алфавит
станция
новое столетие
москва
СПб
КОРНИ И ВЕТВИ
Поэты середины ХХ столетия: 50-е и 60-е годы
ЕВГЕНИЙ СПАССКИЙ
Спаялись две полярности,
две жизни навсегда...
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕРЖАВИН
И, озаряя жизнь с последней высоты
Он хочет закрепить ее, коль дальше негде
Жить сердцу, — в парусах дыханье темноты,
Песок чужих земель, — на грубом диалекте,
Где море, твердь, земля, где гуннские следы
Еще текут, звучат, сшибаются, где в текте
Согласных слышен стук германских дятлов... Там,
Ныряя в буйной мгле, Венеция, Амстердам,
И, озаряя жизнь с последней высоты
Он хочет закрепить ее, коль дальше негде
Жить сердцу, — в парусах дыханье темноты,
Песок чужих земель, — на грубом диалекте,
Где море, твердь, земля, где гуннские следы
Еще текут, звучат, сшибаются, где в текте
Согласных слышен стук германских дятлов... Там,
Ныряя в буйной мгле, Венеция, Амстердам,
Нет приветливого крова,
Края нет пустынного...
«Тишина» — смешное слово,
Очень уж старинное.
Края нет пустынного...
«Тишина» — смешное слово,
Очень уж старинное.
Всем талантам не отмеченным,
Всем прошедшим, не отвеченным
Жизнь земную быстротечную —
Эти звуки мои бледные,
Эти песни мои бедные
Посвящаю в память вечную.
СТАНИСЛАВ КРАСОВИЦКИЙ
Не нами властвует мгновенье,
Мы не причастны сатане.
Мы здесь на Острове Спасенья
С Христом и Богом в вышине.
Не нами властвует мгновенье,
Мы не причастны сатане.
Мы здесь на Острове Спасенья
С Христом и Богом в вышине.
А мы рукой на прошлое: вранье!
А мы с надеждой в будущее: свет!
А по полям жиреет воронье,
а по пятам война грохочет вслед.
И снова переулком — сапоги,
и птицы ошалелые летят,
и женщины глядят из-под руки...
В затылки наши круглые глядят.
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Художники уходят
Без шапок,
будто в храм,
В гудящие угодья
К березам и дубам.
Побеги их — победы.
Уход их — как восход
К полянам и планетам
От ложных позолот.
Леса роняют кроны.
Но мощно над землей
Ворочаются корни
Корявой пятерней.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
Напрасно ты идешь, последний мальчик.
Поставлю я твои подснежники в стакан,
и коренастые их стебли обрастут
серебряными пузырьками...
Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь,
и, победив себя, ты будешь говорить со мной надменно,
как будто победил меня,
а я пойду по улице, по улице.
Художники уходят
Без шапок,
будто в храм,
В гудящие угодья
К березам и дубам.
Побеги их — победы.
Уход их — как восход
К полянам и планетам
От ложных позолот.
Леса роняют кроны.
Но мощно над землей
Ворочаются корни
Корявой пятерней.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
Напрасно ты идешь, последний мальчик.
Поставлю я твои подснежники в стакан,
и коренастые их стебли обрастут
серебряными пузырьками...
Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь,
и, победив себя, ты будешь говорить со мной надменно,
как будто победил меня,
а я пойду по улице, по улице.
РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
* * *
Я верующим был.
Почти с рожденья
я верил с удивленным наслажденьем
в счастливый свет
домов многооконных...
Весь город был в портретах,
как в иконах.
И крестные ходы —
по-районно —
несли
свои хоругви и знамена...
А я писал, от радости шалея,
о том, как мудро смотрят с Мавзолея
на нас вожди «особого закала»
(Я мало знал.
И это помогало.)
Я усомниться в вере:
не пытался.
Стихи прошли.
А стыд за них
остался.
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО
Я шатаюсь в толкучке столичной
над весёлой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.
Занимаю трамваи с бою,
увлечённо кому-то лгу,
и бегу я сам за собою,
и догнать себя не могу.
Удивляюсь баржам бокастым,
самолётам, стихам своим...
Наделили меня богатством,
Не сказали, что делать с ним.
ГЕННАДИЙ ШПАЛИКОВ
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю — кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой, —
В доме летняя еда,
А на улице — среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
Неделю льет. Вторую льет... Картина
Такая — мы не видели грустней!
Безжизненная водная равнина
И небо беспросветное над ней.
На кладбище затоплены могилы,
Видны еще оградные столбы,
Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы,
Ломаются, всплывая, и в потемки
Под резким неслабеющим дождем
Уносятся ужасные обломки
И долго вспоминаются потом...
*
И счастье — путь. И горе — лишь дорога,
Которая познаньем дорога.
Побудем на земле ещё немного
И убежим на звёздные луга.
ЮРИЙ СТЕФАНОВ
О мой святой Егорий, арий,
Кому от Господа дано
Хранить крестьянский бестиарий:
Волков и лошадей равно.
Беде, святой, не дай случиться
И сохрани всего меня
Чтоб не заела мать-волчица
Души смиренного коня.
О мой святой Егорий, арий,
Кому от Господа дано
Хранить крестьянский бестиарий:
Волков и лошадей равно.
Беде, святой, не дай случиться
И сохрани всего меня
Чтоб не заела мать-волчица
Души смиренного коня.
ВЛАДИМИР ЧИЛИКИН
Мы от своих и посторонних глаз
В себе таимся,
Злы, но безмятежны.
Но вдруг подчас сверкнёт Емелькин взгляд,
И обомрёшь средь гама городского.
И вспыхнет неосознанный разлад,
И опалит предчувствие раскола.
Мы от своих и посторонних глаз
В себе таимся,
Злы, но безмятежны.
Но вдруг подчас сверкнёт Емелькин взгляд,
И обомрёшь средь гама городского.
И вспыхнет неосознанный разлад,
И опалит предчувствие раскола.
АЛЕКСЕЙ РЕШЕТОВ
***
Не убивайся, человече,
Что еле движутся дела,
Что ненаглядная далече,
Что вьюга окна замела.
Пока в природе двоевластье
Чудной четы — добра и зла,
Исключено сплошное счастье,
Исключена сплошная мгла.
***
Не убивайся, человече,
Что еле движутся дела,
Что ненаглядная далече,
Что вьюга окна замела.
Пока в природе двоевластье
Чудной четы — добра и зла,
Исключено сплошное счастье,
Исключена сплошная мгла.
НАТАЛЬЯ ГОРБАНЕВСКАЯ
***
Эти места,
где нигде не была я.
Холод холста
на закраине рая.
Ноты с листа
ненаверно играя,
глянешь в окно:
скушно, смешно.
на середине мира
город золотой
новое столетие
озарения
***
Эти места,
где нигде не была я.
Холод холста
на закраине рая.
Ноты с листа
ненаверно играя,
глянешь в окно:
скушно, смешно.
на середине мира
город золотой
новое столетие
озарения