|
на середине мира алфавитный список город золотой СПб Москва новое столетие ХРОНОМЕТР*Мой метроном не затихает и не затихнет — живой дневник, в единственном числе — из неба, на земле. Хронометр — наследство метронома. СЕНТЯБРЬ 1987 Измайлово осенние поля носит в ладони. Викторианским чтивом жизнь текла, а прочие, а прочие — вот разве Ирина Львовна. Дым из-за стекла, и, несмотря — проверка прочной связи. Не в том судьба, не в том любовь, не в том… Но вот Ирина Львовна — ожиданьем, и гением, и будущим судом, и гибелью, и добрым расставаньем. НОЯБРЬ 1987, ДК «КРЫЛЬЯ СОВЕТОВ» Кто были вы, две тени рукокрылых, не помню и благодарю. Я согласилась на небытие, однако написалось житие. Семейственности обветшалой сети разорваны. Я стала не одна — ещё не мы, впервые полюбившая во времена войны. Девочка, взрослая чрезмерно, с болью от каблуков. Все — на местах! — волновались огни! Я буду летать, просто так, обнимая, касаясь, и будто играя, даже — помилосердствуй! — молясь, озаряясь, рыдая… будто жертва спасённая. ФЕВРАЛЬ 1988, УЛИЦА ДОБРОЛЮБОВА Что комнатушки Дмитровской тебе, неряшливая тень моей судьбе? Я принесла гранатный сок и сыр, гранатовый, конечно же, российский, а денег не осталось — ничего, тень полусветлая, кувыр, и нет. Я растворилась в снеге и пыли, до точки, до небытия и выше. Я замерла. Они всё так же шли, и слышала я, как кричат и пишут. МАЙ 1989 Я не верила в то, что всё просто, в чрезмерное детство эпохи, я согласна на платье страухи для праздника непослушанья. Мостовая — палуба корабля. Кухни были у тех, за кем — у меня Бисквит и Огрызок. Я носила стихи в себе как пшеничные зёрна в зобе, чтобы вдруг они прорасли, накормили, почти спасли. АВГУСТ 1989, ОПТИНА ПУСТЫНЬ Доехала ночью. Приметы времени: синий полушерстяной тренировочный костюм с воротом на молнии, велюровая юбка, серая, скроенная из платья. Злобу позабыла, потеряла память. Пить и есть хотелось, только, да спутник был — святая долька скуфеечка на темени. Но мне и нынче показался мир, где сосны вышли целым лесом, где яблони и астры, да гладиолусы, да пахнет известью сырой и яблоками, город счастья. КЕНИГСБЕРГ ВПЕРВЫЕ, 1992 Приветствую, благослови, разлука! Благословите вы — недосып, кофе с молоком, прочая усталость и отдалённая на безопасное расстояние любовь к стенам, говорящим с немецким акцентом. Благослови, приветствую, город, где охладело и осталось сердце. Холодноватый ветер. Благослови, приветствую, крохотная река Преголь, эльфийские луга вокруг где мне покойно и мягко спать и, проснувшись, пить тёплый жиденький напиток. ОСЕНЬ 1994 Запах рельсов шпальных опоздал. Ношу газеты по вагонам электички, голос тихий. Первый снег ушёл на северо-запад, был воздух свежий с запахом железа. Судьба напоминала мне клинковый выпад. Я писала стихи в электричке: в уме, как считала выручку, эстетка! Я так жила, как гимн себе поют, до дыр себя стерев, как гимн поют — я так жила. МАЙ 1996 1. В невинной лип тени дремали все вселенские и малые поэты. С лица поэты были хороши, все были трезвыми. По зову в дверь вошли, топтались в холле, порою выходили из дверей во двор. То время зазвенело наподобье школьного звонка, последнего. Полон зал, читают все. Не знаю, что теперь — читают, и сколько слушателей в зале. Потом, потом появлятся и книги (рисунок мой понравился), потом начнутся вечера, делёж и распри, зима, разъезды, боли, алкоголи, и прочее, чего не знаю я: — потом. Май шёл, пришёл, и вот, сказал Давыдов, мы станем скоро все — establishment литературный. Кто-то там напишет какую-то статью, где будет и о нас (зачем же вместе?). Потом, потом. Но мне поверь, что я поверила в счастливое признанье и не жалела славы для тебя. 2. Где ливень шёл зелёною стеной, плыла промокшая обувка с правой ноги. Там тихое бродило забытьё, и я там шла, осознавая блеск недолгой радостной своей свободы. Тогда я знала лишь одно пространство и осуждала постоянство. Поверь, но я представить не могла как тяжела чужой заботы мгла. ПЕТЕРБУРГ ЛЕТОМ 1996 * Не жизнь — небытие, сказал бы нам Воденников. Мне было странно стриженною быть, почти бомжом, без всякого жилья, почти девчонкой... Я смирилась с тем, что мало средств, вокруг так мало средств, что я теряю, как себя теряю, и нахожу — всё, более тебя. ОСЕНЬ 1996, АФАНАСЬЕВСКИЙ ПЕРУЛОК Он мыл мой крест, как будто обо мне он знал, И я смотрела, как он моет крест красивым, новым, чистым рушником, как будто знала всё про крест и осень. Я не могла понять, что крест — он, мой, что кости — все мои, что так он моет кости, а в небо потемневшее шёл пар, чуть седоватый. ДАНИЛОВ МОНАСТЫРЬ, 1997 Московской бесприютности звучок не позабыть. Я так ждала диплома и зимы, и даже листок с печатью получили — мы однажды. Храм, где я подвизалась библиотекарем, потом закрыли. Пока по воскресеньям собирались люди. А в будни шли как будто облака, являлись судьбы. КЕНИГСБЕРГ Август 1999 Синели улицы, что шириною с Преголь, налево: чуть поновленный собор обжили дети. Смирилась я, что умер спутник мой. Мне было продолжать поездку славно одной, в песках Раушенбурга, по дюнам Светлогорска, в автобусе вечернем возвращаться, совсем забыв о спутнике моём. Наутро снова я спешила к морю, забыв совсем о часе погребения. Мне было двадцать девять лет: так молода, и так жива. ПСКОВ февраль 2000 В Москве северо-западной, глухой, как древний лес, открылось городище, но не было ни человека, чтоб на перелище талом и небрежном сложить на память несколько камней. НАЧАЛО ЛЕТА 2000 ГОДА Мне было удивительно и бегать, и ходить, смотреть и слышать, покупать и приценяться, шить без швейной машинки жить страшно и просто, как бывает только в период разрушения дома. СОКОЛЬНИКИ: ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ. 2001 год Пока не станешь тёплой от скорбей, пока вместе с нужными вещами не позабудешь убогий хлам, не войдёшь в тёплое царство с мебелью старой, … образом Царства Небесного. ПРОЩАНИЕ С ПЕТЕРБУРГОМ Вербное 2002 * Жара явилась летняя. … Поспешно собирая (как будто не забуду ничего) какие-то предметы и продукты, ни мыслью осязать я не могла, а только самым донышком колодца житейской, очень прочной, подоплёкой, что более сюда я не вернусь. * Шпалерная приветствовала гостью запыленным возвышенным стеклом, чуть грустным Колей, бомжеватым мимом, почти огромным фото Аронзона, текучим Эрля голосом (потом, и на окраине). * Тогда на Вербное пришёлся праздник Благовещенья. Дышали ветви свежестью пасхальной, встал длинный луч, упрямо разводящий психею (лет прожитых: тридцать два) и строгую московскую камену. Мне ведомо, что мы не ангелы... ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ РЫНОК * февраль 2002 Когда впервые разомкнулся дом, и вылетела стая тополиной моли, и закачалась, будто якорь, люстра, был штиль. От дома старого отрезали краюху, и внутренности дома обнажились, но их прикрыли пыльные гардинки. Дом и подъезд искала долго. Дом разомкнулся. Семья уходила крадучись, окончательно уходила Оставляя, в виде счастливого исключения, на пенсионное обеспечение. * декабрь 2003 Хлеб по воде поплыл, веночки по воде, плывите. Шёл по воде венок. Среди растений порою попадались крошки хлеба, как хлопья снега, белые, большие, весёлые, всё мята, тмин, укроп и розмарин. В квартире было чистенько и сыто, в чужой квартире, вовсе без друзей, в те праздничные дни, под Рождество. Меня кормили досыта в те дни, не звали в гости, изредка звонили. Но у Большой Черкизовской аллея с чугунною оградкой невысокой была всё так же в липах и в снегу, и шёл троллейбус дальше, дальше, дальше, и шёл троллейбус — мой! — в страну другую. 2006 — 2009 гг. |