на середине мира
алфавит
станция
озарения


АННА ВИНОГРАДОВА

ТРИ ЭССЕ







ПРАГА И ЧУТЬ-ЧУТЬ ПАРИЖ

Любопытно, что многие русские эмигранты, стремясь сначала в Париж (как в вымечтанную столицу Европы) и не прижившись там (по разным причинам), затем находили своё место (или, по крайней мере, уживались) в Праге. Действительно, она похожа на Париж, как бывает похожа младшая сестра на старшую, а вернее — кузина из провинции на свою городскую сестру.

Река — полноводная, не везде обстроенная гранитными берегами, смягчающая громаду старого города, — вот что, в первую очередь, объединяет эти города. Разумеется, в Праге нет в самом центре на острове (т.е. на реке!) загадочного Нотр-Дам. Зато есть другие серьёзные башни и знаменитый Карлов мост (опять же — поперёк реки!). Архитектура в целом очень похожа, ведь многие здания одного возраста. Но башни здесь увенчаны характерными трапециевидными крышами, чем-то напоминающими боярские (или стрелецкие?) шапки.

Бóльшая холмистость Праги придаёт ей суровости и не даёт расползтись вширь, объединяя в некое укрепление (из нескольких — но одно), делая тем самым город очень цельным. Париж расползается быстрее и дальше.

Кажется, что нашествие русских сделало Париж более шумным, более пёстрым, многоголосым. Прага, со своими славянскими корнями, такой была изначально. А вот по Вене, наверно, можно судить о том, каким был бы Париж без нашего настойчивого вторжения. Строгой Вене даже ближайшие венгры не смогли придать ничего, кроме музыкальных мотивов и образов.

Дождь в Париже — деталь, придающая задумчивость настроению и пастельность всем тонам, мутность — реке, расплывчатость — силуэтам. Дождь в Праге — потоки и водовороты. Кажется, что все улицы и переулки проложены по руслам бывших рек, речушек и ручейков. Поэтому в Праге в дождь не замечаешь ни домов, ни машин, а чувствуешь только шумно и быстро несущуюся стихию в её первозданности и полной неуправляемости. Что там лепестки цветочков каштанов, белой акации, сирени! Тут даже люди как будто несутся водными потоками — вниз, к реке, к Старой площади, к мостам. А машины вообще не из этого мира. Зато через час днём (через пару часов — ночью) ты уже и не поймёшь, что был дождь. Все его приметы утекли, высушены солнцем и ветерком. Разве что «струйки»» цветочных лепестков между камнями брусчатки настойчиво указывают направление — к реке.

Обилие художников на Карловом мосту очень напоминает площадь за церковью Сакре-Кёр в Париже. А вот такой всеобъемлющий книжно-картинно-открыточно-антикварный рынок есть только в Париже (вдоль Сены). Там всё чуть серьёзнее, основательнее, глубже.

Вот так русские эмигранты, мечтавшие о «высоком»» Париже, в результате соглашались на меньшее, — на Прагу. Кажется, что она понятнее, проще. Ещё разок приедешь — и совсем будешь своим, нахально-знающим, как и куда пойти, что посмотреть. А то и где купить (если поднакопить денежек) натурально-чешские гранаты и воистину богемское стекло.

Не так прост Париж. Да, скорее всего, и Прага не такова. Исторические и литературные наслоения не перестают образовываться. Вот взять, к примеру, Дину Рубину с её «Синдромом Петрушки». Ну, вот же он — кукольник на Карловом мосту, а вон там — играет джаз с солирующим трубачом. И дрожат фонари в реке, пошлёпывают по воде кораблики (не знаю уж, чем — колёс-то у них теперь точно нет). И движется, движется галдящая, разномастная, не редеющая толпа туристов между молчаливыми (и немножко, кажется, нас осуждающими) статуями.

Что-то не поёт сегодня перед сном моя любимая птичка. Кстати, можно сказать, что это привет мне из Вены: видно, время у них такое — май — во всех европейских столицах. Среднестатистическая среднеевропейская птичка. А не поёт — значит, ночью опять будет гроза и дождь, смывающий всех и всё без разбора в воды Влтавы. Пусть уносит тени, мысли, воспоминания...





ТОП-СЕЗОН В ПРАГЕ

Итак, я снова в Праге, где так легко и весело читать надписи по-чешски, понимая их по-русски. И это увлекательное занятие не кончается никогда.

Май в Праге считается топ-сезоном для туристов: ещё не жарко, всё цветёт и можно уже не думать о зонтике. Но этот год выдался аномальным.

Мы прилетели в Прагу в середине мая, да-да, в точности 15 числа. Перед приземлением командир экипажа самолёта закончил своё традиционное обращение к пассажирам словами: «… В Праге погода хорошая — плюс пять градусов». Весь салон так и ахнул. А к моменту выхода из аэропорта Вацлава Гавела ещё и дождик начал накрапывать и довольно быстро усилился. А всего неделю назад было лето, как сказал мне таксист, вёзший меня в отель.

В таких условиях на пражских улочках в самых туристических местах всё смотрится как на фестивале с названием, например, «оденься смешно». На туристах надето, видимо, всё, что оказалось в чемоданах, а кое-что и прикупить пришлось. Продавцы, торговавшие ещё месяц назад тёплыми кофтами, шапками, перчатками, шарфами и убравшие свой товар до осени, радостно вывесили почти под дождь (а чтобы нас сразу все увидели!) свои сокровища. И покупатели не замедлили появиться. Береты и шапки, рейтузы и шарфы — всё пошло в дело. Летние платьица прямо поверх джинсов, всё обмотано длинными шарфами, закоченевшие красные ручки держат выдуваемые ветром зонты. Обувь — самые удобные кроссовки — тоже не радует: промокает если не снизу, то сверху. В общем, дождь при +5 градусах по Цельсию — это, скажу вам, вполне серьёзно, когда собираешься часиков 7-8 погулять по долгожданному городу. Да ещё по жёсткой и неровной брусчатке, между камнями которой обязательно таятся неожиданные холодные глубИны, да по улицам, где, направляясь вниз к реке, несутся прямо под ноги потоки воды, пенясь цветочками сирени и каштана.

Рестораны, имеющие внутренние залы для посетителей, тут же наполнились, а уличные кафе под солнечными тентами прогорали. И всё равно по улицам и переулкам Праги двигалась, жуя, смеясь, сталкиваясь зонтиками и окатывая друг друга почти ледяной водой, густая толпа мокрых, замёрзших, но совершенно неистребимых туристов. Ввиду холода и ограниченности сидячих мест за столиками, очень популярным стало лакомство ТРДЛО или ТРДЕЛИК, представляющее из себя почти рожок (на самом деле — цилиндр) из слоёного теста, жарящегося прямо тут же, с той стороны прилавка, то есть горячий, с мороженым внутри. Где-то, говорят путеводители, их наполняют и взбитыми сливками, что в условиях всеобщего замерзания намного гуманнее. Съесть это блюдо без ущерба для одежды, держа в одной руке зонт, очень трудно, поскольку мороженое довольно быстро тает, а заглатывать его кусками холодновато.

Если кто шёл на Староместскую площадь с целью увидеть движущиеся фигурки на часах, то — увы! — увидеть ему удалось разве что купола зонтиков, сомкнутые над головами плотно сбитой толпы. И при этом, если этот наивный был ещё относительно сух под рубашкой и курткой, то теперь с нескольких зонтов ему точно натекло за шиворот.

В конце второго дня неожиданно, на полтора дня из пяти, что мы пробыли в Праге, выглянуло солнце и стало по-летнему жарко. Сразу понадобились кремы от солнца — для носов и плеч. Стало необходимо обежать всё, ранее пройденное под дождями, чтобы сфотографировать заново — с солнечными бликами, с объёмностью теней, с радостью не замутнённого потёками воды по очкам взгляда. Влтава так заблестела, что иногда казалась струящимся зеркалом, по которому в огромном количестве заспешили кораблики, лодки и катамараны.

Но летние радости быстро закончились, и сувениры последнего дня пришлось покупать опять под проливным холодным дождём. Короче, домой все возвращались в сыроватых брюках и кроссовках (за рейс в самолёте не высохли, нет!), но ужасно довольные столь разнообразной и всегда праздничной Прагой.





ЭЛЕГИЯ В ТОНАХ СЕРОГО

Исполнители: ветер и снег
Инструментовка февральского леса

Ветер перебирает тона серого, перещупывает, группирует, ведёт разговор. Тихий снег добавляет свои мелодии. Сколько их всего — пятьдесят или больше? Все звучат, шепчут, переговариваются. Хор велик. Самый большой состав.

Басов маловато: столбики фонарей на аллеях, покрашенные чёрной краской, да изысканные изгибы скатов крыши усадьбы, на которых тяжёлый мокрый снег не удерживается.

Многоцветье других голосов представлено оттенками стволов ольхи, лиственницы и липы, грубыми перекатами коры дубов, в которой застряли комья снега, белыми снежными шапками и шапочками на соснах и в развилках липовых веток и веточек. И это только верха.

Внизу же лепят свои голоса на снегу чешуйки и семечки, засохшие соцветия и травинки, беззащитно торчащие в овражках и вдоль берега пруда. На дорожках — следы людей и птиц выводят переплетения своих партий.

Скромно-белый снег недолгой каймой проходит фриз за фризом, сползая и капая неровным ритмом.

Общим фоном однотонно звучит мощный колокол неба, серого как февраль.

Музыка по-моцартовски совершенна и нескончаема.