на середине мира
алфавит
станция
новое столетие
вести



ЕЛЕНА ФРОЛОВА







Родилась я в Симферополе в 1976 году, в семье военного. Детство прошло в переездах по стране, поэтому долгое время наша семья жила в Сибири. Именно Сибирь и родительское воспитание в любви, заботе сформировали во мне то хорошее, за что я могу называться человеком.

Я окончила Красноярский педагогический университет имени В.П.Астафьева по специальности «Русский язык и литература». С 15 лет печаталась в газетах Новосибирск, Красноярска, Тульской области. Потом уехала в Москву, в лучший город на Земле и до сих пор люблю его всем сердцем. Но всё же самые сердечные воспоминания у меня о бабушках и дедушках, у которых я проводила лето в деревне под Тулой и на Украине.

Лучшее, что случилось со мной с этой жизни — рождение моей дочери. С ее появлением я поняла, что Бог меня любит.

Я же люблю людей, и не потому, что Господь учит всех любит, а потому, что люди заслуживают счастья, радости и любви.

У меня немало публикаций в больших журналах «Москва», «Эмигрантская лира», «День и ночь», «Графит», «Веси»и др. А в 2019 году вышел мой сборник лирики «Непоправимое лето» (Издательство «СТиХИ»), с которым я езжу на фестивали.

Но скажу, что самая благодарная публика — это люди, живущие далеко от больших городов. Они по-настоящему хотят услышать то, что ты им хочешь рассказать в своих стихах. И по-настоящему откликаются.



НЕДОЧИТАННАЯ СКАЗКА



***
Поговори со мной про белый свет.
Про тихий день. Про розовость улыбки.
Про то, что, может, через тыщу лет,
Мы перестанем совершать ошибки.

Поговори про радость бытия
С помытыми окошками в апреле,
Где все не повзрослевшие друзья
Раскачивают старые качели.

Поговори со мною о тоске,
Которую приносит белый аист,
Где крошечная жизнь на волоске,
Но больше ничего не означает…

Поговори о маме и отце,
Которые становятся, как дети.
Я знаю, что случается в конце
На этой грустной маленькой планете.

Поговори… Но если одинок
Ты, как и прежде, в эру Водолея,
Иди ко мне, усталый тихий Бог.
Я слушаю тебя.
Люблю.
Жалею.





* * *
Озимые снега идут над миром,
И мы идем одетые в снега.
Я снова сотворю себе кумира
Из моего заклятого врага.

Как учит недочитанная книга,
Подставлю свою щёку и ладонь.
Смиренье, неизбежное, как иго,
Берет любого Каина в полон.

Прощенные становятся сильнее.
Прощающие канут в тишине.
И неприметно горько заалеет
Раздавленная клюковка в вине.

И к сердцу, как к забытому зимовью,
Протянется тропинка на снегу.
И враг мой, заклинаемый любовью,
Устанет ждать меня на берегу.





* * *
Недочитанной сказкой обрывается жизнь.
А казалось, что завтра наступит счастье.
Буратиний ключик в карман положи,
Просто так, без сочувствия и участья.

Недоваренным варевом гаснет очаг.
А казалось, что к вечеру будет ужин.
Положи- ка хворост на тот верстак.
Хотя здесь и верстак никому не нужен.

Над театром выцветут все флажки.
Карабасья плётка — за три монеты.
А шарманку старую отнеси
к морю.
Между зимой и летом.





* * *
Коростель трещит. В огороде до одури стонут жабы.
Земляника в поле спуталася с вьюнами.
Вопреки дворянской, просыпается кровь деревенской бабы,
(хоть дворянской — капля, но это так, между нами).

Из комода вытащишь ситцевую косынку,
Закрываешь лицо до бровей, как учила прабабка.
Спички, яблок и хлеба положишь в свою корзинку,
У двери оставляя с затоптанный задником тапки,

и уходишь в поле. А там — благодать земная,
В самом разгаре среднеравнинное лето!
Господи, как хорошо у Тебя на земле бывает!
Будет ли лучше Там? И нету ответа.

Нету ответа ни на какие вопросы.
А ты всё думаешь: важно это или не важно?
Бабочки и стрекозы садятся тебе на косы,
Вернее туда, где были они однажды.

Но однажды ты их отрезаешь, как тонкие нити,
Как отрезаешь дороги, события, отрезаешь время.
А через жизнь возвращаешься и сквозь ресницы
Лежишь и смотришь на самое лучшее небо,

На которое так же когда-то смотрел твой папа,
И дед смотрел, и прадед долгие лета.
И ты кусаешь яблоко, чтобы не плакать.
Потому что теперь понимаешь, зачем всё это.





* * *
Плыть от берега до заката,
Разгребая руками нагретую воду.
Завернуться потом в голубой халатик,
А потом дожить до Нового года.
А потом дожить до нового века,
А еще дожить до первого внука…
Так, счастливой проходит жизнь человека,
А потом приходит за ним разлука,
Разлучая с халатиком, с внуком, с веком,
Превращая всё в бесценную плату
За челнок и долгую в звездах реку,
Чтобы плыть от берега до заката.





* * *
Мальчик прыгает с пирса
в бирюзовое чрево
моря. Оно пишет
свои письмена. В древнем
Анакопийском царстве
горы тихонько дремлют,
уставшие от напастей
пришедших на эту землю
множество раз. Веками
воины ищут мира. Скрюченными руками
сажают сады. А мимо
море несет обломки
жизни, кораблекрушений,
которые их потомки
потом назовут прошедшим.
И лишь одна картинка
будет всегда вне спора:
мальчик прыгает с пирса
в бирюзовое море.





* * *
Собака у моря пахнет соленой рыбой.
Скормишь ей хачапур, погладишь по холке.
И мы ее забрать, конечно, могли бы,
но собака сидит у моря. Осколки

зеленых бутылок обточены морем нежно.
Посмотришь сквозь них на солнце — солнечный зайчик.
Ее забыли случайно, случайно, конечно,
и как там теперь веселый вихрастый мальчик?

Собака думает, смотрит в глаза кротко.
А мы свои отводим, смотрим на волны…
На горизонте плывет старая лодка,
такая старая, что не боится шторма.

Собака верит. Сезон давно окончен.
Под лежаком у моря так сладко спится.
Ген человечности, видно, давно заколочен,
как чье-то кафе на пляже с синею птицей.





* * *
Помолись обо мне, развесёлая райская птица,
в этом старом саду, где не собран, стоит виноград,
где луна, как хурма, над горою в ночи золотится,
где никто мне не друг, где никто мне не враг и не брат.

Где меня не найти никому, кроме дочки, которой
снится мальчик с глазами черней, чем абхазская ночь.
Помолитесь о ней, безмятежной, огромные горы,
чтобы ей эту жизнь легко, будто сон, превозмочь.

Потому что не так и не с теми случаются встречи,
и уходим не к тем, с кем хотелось идти по пути.
Помолись же о нас, кипарисы качающий ветер,
и еще помолись, чтоб слова мне об этом найти,

чтоб сказать ей потом, здесь сложившей доверчиво руки
у меня на груди и уснувшей в ночной тишине,
что сильнее любви на земле этой только разлуки
и дороги к любимым, подобные долгой войне.





* * *
Экскаваторщик Дима сгребает ковшом во дворе
самый чистый и самый прекрасный на свете снег.
Середина зимы обозначена в календаре.
Серединой зимы обозначен мой давний побег.

Я бегу от себя. В ожидании вчерашнего дня
я запуталась так, что не выбраться мне нипочем.
Экскаваторщик Дима сгребает как будто меня
этим старым разлапистым с синею краской ковшом.

Брезжит белою дымкой утро за мерзлым окном,
брезжит белою дымкой над кофе разбуженный день.
На земле этой ранней мы будто бы только втроем —
экскаваторщик Дима, да я, да огромная тень

этой грузной машины со звуками, как у шмеля,
оставляющей черные нити полос на снегу,
И по этому нотному стану безумною «ля»
я мечусь, я кричу, я запутываюсь и бегу…

Я бегу от тебя. Половина зимы прожита.
Но смотрю иногда я с надеждой на снег за окном.
Экскаваторщик Дима снимает с земного листа
эту снежную музыку синим небесным ковшом.





* * *
Звук рождается просто, на исходе зари.
Может, это ребенок во сне вздохнул?
Может, гаснут уставшие фонари,
Может, кто-то в окно моё заглянул.

Или это бабочка между рам,
Или вишни падают на порог.
Или тихо ангел смеётся там,
Где осталась жизнь, между трёх дорог.





на середине мира: главная
новое столетие
вести
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва