на середине мира
алфавит
станция


НИКОЛАЙ СИНЕХОГ







Пишет тексты (или тексты пишут его) лет с шести. Как так получилось — по недосмотру; дали ребёнку пишущие принадлежности — и вот.

В 2011-2015 гг. состоял в литературной студии «ЖИЗАЛЬМО». В 2014 году взял президентский грант Летней Творческой Школы «Новые имена». Больше ничего не брал (не клептоман). Участвовал в литературном фестивале MyFest в 2015, 2016, 2018 и 2019 году. В ноябре 2019 участвовал в концерте студентов ЛИ им. Горького «Дар речи» в ЦДРИ.

С 2018 года вольнослушатель поэтического семинара Литературного института им. Горького (семинар С. Арутюнова).

В издательстве «Стеклограф» готовится к выходу книга стихов.



НОЧЬ — ЭТО ЛОШАДЬ





1
ребёнок, рождённый скверно,
переставляет ноги попеременно,
нарушает поведенческие паттерны,
в коридор выходит на перемену.
на смену выходит как на корриду,
живёт эфемерно.

мама, ты не кричи, я выйду.
пахнет боярышником и люцерной.

Матка — она-то, конечно, Боска;
масло — оно-то, конечно, Босха,
ребёнок кричит, у него потерялась соска;
год високосный.





2
я читаю книгу о раннесредневековых ирландских анналах
(как вы понимаете, и сама Ирландия в ту пору, и всё что о ней,
было, так сказать, в анналах мира).
и там такая написана штука:
некий товарищ Маэл Морда
(имечко-то какое!)
принёс к монастырю Клонмакнойс собачье сердце
чтобы спасти жизнь своего друга
выдав четвероножье за человечье;
и король, сокрытый в монастыре:
красное видит он, алое видит
и, обманувшись, выходит за ворота.

и теперь я в раздумьях:
о сюжетах, которые не умирают,
о собаках, которые умирали для и за, во всякое время,
о сенбернарах, ищущих под снегами,
о лежащих подле могилы и не уходящих от сгоревшего дома.

и вот ещё: что если Полиграф Полиграфович
получил не только собачий гипофиз
и нечто околоаннальное,
а ещё и собачье сердце
которое вырвал Маэл Морда
после убив короля;
и теперь эта мышца, способ изничтожить монарха,
качает революционного цвета жидкость
по когда-то собачьему телу,
собачьим ятрам и собачьей печёнке.

и жажду устранения себе бесподобных
теперь может позволить себе всякая сука:
выгнать из дома на холод,
вонзить нож,
бросить бомбу,
и ещё одну бомбу,
пустить под откос поезд —
надо ли продолжать.

неужто не лучше забыть это сердце,
зарыть его у стен обители;
пусть этот собачий Данко подавится некрупной костью,
заскулит, свернётся калачиком и затихнет.
и Маэл Морда, хитрый цареубийца,
преподнесёт не сердце, а главу —
разумеется, человечью;
и мы увидим, что Маэл — женщина,
хорошо танцует.





3
ЛЕНИНГРАД 2033

Я оборачиваюсь. Венеция, царица берега в былые времена, теперь, когда вода отошла, кажется взъерошенным пучком башен.

Туллио Аволедо. Корни небес


Есть только один способ: добраться до Ородруина, Роковой горы, и бросить Кольцо в ее пылающие недра… если ты по-настоящему захочешь, чтобы оно расплавилось и стало навсегда недоступно Врагу.

Дж. Р. Р. Толкиен. Братство Кольца



разведённый водой утопает снаряд
посредине живых паутин декабря,
они падают с блёкнущей выси.
и такая вокруг закружилaсь пурга,
а когда перестала — увидев врага
заскучали по жареной крысе.

это новые кольца плетущий кузнец,
он добавит шипок на терновый венец,
кольцевую замкнёт эстакадой.
и поднимет как палец немеркнущий ад
и осветится тёмным светильником КАД
отражая всю боль Ленинграда.

этот крик, что не сдержишь, раздался вдали
и его переносчиком Финский залив
выступает балтийской волною.
его лёд столь же чист как иное лицо,
но зима заковала столицу в кольцо,
да и вряд ли отпустит весною.

не узнаешь врага, не увидишь врага,
только город толкает людей к берегам
водрузив орифламму на древко:
«я останусь в плену, решено, решено,
я рассыпал вдоль кромки златое пшено —
и застыла бунташная Невка.

моя жизнь завершилась любою ценой —
на Исаакии ангел сверкает блесной,
он надёжный для вас провожатый.
поведётесь на то, что вам скажет старпом —
и замрёте белёсым солёным столпом,
как случилось со старшим сержантом.

ваши карты соврут, навигатор соврёт,
под ногами попустит чуть треснувший лёд —
это звуки грядущей свободы».
мы бежали так быстро как только могли,
ну а враг бесновался оставшись вдали,
посылая нам вслед непогоду.

только лишь отойдя на четырнадцать вёрст
провожатый наш понял, что очень замёрз,
что не греют ни мех ни торóки.
и тогда мы смеялись, ведь выгорел план,
а обманутый ангел не выбил стекла
и от горя кричал на пороге.





4
мать поймала нà руки малыша,
схватила ладонями холодными
и не отпустила, не дала ему вырваться.
он кричал, просился во двор,
чтобы там помочь всему миру,
чтобы быть ему светом,
чтобы новеньким стать началом,
золотым блестящим червонцем
высоко подкинутым,
затмевающим основное светило;
не может укрыться такая свеча в долине,
мама, ну отпусти.

а мать сыра земля его держит, плачет, не отпускает,
а батюшка море синее в берега толкается,
а сестрица река прозрачная в поля рисовые разливается,
а солнце, слава Богу, восходит,
и раньше, чем у других, восходит.





5
утянули во мрак, унесли далеко-далёко,
угостили хлебом и жареными бобами;
ночь шевелила израненными губами,
ночь это, ночь — это лошадь. стрёкот.

малые карлики медленно ходят в гости
мелко дрожат, пугаясь огромных кошек.
ночь — это лошадь.
дом потемнел, пахнет травой некошеной,
диким бурьяном — пахнет как на погосте.

ночь переставила толстые ноги-деревья,
крупом прижала сарайчики к косогору,
жук пробежал по забору
луна бела, как невыпеченные просфоры,
деревня похожа на маленькую деревню.

уйди от меня, пока не горит лучина,
уходи из дома веники не задев
пучина, кручина, иная личина зде
кто отразится в не-дождевой воде
неся в мешке сплетённом из паучины
месяц, украденный без причины.

ночь — это лошадь, склонившаяся к реке;
копыта, следы на песке.





6
и не было ни берега ни дна
и солнце уходило полукругом
но галька оставалась допоздна
ждала, чтоб полнолуние сполна
хлестало пляж серебряной подпругой

и бился неумелый костерок
и чайки были белы и визгливы
им в крылья дул весёлый ветерок
луна висела будто бы пророк
предсказывая степени прилива

а отмель тёмною водой полна
была тем самым морем по колено
и нежилась огромная луна
и не было ни берега ни дна
и волны танцевали в шапках пенных





7
сквозь наш Белоезерский монастырь
летают журавлиные кресты
тревожа лоб гигантской колокольни
на ней активизируя часы
чтоб к ним монахи пoдняли усы
и выдохнули громче и привольней.

— ты не спеши, о брате, вечерять,
за каменной стеной медведи, гля,
вон, пятятся неспешно по чернику!
— и ёжатся в вечернюю росу;
уходят тени на покой в лесу
не посолонь, как и молился Никон.





8
ДВОИЧНАЯ БАЛЛАДА

0
грузин благородный, где новый смартфон?
он зеркало с чарами ныне,
он средство от скуки — плевать на закон,
звони равноапостольной Нине.
твоя колесница врастёт в мезозой
останки окутав тугою лозой.


1
как ныне сбирает он свой чемодан
курортным богам на потеху.
туда входят вещи, мадан и майдан —
тем самым очерчивать веху
туда уезжает на долгие дни,
а после споют — было так искони.

всю жизнь совершаем такую херню
чтоб родственников не расстроить,
хохочем и воем по сто раз на дню —
ну как Генрих Шлиман под Троей:
он землю копает и руки саднят —
гляди-ка, змеюка ползёт по камням.

иди ты, учёный своею тропой,
тебе этот город не нужен!
следи за летящей над морем скопой,
за тем как шмелёныш натружен...
короче, учёный, послушай меня:
не нужно искать ни камней ни коня.

но немец упрямый не слушал змею,
зачем ему слушать рептилий?
ведь бесы усердья смешнее поют,
и в город его пропустили.
и он будет счастлив и весел пол-дня —
и шею сломает об остов коня.


0
ни пряжа твоя и высокий шатёр,
ни степь за шатром золотая
тебе не вернут темноглазых сестёр
ушедших. куда? — я не знаю.
лишь знаю: под небом там нет ничего
и вечная смерть от коня своего.





9
в темноте стоит стол
на столе лежит хлеб
и водицы грамм сто
и огарки в золе

и горела свеча
отражаясь в воде
и плыла сгоряча
исчезая в нигде

и на эту на тьму
набредает набат
он звонит по кому
голосист и покат

и кого он зовёт
подлетая к свече
и кого он кричит
золотой и ничей

загудит в полутьме
зазывной пчеловод
он в своём ли уме
что так громко поёт

он накличет рассвет
чтоб застать на столе
воду — хлеба-то нет —
и огарок в золе





10
ШЕСТИСТИШИЯ
Даниле Давыдову


I
маша на кухне на тостер нажала
села на ядерный чемодан;
смерть исступлённо точила жало,
голос из радио Богом дан:

вас алкалиновое держало,
ну и терпите теперь майдан.


II
гелла, увидев библиотеку,
бегло, но вспомнила про трамвай;
мы откупориваем просекко
и прочее нам подавай.

когда звезда опустилась в реку
случилось полное ня кавай.


III
бабушка, где многоокий глобус?
внученька, где многоликий спирт?
разрешаю тебе полететь в пропасть,
всякий не вылетевший избит.

город попал в объектив. расфокус.
пламя летающее кипит.


IV
16 причин чтобы молчать, ни строчки,
9 причин чтобы немедля виват:
8 в грудь и один по доле височной;
безлимитны водка, мет и приват.

простите некоторую неточность
жильцам обвойлоченных палат.


V
чёлка зализана, кофта цветаста,
взгляды пустые на витражи;
в царстве сердитого копипаста
иоанн креститель мелко дрожит:

чуть не то сотворишь и баста,
поднимут немедленно на ножи.


VI
случается некая незавершённость
в нумерологии быетия,
в запахе пригоревшей пшённой,
в квартире, где ты да я.
не оставаться лишённым
та ещё вываренная кутья.


бонус

если такое должно случиться
что уходить в седеющих второпях,
лучше всего вспоминай больницы
и соседи когда храпят,

чтобы не посылать с веточкой птицу
к голограмме себя.





11
порой от беспримерной лени
да хоть бы на сырой коре,
пишу я сидя на полене
своё одно стихотворе.

ни ель, метелями укрыта,
ни вид долины у реки,
не шевелят моё корыто,
внутри гуляют ветерки.

не бьётся долото о камень —
хотя была бы мне мила
касающаяся покамест
десница, словно до стекла.

тáла вода моих талантов,
чуть только входишь — и, табу.
и табакерку бриллиантов
в подарок вряд ли наскребу.





12
моей бабушке, а также Серёже и отцу Владимиру Сафоновым


и оттуда приходит печальный мотив
семинотные звёзды в себе возрастив
чтобы ставить пространству распорки;
растекается снег наводняя леса,
но отчётливей слышатся все голоса
запевавшие там, на пригорке.

ты рыдаешь придурком в оконный проём,
а они там поют, ну, о чём-то своём,
но слова неотчётливо слышно.

а поют-то о том, что мы все тут родня
и о том, что ты точно дождёшься меня...

ну встречай теперь, раз уж так вышло.





на середине мира: главная
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва