на середине мира
алфавитный список
город золотой
СПб
Москва
новое столетие
ИЗЯСЛАВ ВИНТЕРМАН
Изяслав Винтерман, русский поэт. Родился в Киеве, закончил Киевский
университет. С 1992 живёт в Иерусалиме. Участник множества сетевых
литпроектов с 1999 года, среди которых Тенета-Ринет, Арт-Лито. Автор
многочисленных публикаций в периодике и более 10 книг стихотворений и
эссе, изданных в Киеве, Иерусалиме, Санкт-Петербурге, Москве.
ЧУДО ЕГО СВЕРШИЛОСЬ
***
Пока ты печёшься на вечном огне —
июльском — терпимом, но адском,
и мечешься птицей в небесном окне,
крича на забытом аккадском.
Тряся хохолком, тарабаня в стекло,
разбрызгав прощальные взгляды.
И время, как солнце, тебя испекло
с хрустящею корочкой ссадин,
но мягким внутри, слишком мягким внутри
на сгиб, на разрыв, на растяжку.
Но вдруг превратишься на жарком ветру
в безумством горящую пташку.
***
Новый год — обрывается список мечтаний
на каком-то последнем из них —
незначительной мелочи: мячике Тани —
и откуда он только возник —
возвратился невинно забытой досадой,
аберрацией детской игры,
где любовь и добро — просто яблоки сада,
восковые — для зимней поры!
...Мир под снега слоями лежит и не дышит,
все мечты повторяя за мной.
Брызнут искрами света крупицы ледышек —
то все вместе, а то вразнобой.
***
Тёплыми выходим из кровати —
и тела и тени сплетены.
И горит твой рыжий златовратый
в кучерявой тьме моей стены.
...Жизнь берёт нас, чередуя в ритме
дико одинокие шумы
с тишиною. Днём — по тонкой бритве —
ходят все другие, но не мы.
Ночью из меня выходит нервный,
проклиная: «Баюшки-баю!..»
Деревянный щит и меч фанерный —
дай ему — и он падёт в бою.
Но сквозь сон — второй на гору лезет,
следующий я, что нелюдим.
Ты шепни ему: «Люблю!..» — В железе
чувств и слов твоих — непобедим!
Дальше без разбора и все разом!
Наши «мы», шумы, что сплетены.
Дай им волю, и логичный разум,
и... безумство светлой стороны.
***
Если бог тебя выбрал и превратил в сосуд,
и доверяет тебе звучать;
И слушает ересь: «Я сам высший суд!» —
только не надо ему отвечать.
Он навестит твои сны. Напустит зверей.
И душу наполнит и повторит: прозрей!
Но этого будет мало, чтоб дальше жить —
всех вовлекая в прозрение — не надо им дорожить,
как будто оно всесильно, а имя ему — любовь,
а не одно из многих — ты умный, придумай сам! —
«вечная боль», «вечный огонь»... Не оставляя следов,
дрожь откровенья открыта лишь небесам.
***
Серый дым на голых ветках,
облака — дымы́.
Ветер клочьями на веках —
веки подыми!
Не давай свои советы —
вспышками дугой.
Только холод нам и светит,
греет свет другой:
в бледных искрах, синим снегом —
нет такой зимы...
Разомкнув объятья с небом,
выпадем людьми.
***
В четвёртой жизни мы пересеклись.
Я радостно воскликну: «Наконец-то!»
День затяжной и ночи ржавый клипс,
но утро возвращает всё на место.
И кажется опять: что жить легко
и силы есть любить и не сдаваться.
Но только бы нас к краю не влекло,
но всюду край, и трудно не сорваться...
И возвращаясь с тёмной стороны —
в какой бы жизни кто из нас ни óжил, —
мы из песка любви сотворены,
и бог его рассыпал и умножил...
----
...Какую бы энергию ни взял —
боль самую большую без просвета.
И захватил бы оперу, вокзал,
гидрометцентр, площадь горсовета —
любовь спасёт! — откачивая тьму
из лёгких и тяжёлых снов прощенья...
И возвратишься только потому,
что выбрала тебя для возвращенья.
***
И кем бы ты ни был для бога,
желая объятий да ласк,
Ты мучим не больше любого,
и жизнь для всего удалась.
А приступы нового страха
не выдохнешь пламенем в куст.
И облак из жжёногo сахарa
то сладoк, то горек на вкус.
***
В Европе снег, но влажно и тепло.
Власть не меняет сути слёз и жалоб.
Но радуйся — по-прежнему непло-
хо жить, но коротко, на жалость.
И даже осень, странная на вид,
от моря до тайги — сто раз иная:
то мучает отсутствием любви,
а то с избытком дарит, как родная.
То каплями сдавая образец
(дал голубь ей неверную наводку),
то — из ведра как, празднуя конец
мучений, перейдя с воды на водку.
И всё ж неплохо.. Средне?! — Пусть и так!
Мы выживем, не будет место пусто.
...С последним богом отсырел контакт,
но мы его удержим, не отпустим.
***
Не оставляя сил на обратный путь,
как в последний раз раскрывая крылья
над страной, над городом, надо всем, что тут
бьётся со мною... я добавляю: жил я!
Любил! ... Без любви — рассыпается в прах
жизнь, имевшая вкус твоих губ до дна поцелуя,
круг размыкает и гнёт на магнитных ветрах,
меня искривляя. Каштан исказился и туя.
Кончаюсь... Лишь ты остаёшься чертой.
Лодочкой юркой на волнах небесного Нила.
Я ничего не свершаю, чтоб выйти, смешав предначертанный строй,
чёртов порядок вещей или слов — вечной музыкой душ или той
подзабытою песней, которой так близко меня подманила...
***
Нас приютили, но выгнали всех поутру —
к чёртовой матери... где эта вечная мать?!
Мы — по отцу, как по ветру сухому, — Петру.
И ни умом и ничем... ни к чему понимать.
Надо бы стрельнуть цигарку, да лень, пацаны.
Надо бы выкушать водки, в берлоге залечь.
Водка прольётся на землю, и нет нам цены.
Только залеченной болью и можем завлечь.
Лучше цветы на могилу, а женщин — другим.
Все эти хладные леди из камня куска.
Слушаю: сердце стучит в камне, курится дым.
Белая крошка речного песка —
сука-зима, и по всем направлениям — лёд:
курском, смоленском и южном до самых границ.
Все мы застряли,
и нас распылит самолёт,
пепел неся высоко — глубже душ, дальше лиц.
***
Он хотел делиться бы любовью,
потому что больше было нечем,
потому что был ещё не вечен,
озверён, а не очеловечен,
жёлчью рвал, не раз мочился кровью.
От борьбы, от грубых тел и сплетен,
мести ненадежного желудка,
ледяных ночей — «убей ублюдка!» —
выбило на нём его столетье.
Вот нашлись бы для него краюха,
рыбина с драчливыми глазами,
между злой землёй и небесами —
столько чуда, что не жалко брюха.
Вот была бы у него царевна
с выпяченной в глаз ему скулою...
Он дарил любовь с усмешкой злою,
ко всему испытывая ревность.
***
Пока ты пишешь, мир идёт ко дну.
Не забывай о месте и о мере
волшебных строк (не нужных никому)
в неповторимой авторской манере.
Пиши, пиши, зло не из этих уст,
но свет — из этих глаз и кровь из... носа.
Пусть выбор твой — нет выбора у чувств.
И жизнь родит, и время плодоносит.
Не замещай собою нас, живых.
Мы не за это все тебя любили —
а просто так... Свет в каплях дождевых —
хрустален, но полно песка и пыли.
И меры нет!.. И ты готов — ко дну,
слова спасая и словами — веру.
Вот-вот я прослежусь, комок сглотну
и твоему последую примеру.
***
Буду любить от радости, не от горя.
Глядя слегка завистливо, как с вершины
кто-то спускается, задыхаясь от вида моря —
чудо его свершилось!
Что его ждёт внизу? — (Не вдаваясь в детали),
дети, родители, сказки о добрых йети?..
А здесь, среди зелени ленной и вод талых —
жизнь тысячелетий.
Дай ему бог нарадоваться, как довод —
жить! Женщину дай, чтобы справляться с горем.
Дай ему море, сияющее медово
краешком над плоскогорьем.
на середине мира: главная
вести
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва