на середине мира
алфавит
станция
новое столетие
москва
СПб



ЕЛЕНА    ЗЕЙФЕРТ





ТОЧКА РОСЫ


избранные стихотворения




Язык

этот звуковой пейзаж

рождается внутри арки между рёбрами гиганта

вверх
— кольцами! —
брошена цветная бечева
небесные всадники обвязывают ею шеи своих лошадей

танцующее небо

собор осыпается до колокола

сколько золота и серебра в бронзе языка!

купол раскачивается
и бьётся
о царственный неподвижный язык
Бога
в зрачке каменного окна-розы


Париж, Нотр-Дам де Пари, 19 августа 2016





* * *
parisium
нежится
на спинке латинского языка
лежащего на дне сены
под горой святой женевьевы
вдоль узких улочек латинского квартала

как стрелы
летят в небо лучи языка

в шёлк 
завернута тишина 
колоколов

площадь измерена
голубиными шажками

рослый лувр опустился на колено
перед цветком
выросшим между плитками на мостовой


Париж, август 2016






Портреты



* * *

Падающий на твой висок и щеку
свет
похож на пощёчину.

Он лежит плашмя,
пока темнота танцует
на твоих коротких ресницах, слёзных мешках, зрачках.

Её точечный танец на зрачке
узок.

Свет останется,
когда ты уйдёшь,
не освещённые черты просядут
под тяжестью молитвы.

Лоб и глаза в черноте,
ты ходил по небу,
твой приоткрытый рот —
вода,
текучая колокольня,
внутри которой
звонарь всегда голоден,
а звон насыщен.

Часть твоего лица молится,
часть — танцует.





* * *
Моей дочери Ане Вайханской


ножницы надводных листьев лотоса
выдохнули

а    н    н    а
как рыбак я ловлю тебя зеркалом моего нёба
облизываю тобой губы

ты приходишь ко мне
когда исчезает боль

с детства я писала стихи о синеглазой снегурочке с хлебную крошку
книгу, книгу синих стихотворений

мне невероятно повезло

как плод я выносила воздух
и вынула его из своего бессонного уха
окликнув первичным именем

а    н    н    а

глоток моего молока
как лепесток белой гвоздики течёт по твоим щекам

кто-то уносит на кончиках своих пальцев толчёный лазурит

девочка
твои ресницы ночные звери
они растут до бровей
и затем уходят пастись к высоким-высоким горным буграм
в рамке моих спелых хлебных волос

твой язык
колокол в колокольчике
напрягает свободную уздечку

я целую щелкунчика на твоей нижней губе
с сабелькой наголо
и куколку в розовой пачке

а    н    н    а






* * *
Ангелы видят дыхание,
как мы —
дома и деревья.

Невидимое и ритмичное,
дыхание —
это хорошие стихи.
В них нет плача, страсти, мёртвых корней.

Но из дыхания просится море,
когда запотевает зеркало
и стоит точка росы.





Из венецианского цикла


* * *
зёрна
моего зрения
кормят
разбежавшихся птенцов
которых так хочется собрать с твоей детской верхней губы
и мягкой поросли подбородка
и вернуть в гнездо языка

но я слушаю твои стихи и мои руки заняты
воздушными слепками
ритма твоих пауз
и говорения

начиная петь
ты дуешь в парус своих носа и губ

если прижаться поющим лицом к моим волосам
в них откроются люки
впускающие в себя твои плывущие вперёд черты
и каналы венеции под ними






Внутреннему ландшафту

ступивший на мостки
капитан корабля
похож на выдыхательное движение
или застывший в воздухе манёвр шахматного коня

короткая ночь на плавучем мосту Понте-делла-Монета
и звёзды

пальцы моих зрачков знают только воздух возле твоих губ и носа

ты роскошен посреди своего пейзажа
растущего к естеству а не усилию

за кромкой ночи тает грифель







Арбат

Художник сидит на ярком куске ткани и импровизирует. Но нам с тобой это почти не видно, лишь фрагментами, когда удаётся заглянуть между людьми. Они стоят плотным кольцом и с интересом наблюдают за творчеством. Ты, не касаясь, ведёшь меня, мы пытаемся найти зазор между стоящими, но никто не спешит уходить. И вдруг ты тихонько берёшь меня за руку, пальцы твои деликатны, и тут я явственно вижу рождающийся у художника холст – там восходит солнце, горловое, городское солнце, оно греет мой рот. Мы больше не пытаемся протиснуться к художнику и, не сговариваясь, уходим. Пальцы твои выпускают мою ладонь и робко приветствуют моё предплечье, а вернее мягкий рукав лёгкого пальто. Солнце уже взошло из горла и светит, насыщая внутренний апрель. Мы оба опускаем ресницы, у моих глаз твой взволнованный свитер, куртка расстёгнута. Я не знала, что ты так близко.






* * *
этот долгий весенний золотой день, когда ты так заботливо кормил меня, — он не равен себе. мы с тобой не сможем ни удержать, ни потерять его. крестик с твоей шеи то и дело касался моих ключиц, рождая дополнительную ласку, Христос лежал на кресте и в лодочке моей ключицы. ты видел, как он улыбался? и с твоих губ весь день не сходила улыбка. радость растёт ввысь, она не стелется по земле. ты всё время говорил о моей нежности, и кожа шёлково откликалась, но восхищения не было много. я сделала что-то хорошее – промелькнуло у меня в голове, но не хотелось думать, просто хотелось быть. не изнутри, а снаружи я была девочкой, и руки мои были совсем маленькими на твоих плечах. мы оба изменились в этой круглой лодке моей ключицы, плывущей к ангелам, как крест плыл к дереву.







на середине мира
город золотой
СПб
Москва
новое столетие