ОЛЕГ ДАРК — проза, эссе.

«Так боги любят нас своих растений» — по-моему, просто прекрасно. Это одно из немногих почти традиционно, даже ретроградно выстроенных стихотворений Вирхов. Отдает 18 веком (ну, или самым началом 19). Описание утра (всего-то; по крайней мере, можно так прочесть, упрощая) — свирепое и жестокое, как этому автору свойственно.

В стихах ее немного от Хлебникова, и немного от Ходасевича, и (что-то) от обериутов. А там вдруг и Всеволод Некрасов проглянет. (То Лермонтов, то Гейне.) То неожиданная силлабическая интонация, то жаргон, то грубое словцо, то народная песенка, то слово недописано, то переврано, то поменен род (мужской на женский), то у наречия невозможное окончание, то у слова страннейшее ударение (и ничем внешним не вызванное: ни необходимостью рифмы, ни ритмом). А то неуловимейшим образом возникает интонация (строй) болгарской речи. (Двух речей соединенье.) Лепет, бормотания (именно так — во множественном), проглатывание основ. Невнятица (будто неожиданно проснувшийся человек вдруг заговорит со сна, а потом опомнится). И вдруг прочертит стихотворение ясная острая линия, часть тающего силуэта, лица, пейзажа (будто птица пролетит). И исчезнет в белом бумажном поле.

Из всех этих странностей, заимствований, стилизаций, цитат и соединений возникает страннейший полусказочный мир. (Со всеми необходимыми атрибутами: пейзажными странностями, сказочными мифологическими рогатыми существами, невозможными поступками). Или так: другой мир, где напоминанием об этом, нашем — только тяжелая усталость, разочарование, то, что звалось некогда «сплином». Будто с этим своим сплином и непрекращающимся разуверением (отсылка к Баратынскому тоже уместна) поэт отправляется в другой мир, немного сонный, но спокойный и, главное, свободный. Из этих неправильностей, оговорок и недописок и возникает другой язык того мира, одновременно и пародия на язык обыденный, и освобождение от него.

О недоговоренных словах: их почти теряющийся, тающий (вместе со словом) смысл почти угадывается (угадывается, как и теряется — это одно и то же здесь), и смысл этот почти не важен, важна сама интонация речи (стилизация речи: будто-бы-говорю, а на самом деле отмалчиваюсь), бесконечное это говорение: наброски, эскизы, попытки речи. Стихи часто очень короткие, это не совсем стихи, это само место, где стихи возможны. (Они здесь должны быть.) Это, может быть, напротив, сокращенные стихи.

Свой диалект их. Не простонародная речь, не городская, не болгарская, не русская, не литературная, не низовая, а какая-то другая, словно бы не думающая о себе, что она — речь.

Стихи, тяготеющие к тому, чтобы стать молитвой. Молитвы без слов, если переиначивать известное название цикла Верлена.

Стихи жестокие, терзающие: и смысл, и логику, и языковые привычки. Очень нервные, беспокойные, возбужденные и каким-то образом одновременно безразличные. Недоговаривание, или полупроглатывание, или другого рода деформация слов и слогов не того рода, как было, скажем, у Сапгира — художественный прием, опыт, эксперимент, посмотреть, а что получится — то есть всегда предполагающая некоторое комфортное положение рефлектирующего мастера, а, напротив, очень дискомфортная: точно пишется это в принципиально неудобном положении (и из неудобного положения). Больше истерика, чем художественный прием. Но истерика холодная, как бы застывшая. Не буйство, а привычное отчаяние. Но в котором всегда сквозит надежда и красота, воскресение. Кстати слово-тема воскресения повторяется. «Некогда немая тень» — вариации на тему Одиссея: и тень заговорила, но память о молчании тенью сохраняется.

В этих стихах есть постоянно что-то прорицающее. Так говорит (говорила бы) пифия (и тоже не вполне внятно, требует трактовок и расшифровок, и часто ошибочны они), или так поют гимны на не совсем понятном профану языке. В этих стихах всегда угадываются какие-то осколки полузабытого ритуала (но забытого не жрецом, он хранит эти осколки, которые складываются для него в единое действо, но этой целостности не выдает, а только осколки, зная, что профану их не соединить).

А может быть, это обряды колдовства, колдовские обряды. ЗаговОр, заклинания, ворожба. Магия (черная, разумеется).