алфавит
станция
РОМАН ШЕБАЛИН
Поэзия — это узнавание. Это если ты идёшь по лесу или городу, закрыв глаза столь глубоко,
что дома и деревья становятся друг другом. Когда нет никаких «на самом деле»,
но когда — сама собой —
собирается огромная невыразимая головоломка.
Или так — мы уходим в пространства вещества и говорим: красота, гармония, смелость, свет, тайна. А ничего этого и нет. И нет этого столь сильно и столь безотчётно, что уже даже и есть, и даже «на самом деле».
Или нет: в каждой букве множества слов — и слова, и множества, и ты, и мы. И если не знать и не понимать, как же это так получается, то есть шанс узнавать и узнавать сызнова. Потому что — на самом деле — на песке различимы все и буквы, и слова, хоть кем-то и когда-то там написанные.
Или так — мы уходим в пространства вещества и говорим: красота, гармония, смелость, свет, тайна. А ничего этого и нет. И нет этого столь сильно и столь безотчётно, что уже даже и есть, и даже «на самом деле».
Или нет: в каждой букве множества слов — и слова, и множества, и ты, и мы. И если не знать и не понимать, как же это так получается, то есть шанс узнавать и узнавать сызнова. Потому что — на самом деле — на песке различимы все и буквы, и слова, хоть кем-то и когда-то там написанные.
ЛИСТЫ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
такой аккуратный страх,
когда ты как бы забегая вперёд
заглядывая в их лица,
спрашиваешь:
всё завершится прямо сейчас, верно?
будто тебе кивнут, подтвердят:
да, сейчас
но ты дома сейчас. и ты не бежишь
и рядом нет никого, кто мог бы сказать: да, сейчас
в сущности —
разница между тем и этим «сейчас»
не так велика
потому что — всё как бы уже завершилось
пожалуй, всё, кроме страха
Лист № 8
Я даю именам предметы
Вынимая муть из объектов
На полу оставляя схемы
Ножек стульев столов кроватей
Аккуратно ложусь по-над ними
И почти не касаясь пола
Сплю как стелется дым над миром
После взрыва и после боли
Мы ведь знаем по линии если
Все предметы нужные встанут
Перестанут болезни и страхи
Пустота и тоска отступят
Мы ведь знаем если поставить
Параллельно перпендикулярно
Всё что видим знаем и ценим
Всё что нас убивает и держит
Если всё наконец поставить
К тени тень в идеальной схеме
Вот тогда это радость будет
Это будет стихотворенье
И покой и понятный порядок
И любовь разумеется тоже
Польза насморка
А пройди принюхайся
И в толпе на площади
И в квартире-студии
И в ночном автобусе
В школе и на кладбище
В чатах и на форумах
Засветло и затемно
И в утробе матери
Тяжело и явственно —
Пахнет одиночеством.
Пахнут одиночеством
Дом и сын и дерево
Красота небесная
И земные радости
Всё что было дадено
Продано и пропито
Так смердит что хочется
Простудиться
Намертво
МОЯ ЦЫГАНОЧКА
Следом ив и тополей
Я бегу по полю.
Я беру в рукав туман.
И со мною добрый друг
Говорит травою.
Веселей гляди; внутри —
То, что и в округе.
Тени прянут из груди,
Впереди меня смотри,
Позади меня смотри,
Тополя мои смотри,
Мой туман меня возьми,
Несказанным не казни,
На руки меня возьми.
Поле спело месяц встал,
Сон остановился.
Я забыл и не узнал,
Я травой укрылся.
Засыпай меня, мой друг
Я тепло, я там где юг.
Нету нитей между тел,
Ты опал и поседел.
Не поёт природа.
Село поле у воды
И сплело для нас с тобою
Тень от неба до звезды.
Где теперь твоя трава,
В поле ива голова.
* * *
Ветер теней
Треплет
Тени ветвей,
Чёрный, —
Вертит; и — тонет
Ветер
В терпких ветвях —
Дёгтем.
Дремлют в домах
Дети —
Тихим в домах —
Хором...
Ветер, ударь ветвью
В окна домов —
Тайной!
* * *
Оставайся на линии, Господи
Столько лет я был полон вопросами
А вчера дозвонился — да сбросили
Оставайся на линии, милая
Мы с тобой умирали счастливыми
А сегодня — смурные пугливые
Оставайся на линии, линяя
Был ли я? Откликался ль по имени?
Пролетал ли касательно? Косвенно?
На хера мне твоя геометрия!
Мне зачем-то бессмертно и ветрено
А слова мои мутные с проседью
Оставайся на линии, Господи
* * *
Мир, который каменный,
Славный и случайный,
Плавно увлекаемый
Слабой тихой тайной;
Мир первораспавшийся,
Мир проколесованный —
Знает: утро кончено,
Если утро названо.
Если мы рассчитаны,
Значит, мы обласканы
Знаками истории
Яркими и ясными.
Если мы рассчитаны —
Мы убиты, милая,
Мы давно прочитаны,
И давно наказаны —
Улыбаться глазками
И смеяться ротиком.
Мир, который каменный,
Мир зачем-то названный —
Нас торопит, призванных
В прокуроры разума
Знаками зовущими
В дебри семиотики…
Улыбнись, не лучше ли
Помнить лишь о будничном?
О носках, о булочках,
О смешных забавностях,
О весёлых шуточках,
Прочих всяких странностях,
Без которых к старости,
Если и дотащимся —
Делать будет нечего,
Не задело счастье-то.
Встали камни, выспались
Да песком рассыпались.
Лист № 9
Как со мной говорят предметы
что я видел бы из табурета
Деревянными будто глазами
Наградили тебя наказали?
Скользкий тихий тугой покойный
Твой объём наблюдаемый будто
Изнутри из нутра из уюта
Ты построен; я недостоин.
Ты молчишь; я мечтаю; пусто
Я уйду, ты остался; просто
Остаётся лишь самое сутью
Той которая и остаётся
Я встаю я хожу я несносен
Я несу в себе мысли вопросы
Я смотрю из окна — солнце
Я продрог и промок — осень
Посмотри на меня; я тобою
Я твоей деревянной гладью
Был бы счастлив смотреть молча
Был бы молча тогда счастлив
Посмотри на меня важный!
Помолчи обо мне деревяшка!
Отбери у меня этот лютый
Вопль и слепое желанье
Быть тобой и смотреть тобою
Не мечтать чтобы быть тобою
Не желать и стоять не видя
Ничего; отбери желание
Быть тобой; и оставь меня бог мой
Молчаливый оставь меня бог мой!
Я по комнате крою шагами
Метража и минут преграды
Наказанье или награда —
Говорить за тебя словами?
Я не знаю; прости; в смущенье
Покидаю твоё помещенье
Kто в тебе
(поэма, фрагмент)
синий Бог смотрит
обратно
мурлычет, когда
почёсывает позвоночник,
отражается в лицах солдат
и прочих
спускающихся к водопою
Бог дивится на воду,
к Богу вода подходит, кланяясь и клубясь
из увертов его тела —
больное теперь как бы белое
чёрное — чёрте что, кажется, грязь
только красное кровь опять
улыбается мандолиной
свивается сам с собой в стаю
ведёт солдат мимо лиц их
следом: адвокаты, легаты, полиция
бледные губы мира мимики
синий Бог многое и золотое —
всё уложил в короб
мурлычит, когда порхают по коже бабочки
от полюсов прикрывается тряпочкой
от Земли получает сифилис
генезис, газет ворох
они убьют по его приказу
запомни числа, не суетись
космос пахнет сразу
ничто — это настоящая бабушка
Бог разливает нас — вот это чай
бабушка — уложенный в кожу треножник —
балуется себе чайной ложечкой
чернеют звёзды, ложась небом на дно, навсегда
с другой стороны — «ты», даже лабораторно полученное
тоже когда-то было девочкой, мальчиком
держало шарик на ниточке пальчиком
хихикало, пролистывая Шопенгауэра
а теперь — мы свидетели траура.
но бабушка и Бог —
это настолько такие «ничто» и «никто»
что нет ни одной причины
Он возложил на твою грудь
гирлянду запутавшихся в себе
и почил снова
* * *
Это я; смотри на свете
Нету больше никого
Умирали те и эти
Старики а также дети
Васи Тани Оли Пети
Не осталось никого
На любимом белом свете
На бескрайнем красном свете
На последнем сером свете
Во вселенной на планете
Я проснулся — никого
РОМАН ШЕБАЛИН
На Середине Мира
На Середине Мира
Песни и пьянки
на середине мира: главная
вести
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва