на середине мира
алфавитный список
город золотой
СПб
Москва
новое столетие
ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА
Поэт, эссеист и фотохудожник. Член Союза писателей СССР (1984), Европейского Общества культуры (1995), Всемирной Академии искусства и культуры (1995), Международного ПЕН-клуба (1999). В 2015 и 2016 вышли две новые книги «Поэзия сновидений» и «Стихи для чтения в метро». Создатель синтетического жанра «фотопоэзия», в котором сочетаютcя поэзия, философия и видеометафора. Автор многих поэтических книг, двух романов в стихах и книги избранных стихотворений и поэм «Вечная тема» (2013), получившей диплом финалиста на всероссийском конкурсе «Книга года». Автор фотоальбома «Венецианские миражи» (2011) и книги эссе «Англия — страна Советов» (2008). Книга стихов «Небожитель» (2007) вошла в шорт-лист Бунинской премии. Лауреат специальной премии им. М.Волошина от Союза российских писателей (2010) за лучшую поэтическую книгу года («Сновидение в саду»), и премии им. А. Дельвига (2012) за поэтические публикации последних лет. Лауреат премии им. Тютчева «Мыслящий тростник» (2016). Недавно в издательстве GLAGOSLAV вышла книга Лидии Григорьевой «Осколки полярного льда» (selected poems, translation by John Farndon)
Родилась на Украине. Детство провела на Крайнем Севере. Школу закончила в Луганске, а университет в Казани. Много лет живет в Москве и Лондоне. Ведет активную творческую деятельность, участвуя в международных конгрессах, форумах и поэтических фестивалях с докладами о поэзии и новыми поэтическими произведениями. Ее стихи переведены на английский, японский, китайский, арабский, грузинский, чешский, словацкий и другие языки.
Родилась на Украине. Детство провела на Крайнем Севере. Школу закончила в Луганске, а университет в Казани. Много лет живет в Москве и Лондоне. Ведет активную творческую деятельность, участвуя в международных конгрессах, форумах и поэтических фестивалях с докладами о поэзии и новыми поэтическими произведениями. Ее стихи переведены на английский, японский, китайский, арабский, грузинский, чешский, словацкий и другие языки.
ОСВОЕНИЕ ЗЕМЕЛЬ
ОСВОЕНИЕ ЗЕМЕЛЬ
И я жила среди камней,
как ящерка и шведка.
Как мох, ползла из всех щелей,
в валун вцепившись крепко.
Свивала гнезда меж ветвей,
в тропической лиане —
для освоения земель
в воздушном океане.
ПУСТЫНЯ НЕГЕВ
Так моря велики. Нам бы сушу сберечь!
Птиц кормила с руки. Рыбы плыли навстречь.
Выплывали киты, чтоб на нас поглядеть.
На весах пустоты колыхалася твердь.
И воздушный мираж раскалялся и дрог.
И библейский пейзаж уходил из-под ног.
Это все одолев, мы увязли в пути
до пустыни Негев, или — Негев, прости.
Знойный ветер сквозной — только прах да пески.
Первый пращур земной там сушил плавники.
Тут пророк изнемог. Там армады прошли!
И лежала у ног пуповина земли.
МУЧЕНИК И УЧЕНИК
Гефсиманская ночь набирается сил,
Чтобы длиться века и века.
Если сон беспросветный тебя не скосил,
Значит, будешь наверняка,
За оливой корявой укрывшись, дрожать
И от страха дремучего млеть.
Если ты вознамерился раньше сбежать,
Постарайся хотя б не шуметь.
И пока поцелуй эту ночь не прожег,
Ты невинен и не уличен.
Но увидел: на коже остался ожог
И взмахнул своим детским мечом.
Но как только раздался предательский хруст
Под ногами ночных палачей,
Покрывало свое изорвавши о куст
Ты в ночи растворился — ничей.
И горячие слезы сочились из глаз,
хоть не понял еще ничего.
Ты не смог, не сумел, не погиб и не спас —
ты оставил Его одного!
Этот спазм покаяния будет зачтен
Как бы ни был проступок велик.
«Ты прощен. Ты прощен. Ты прощен. Ты прощен...» —
Слышат мученик и ученик.
ТОСКА ПО СНЕГУ
Как много красоты в заброшенной аллее:
и снежные цветы, и вьюжные лилеи,
молочные стога, вся в белых перьях липа —
глубокие снега, любимые — до всхлипа...
И негу, как нугу тянуть. Как конь телегу
сквозь мир тащить тугу: свою тоску по снегу.
Мочалить бечеву страданий — до момента,
когда влетишь в Москву из захолустья Кента.
Во все концы видна (и Гоголю из Рима)
страна, как купина, стоит — неопалима.
В заиндевевший дом войдешь (следы погрома),
любовию ведом (как Пушкин из Арзрума).
Смирись и не базарь: живешь, не в гроб положен,
хоть и один, как царь, (и как в Крыму — Волошин).
Количество пропаж спиши на Божью милость.
Вокруг иной пейзаж — все видоизменилось:
от Спаса-на-крови и до владельцев новых
на Спасско-Лутови-новых лугах медовых.
ЛЕПЕСТКИ РОЗ
Сотку себе жизнь из лепестков —
увянут.
Сошью себе платье из лепестков —
сомнут.
Съем лепесток —
пересохнет во рту.
Укроюсь лепестками —
замерзну.
Осыпьте могилу мою лепестками —
встану.
ЦВЕТОМАНИЯ
розовый сиреневый палевый кирпичный
бирюзовый бежевый огненный стальной
желтый абрикосовый золотой коричневый
родниковый пламенный нежно-голубой
ярко-апельсиновый рдяный изумрудный
алый фиолетовый темное бордо
карий и лазоревый нежно-перламутровый
персиковый чайный — вот и я про то
искристый зеленый матовый лиловый
пурпурный малиновый цвета буряка
луковый салатный сливовый багровый
сливочный пшеничный цвета молока
лунный серебристый дымчатый карминный
темно-антрацитовый цвета янтаря
смоляной вишневый и аквамариновый
а потом рубиновый как сама заря
ВЕЧЕРНИЕ КОТЫ
из голубой предвечной пустоты
где брезжит света золотая завязь
стекаются вечерние коты —
в мои сады текут переливаясь
в саду где каждый шорох безымян
где тишину взрывают треск и шелест
разносчики серебряных семян
плывут по травам как лосось на нерест
изогнуты пушистые хвосты
текут ни зги собой не задевая
неслышные вечерние коты
в траве глубокой звезды посевая
бесценные небесные дары
они на землю волглую роняют
в ночных садах где множатся миры
где гром гремит и молнии сверкают
***
вот дикий сад чужой души заброшенной
безлюбый неухоженный безликий
жасмином и сиренью запорошенный
малинничий колючий ежевикий
войдет ли кто неробкий и непрошенный
в зеленый мрак во мглу забытых истин
хрустит внизу как ледяное крошево
густой настил из лепестков и листьев
его тоска неявно ненамеренно
от страха увеличится стократно
и потому я вовсе не уверена:
войдет ли кто - и выйдет ли обратно
ЛОПУХИ
Такую жизнь мы наберем петитом:
и спать, и есть с завидным аппетитом,
жить в лопухах, в столице, на Садовом,
в зачуханном отчаяньи бедовом.
И все-таки — она жила в столице,
готовая окрыситься, озлиться,
а лопухи — животного размера —
под окнами клубились, как химера,
огромные, как олухи, как снобы.
И дикие ее трясли ознобы.
Затеряна, забита ненароком,
в затравленном отчаянье глубоком.
Рукой подать — да некуда податься.
А лопухи высокие плодятся,
толпятся, опухают, как живые,
в окно глядят: мол, вы еще живые?
А это нужно выделить курсивом:
в застиранном халате некрасивом,
затравленная, заспанная, злая —
она была до ужаса — живая!
И вымахала вровень с лопухами.
Уехала — с хорошими стихами.
БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Маркиз гуляет с другом в цветнике,
у каждого левкой в руке...
М. Кузмин
у каждого левкой в руке...
М. Кузмин
Дорожки ботанического сада.
Лианами опутаны ступни.
Мелькает тень преступного Де Сада,
смотри, не оступись и не спугни.
Тогда увидишь, как в зеленом мраке,
в тени роскошных замшевых дерев,
появятся магические знаки,
и вспыхнут, и поблекнут, отгорев.
О духи сада, дикого, лесного!
Средь остролистых неземных щедрот
мятежный брат почтенного Краснова,
как пария, суровый, промелькнет.
В глубинах субтропического сада,
где мне примнился северный маркиз,
где тьма, где, наподобье водопада,
отвесный лес с небес свисает вниз,
я там была! В тоске и в обреченной
печали, наблюдая до поры
прогулку двух сомнительных ученых,
забредших в запредельные миры.
О, мистики, садовники и маги!
О, сад теней! И наводящий страх
миндальный привкус сатанинской влаги
на жаждущих, искусанных губах!
Как звали, завлекали и манили —
зеленый смерч, небесная трава
и сладкий запах запредельной гнили...
Я тоже там была!...
ПИКАДИЛЛИ
Как будто в городе чужом
и невозможном,
опять чирикаю чижом
неосторожным.
В теснине каменных громад
толпы кочевье —
так громоздится камнепад
в глухом ущелье.
Теснятся люди и дома
изюмом в тесте.
Я в этом месиве сама
со всеми вместе
и задыхаясь, и бежа,
стремлюсь и движусь.
И наподобие чижа
храбрюсь и пыжусь.