публиковал, он бы материализовался как какой-то другой человек. Про него узнали бы что-то лишнее.

А так даже я ничего лишнего не знал, хотя работали вместе, играли в преферанс и все такое прочее. Стихи ведь как бы и не существуют, когда их не публикуют, не суют тебе и всем под нос. Фейсбук не считается.

Ну, а теперь я уже не могу притворяться, что не знал лишнего. При всей прозрачности Юриного присутствия после него осталась неожиданно большая дыра, которая почему-то не сжимается. Мы не обсуждали замену за преферансным столом. И стихи — я все время их перечитываю.

Леонид Бершидский



ЦВЕТЫ АБСОЛЮТНЫХ СТРАН



***
Напишите мне, свой поставьте след
Я люблю смотреть на ваши слова
И гадать, глаза ваши будут или нет
Вписываться в лунный овал

Напишите, как умудрились вы
Ваша пуля навечно застряла во мне
Чтоб с тоски и боли по ночам выть
На огни городских камней

Не печальтесь, если что-то не так
Ничего, бумага терпит пока
Свадебное платье, дурацкий колпак
Дрогнувшая правая рука
Может, потому, что была неправа
Зачеркивая слова




***
и вот восстала музыка из гроба
хватай нежнее подтяни колки
проканифоль смычок
стряхни глухую пыль со звонких нот
закрой квартиру на скрипичный ключ

она останется
она совсем твоя
она теперь покорная гетера
дуй в барабан и колоти гитару
пили валторну
все годятся стили

я заменю ее в немой могиле




***
Когда сквозь часы проходят
двенадцать усталых солдат,
нет смысла пристегивать орден
и времени нет солгать.

Прожорливые колеса
пружина ведет на бой.
Я знаю, есть верный способ,
но мастер их часовой.

Он вставит на место винтик,
пинцетом поправит пульс,
и в полночь меня настигнут
двенадцать звенящих пуль.




***
Я пьяница и у меня запой
ведь облака полны дождем и день такой
что хочется куда глаза глядят
налейте мне дождя

Хлебну тьмы-тьмущей ровно до утра
пусть с проклятущим писком комара
и доживу хотите на пари
и мне нальют зари

Я пьяница мне тошно у окна
я знаю до краев полна луна
чтоб выйти из похмельной пелены
налью себе луны




***
Перечитаю бледный месяц, выпавший в капель,
И тех, кто знает свой черед, придет и все возьмет,
Трухлявый крест, хромой алтарь и ржавую купель,
И город в рамочке окна, и этот, прошлый, год.

Перечитаю литр воды, чтоб чайник закипел,
Короткий сумрак по утрам и кухни блинный чад,
Перечитаю тех, кто гол и тех, кто накопил,
И парка пыльный половик, где голуби ворчат.

Кому здесь дело, кто убил, и как найти следы,
Ключи заброшены в утиль, в дверях блестят глаза,
Но если очень повезет — замечу ток воды,
Перечитаю раз и два — и вырастет лоза.




***
Долина идей, ветхая синь, людная вонь,
Тихо бредет, в мирном бреду, в хохоте войн,
С терновым лицом, надетым впотьмах, случайным и злым,
Частично своим, частично чужим, частично ничьим.

Светлейший слепец, уставший от поводырей,
Бредет, обходя зловонные пасти дверей,
Бредет, являя собою вопрос на вопрос,
Частично гений, частично дебил, частично Христос.




***
У вас много дыма и синее с красным
Странное дело
И тысячи способов видеть пространство
Так надоело

Московское время семь тридцать пять
Восходит лето
У вас мало света
И дамы в стеклянных шарфах —
Как знать, —
Может, и я?
Не удивляюсь

На склоне деревья
долина выжжена солнечным ветром
Странное лето

Летит враскоряку небесное тело
Такое дело
Не удивляюсь




***
На склоне дня небеса как цирк.
Там по канату ползет самолет.
Там дрессированный звездный цикл
Ныряет в закат и всплывает в восход.
В соседней стене голоса как дождь.
Черный скрип человеко-ночей.
Устный счет безутешных душ.
Скучный час — для вопросов "зачем?"
Скоро захлопнется год-триптих.
Мыльные истины съели глаза.
Ограниченье от сих до сих:
Здесь моя крепость и мой сезам.
Здесь мой крест, но смеется Бог,
И спит стрела в тетиве тугой,
И слово застряло в кроссвордах дорог,
Но я выцарапываю его!
Судная ночь, бессмысленный бой,
Отбеливанье дерюг.
Поэзия – это торговля собой,
Я вам себя подарю!




***
Шли. Тела превращались в прах.
Ночь глотала горячечные слова.
Шли. В преступных наших следах
Обугливалась трава.

Птицы стенали, несчастье суля,
Шли сквозь туман и бред,
Пока тропа не сказала НЕТ
И не разверзлась земля.

И только миг, или даже взгляд:
Мрак извиваясь тащит вперед
Бесстыдно сияет небес циферблат
Еще один шаг




***
Не спрашивай меня ни о чем.
Стучало сердце древнего джаза.
Большие люди строили дом.
И начиналась новая фаза.
Печатали слова четкий шаг,
Хоть совести не больше, чем сути.
Спешил куда-то княжить варяг.
И падал снег в забытые сутки.
Оркестр под сурдину лабал.
Кряхтя от изобилья регалий,
Большие люди правили бал.
А маленькие чутко рыгали.
Не спрашивай меня, ситный друг,
0 невзначай поруганной воле.
Закрой глаза и вылови звук,
Но только не подохни от боли!




***
Он спит один, листая цветы абсолютных стран
корабли ожерельные, заповедный куст
В руке уздечка, погоня, гаснет экран
Отыщи ее! Справочник безвыходно пуст

Там небосводный дым и невесомый журавль
розовые глаза восхода, сага светла
спелое яблоко ждет – и свистит стрела
и покрывается дрожью земная каменная кожура

Отыщи ее! Все равно, что вокруг ни зги
правильный номер забыт и ремонт дороги
Лети выше, чем нельзя, над стеной
Зли истиной
и узришь




***
Не скорби

(эти осенние тени
листья отжившие сроки
их сожгут на рассвете
они
дымом поднимутся к небу
на земле останется
пепел)

Не скорби сонный сад
об одном из своих деревьев
зацветет средь зимы
возродится
безумно и горько
последние соки сжигая
желанием листьев зеленых





на середине мира: главная
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва