на середине мира станция: новости алфавитный список авторов КАЛИФОРНИЯ СТАНСЫ К ЭЛЛЕ Жажде творчества недостает Этой пробковой сухости в горле — Среди «ауди» и «тойот», Что наш утлый «фольксваген» затерли В духоте у эдемских ворот. Зной однако спадает быстрей Свистопляски, затеянной Брайтоном — Ах, не тем, где родился Бердслей, А родным, чумовым, где и рай-то нам Предлагают за десять рублей; Где в витринном стекле, у метро ли То и дело с тоской лицезришь Оффенбаха летучую мышь В сонме зощенковских муми-троллей И зовешь океанскую тишь... А на пляже твой позвоночник Лакированных слоников строй Мне напомнил: ведь я, полуночник, Прежде знался с небесной сестрой И мутил ее горний источник. Не с картавинкою карта вин — Мною чтилась иная, предивнее: Та Divina, где бродишь один. Прохлади ж мою душу, приди в нее, Мне природа милее картин. Да, подобные мушкам вуали Птичьи гнезда в тенетах ветвей Подарил нам Коро — но едва ли Незнакомка наяда живей Оттого, что ее рисовали. ОСЕННЯЯ ОДА Аркадию и Ляле Котляр Тебя, о Пастырь, воспою, угадывая в хромосомах кротчайшей из овец пасомых всю космогонию Твою: все искушения орбит, разъятья атомов и литер — когда над гроздию Юпитер в садах Венериных скорбит и лета царственный покров чернеет в грозовой паване и вянет листьев упованье, что плод бессмертия багров... Тебя, о Пастырь, Твой живой и несмышленый универсум, который грекам или персам разверзся раной ножевой — когда помстилось тем тремстам, в горах остановившим Ксеркса, что кубок жертвенного сердца наполнит музыкой Тристан. Исчиркан дачный коробок чириканьем Твоих пернатых, и лирнику в тяжелых латах с утра доступен легкий слог. На каждом завитке руна посверкивает безнадежность. И все же нам святее нежность. И все же истина — одна. Всеобщая восходит связь — ее мне рифмы подарили, за мотыльками подалирий в тюльпанном дереве виясь. И я забуду, как прогорк тот воздух, где война и кризис, где орды смуглые, окрысясь, грозятся выродить Нью-Йорк; где, ежедневно проводя по горлу синенькой кредиткой, за суицидом жизни прыткой не чуешь капелек дождя... И океан-каменотес мне вольную раскроет ложу — и я ничем не потревожу Твоих, о Пастырь, сладких слез. 1 сентября 2003 г., Montauk ФОРМУЛА Мне догадка с тех п?р мила, Как стеснила мой вздох: Б-г — расчетная формула Всех пространств и эпох, Где Большая Медведица И пыхтящий сабвей — Одинаково светятся Под цифирью своей; Где трагедия Авеля, Лангедок, Холокост Наравне окровавили Необъятный помост; Где маневром флотилии, Как штришком стрекозы, Очарованы лилии И мудрец Лао-цзы... На безмен я вселенную И моллюска кладу — Как одну переменную В интегральном ряду — И молю Тебя: смилуйся, Чтоб глубин немоты Я достиг в «Наутилусе» У последней черты! Ибо все, что мы вякаем У зевак под пятой, Растирается в вакуум Математикой той; Ибо воздух инакий пью Из ладоней Твоих, Оставляя лишь накипью Пузырящийся стих. КАПИТАЛЬНЫЙ РЕМОНТ Андрею Карепову На пюпитре шелестели ноты — Узелковому сродни письму Перуанцев древних... «И давно ты — Жрицею валторны?» — «Год тому». — «А до этого на чем играла?» — «На фортепиано. Еще там. Узнаешь ли темку — из финала «Травиаты»? — Тра-та-там-та-там...» И покуда пальцы алебастром Рассыпались, теребя металл, По крутым перилам и пилястрам Любопытный взор его летал. Стыли кресла с пыльными чехлами, На ветру гудзонском изболясь. В ревматически никчемном хламе Ощущался некий дисбаланс: Мать ее роскошна, фон муаров, В ретро-стиле вытравлен офорт, На скатерке — томик мемуаров Старого гебиста... Тьфу ты, черт! И с пунцовой гибкостью гибискус Вьется из горшка в соседний штат... Для провинциала — что за искус: Без пяти минут аристократ! Перед ним — одна из петербуржек, Для которых столь невыносим Этот их шероховатый суржик, Дух торговли под дождем косым. Возвращаться? Малость рановато. С женихом бы юным — это да!.. Не беда, что дед его когда-то За Уралом сгинул без следа: Где-то там, на лесосплаве горбясь, Пел, хрипя, «Интернационал»... А ее орел — вошел в дипкорпус, С Молотовым пил и процветал. Затаи дыханье: эти звуки — Как брильянтовая снизка рос! Не забыла родина о внуке, Даже если хлопчик низкоросл. Не робей, придвинься к ней поближе: В Гонолулу упорхнула мать, — Обними игрунью, обними же, Разве кто-то запретит обнять?.. Но нежданно — Deus ex Mashina! — Штукатуры в люльке подвесной С облаков спускаются — и чинно Окропляют стены белизной. ПЯТЬ СОНЕТОВ О ЛЮБВИ И СМЕРТИ Элле Мильштейн I По воле собственной ли мы, ответь, Вовлечены в круговорот страданья? Ужель река так жаждет овдоветь, Что в траур ночи облеклась заране? И, выделяя клейкую камедь, Александрийских плакальщиц призванье В себе деревья ощутили — средь Могильных скал, сереющих в тумане?.. А впрочем, отвечать не торопись; Ведь даже если вынужденны муки — Ваятеля в том пальцы неповинны! Пускай сперва трагическая высь Припорошит окрестности разлуки: Чтоб маску снять посмертную с равнины. II Вглядись: исчеркан утысячеренно Ветвями черными прозрачный свод — В потрескавшемся зеркале ворона Запечатлеть пытается полет… Друг друга истязали мы влюбленно. Так освяти ж молитвой мой уход: Не в мир иной — а бегство из полона, Возврат к себе из давящих пустот! Но нет — опять взываю из подвала О ласке, что тобой утаена, Рыдаю, сам себя изгоем сделав: Так живопись Китая придавала Особый смысл той части полотна, Что остается вне его пределов. III Как сын, обкуренный марихуаной, Гогочет, у экрана примостясь, И к матери бесчувствен полупьяной, Терзаемой клешнями метастаз, — Так мир не слышит проповеди странной, Чтоб не сказать — крамольной, и, окстясь, Отказывается небесной манной Подпитывать пигмейский свой экстаз... Во все века поэтов убивали, Но согласись: не всех и не везде. И ждет нас благоденствие едва ли, Врата мы легче отворим беде — Коль вновь метнем разгневанно каменья В смутьяна, присягнувшего Камене! IV Почти что на двенадцать лет моложе — Я бабочкой шикарной всех потряс. Твои друзья тянули шеи: кто же Окажется счастливцем на сей раз? А после, в зюзю, лезли вон из кожи, Остря, изображая middle class... Теперь мы оба в этот круг не вхожи — Жених и черный бантик напоказ. Прощайте, вина и сыры от Неньки, Мазня на стенах, матерные феньки, И побрякушки в стиле «лимпопо», И та — преподносимая с упорством, Замешенная на снобизме черством — Изысканность еврейского сельпо! V Тебе я в хайфском разыскал порту Татарина отца. К моим потерям За это ты добавила мечту Родителей узреть, их утлый терем... Гринкарту черта с два я обрету, Внимавший лживой похоти с доверьем. Талдычишь ты: «Ату его, ату!» — Толпе меня рисуя алчным зверем. И рифмоплета никому не жаль, На мыле подскользнувшегося сдуру: Либретто к опере писал он сам… О, бедный трубадур Пейре Видаль, Зашитый госпожою в волчью шкуру И отданный на растерзанье псам! * * * Дмитрию и Людмиле Сигналовым Я мчался подземкою в Квинс, Из эпоса выпав, Где сыплет загадками сфинкс — Про комплекс Эдипов, Про цепь архетипов, Сковавшую ум гордеца В глухом лабиринте: Зардеться — и тенью отца Прикрыться... Во имя лица Личину отриньте! Стелясь по летейскому дну И к ангелу смерти Взывая под ноту одну — Тяните как черти, Стихию умерьте В груди закипающих фраз И их вариаций! О чем говорится сейчас — Никто не постигнет из нас: Нам не с чем сверяться. Здесь песенки Визбора — дичь. Грохочет в тумане Пролетами Queensboro Bridge, Чья участь — латанье Разорванной ткани Хитона, который бы впредь Сгодился на саван. Кто выплавил чистую медь — Тот знает, как звук запереть В тишайшую гавань. Я ехал из Бруклина в Квинс. Толпа темнолице Сверкала осколками линз, И кровью налиться Мешала водица, Разбавившая бытие По самое горло... Офелия, Царство Твое К границе по алой струе Объятья простерло! КАЛИФОРНИЯ Ольге Кадер Калифорния! Тающим гроздьям Уподоблю, от счастия нем, Я твою тридевятую роздымь, Что течет, как малиновый джем. Ты в моем эротическом списке Удостоишься верхней строки: Асфодели цветут по-альпийски, Протирают глаза мотыльки. На воде уж видны колебанья, Ходят волны колосьями ржи, И, отфыркиваясь после бани, Выползают на брюхе моржи. Леденцами лечить от ангины Предстоит их теперь храбрецу — И сангвинниками пингвины По ранжиру замрут на плацу... Не страшны этим паркам секвойным Наши карликовые бои: Даже к звездным коммерческим войнам Равнодушны просторы твои. Не решаюсь молить о союзе: Я готов убелять гобелен, Подвенечные платья медузьи Расшивать, не вставая с колен! По значению равная Дельфам! — Ни в кого уже так не влюблюсь: Мне бы только мятущимся эльфом Танцевать под мучительный блюз... ГРИГОРИЙ МАРГОВСКИЙ На Середине Мира Тетрадь за пазухой: стихи Калифорния: стихи алфавитный список многоточие станция: новости литинститут на середине мира: главная новое столетие город золотой