Александр Чанцев (р. 1978). Японовед, критик, прозаик. Кандидат филологических наук. Автор семи книг, более 300 публикаций. Работы переводились на японский, английский, сербский и другие языки. Работает в сфере российско-японской бизнес-дипломатии.

ФАУСТ, КОРОНАВИРУС И КОТИКИ АПОКАЛИПСИСА

Фауст — сомневающийся, апостол духа, который идет путем плоти. Таково мнение поэта, и хотя снова и снова повторяют, что у каждого времени есть свой Фауст, поэты упрямо следуют друг за другом по той же раз проторенной дорожке. <…> Фауст — слишком идеальная фигура, чтобы довольствоваться пустыми разговорами; если бы он заговорил, это положило бы начало всеобщей дискуссии, или же все осталось бы без последствий, — могло быть то, и могло быть это

Кьеркегор. Страх и трепет.

Классика вечно жива и актуальна. Никто и не спорит. Вот недавнее и забавное подтверждение — Есенину завели «инсту», где, обрядив его в модные хипстерские наряды и, с помощью небольшой ретуши, поместили в различные рестораны и бары. Выглядит вполне органично. Думаю, сам бы он возражал только для вида. Можно ли проделать такое же с Фаустом? Давайте попробуем.

В самом начале Фауст жалуется на свою прокрастинацию (перевод Библии на немецкий не продвинулся дальше самого буквально начала — «в начале было Слово», и перевод «Слова» его и подкосил) и эмоциональную нестабильность. «Назло своей хандре…» / «Откуда в сердце этот страх…» (здесь и далее перевод Б. Пастернака, его иногда поругивают — как, впрочем, и другие). Со своим другом — кажется, единственным — Вагнером «установить эмоциональный контакт», как сказали бы сейчас, не выходит — как и далее с более масштабным сборищем представителей человеков, благодарящих его за помощь с чумой. Настроение у Фауста крайне волатильное, меняется буквально в пределах стиха, что свойственно меланхоликам:


С вдохновеньем минуты,
Вдруг охватившим меня невзначай
<…>
Но вновь безволье, и упадок,
И вялость в мыслях, и разброд.
Как часто этот беспорядок
За просветленьем настает!


Дальше он мается от скуки — что, собственно, и является локомотивом действия. Перед нами просто-таки представитель Поколения Икс, prozaс generation! Впрочем, не все так безнадежно, как кажется самому герою. —Ведь если в росте я остановлюсь...» — он «вполне себе» обеспокоен личностным ростом! И более чем — подавай ему все сразу, впору вспомнить "I want it all and I want it now" от селф-мэйд мэна Фредди Меркьюри. Словом, как мы знаем, Мефистофель с ног сбился, как РА (personal assistant, личный помощник) у требовательного босса. Бедняга!

Я, кстати, не зря характеризую действия и мотивы средневекового персонажа словечками из актуального волапюка — Фауст, кажется, вполне разделяет все ценности нашего времени, то есть — наше время далеко ушло только по календарю, а так топчется все там же. «Я к загробной жизни равнодушен», бодрится, обговаривая условия сделки, он перед чертом. Но темную и светлую силы признает — что ж, модный агностицизм detected. Во что-то верит, но «без фанатизма». С политической вовлеченностью тоже все в ажуре — интересуется, но в меру: «Всей Римскою империей Священной / Мы долго устоим ли во вселенной». Догадывается, что «тяжелым сном представится страна», с институтом церкви тоже не все ладно («из церкви утварь тащат святотатцы») и что вообще Наташины коты, заменившие в наши дни коней Апокалипсиса и даже wild horses Джаггера-Фейтфулл, скоро все окончательно уронят:


А рядом волны мятежа
Растут и сеют разрушенье.
Но там, где все горды развратом,
Понятия перемешав,
Там правый будет виноватым,
А виноватый будет прав.
Не стало ничего святого
Все разбрелись и тянут врозь.


Тут есть необходимый критический подход к институту государства, особенно теократическому и иерархиезированному. Фауст — такой левак, ждущий, в общем, перемен и немного конца света. Но вот о «буре, урагане, угаре страсти разговор» его вдохновляет — угореть он не против. Как все пресыщенные менеджеры средне-высшего звена и upper-middle класс, ему приелось и наскучило все общедоступное, но «индивидуальные предложения по организации вашего досуга» рассмотреть готов. Индивидуальный туризм, дикие вечеринки (в сцене со студиозусами из стола льется любой алкоголь на выбор — просто барная стойка с краниками до ее еще изобретения), экзотические локации — то, что еще может взбодрить, преподносит ему рыцарь пуделиной подвязки.

Все это, конечно, нужно Фаусту не просто так, а для уже обозначенного личностного роста. «Ты только ты, не что иное» — еще один современный девиз актуален для него. Не стыдись быть собой, (в спектре до body positive), своих желаний, наоборот, развивай их — и себя по ходу дела. «Дался тебе твой каменный застенок, / Где отдаешь ты силы за бесценок» — короче, прочь из офиса, пора развеяться. Так сейчас дауншифтеры уматывают в ашрамы с релаксирующей остановкой на Гоа, всероссийской здравнице яппи.

По дороге отбрось весь культурно-образовательный багаж — «итак, напрасно я копил дары / людской премудрости с таким упорством? / Я ничего своим усердьем черствым / Добиться не сумел до сей поры». И «к чему писать большие книги». Вообще, не грузись — «большой ли пользы истиной достигнешь, / Что, скажем, выше лба не прыгнешь?» Мы найдем другую истину, которая будет fun. Turn on, tune in, drop out! — как завещал великий Лири!

А наставление Ленина про «учиться, учиться и еще раз учиться» Фауст как раз испробовал изрядно, не сработало. Да и сейчас — корпел он в своей коморке над ретортами и фолиантами, и что толку?! — более востребованы оказываются другие профессии. Их список оглашается, пока Фауст собирается в путь, в разговоре черта (здесь он скорее — манифестация золотого тельца, воплощение Мамоны) со школяром-абитуриентом, выбирающим, на какой факультет поступить. «Законоведом мне не стать / юристом не бывать» — все приносящие проценты в банке и социальные дивиденды дисциплины перечислены, кроме экономики, но та просто в то время еще не была выделена в западном знании в отдельную (гуманитарную, кстати, вот же прикол!) науку. А вот на фитнесс время выдели, будь добр, это же noblesse oblige: «вы стройны и во всей красе». Кстати, грех говорить, что это западное поветрие, а у нас, лежа на печи или обломовском диване, помышляли исключительно о красоте духовной — «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» призывал «наше все» Пушкин. Впрочем, его самый известный персонаж был западником-либералом, франкофилом и франкофоном, да и Англию ценил («перед ним roast beef окровавленный / И трюфли, роскошь юных лет, / Французской кухни лучший цвет» —; заметьте, как АС тут бравирует английским прононсом).

Красота же у Гёте важна. И благородная стать Фауста подчеркивается не раз, и красивое его самого влечет. Например, молодость — и не только в личике 14-летней нимфетки-содержанки Маргариты. Уже тогда в мире «Фауста» царит тот культ вечной молодости (и неприличности старости, вспомним пару Ашенбах-Тадзио из «Смерти в Венеции»), что докатился до наших дней.


Нет, старость — это лихорадка, бред
С припадками жестокого озноба.
Чуть человеку стукнет тридцать лет,
Он, как мертвец, уже созрел для гроба.
Тогда и надо всех вас убивать.


Убивать необязательно, есть же здоровая диета, фитнесс и эстетическая (прямой намек на эстетику молодости!) хирургия. Фауст — предтеча Дориана Грея. Как и герой Уайльда, Фауст повеселился, покутил вовсю. Конец его истории известен и не столь сейчас интересен в силу морализма, ставшего анахронизмом. Предался самым экзотическим развлечениям, вплоть до тусовки с ведьмами и дегустации их пойла (аналогом — аяуаска где-нибудь в джунглях Латинской Америки с местными донами Хуанами?) и участия в войне (пассионарии вроде Лимонова и Прилепина и это практиковали). Спасен только в довольно искусственном финале с божественной милостью, deus et machina, то есть божеством не из машины, а совсем олдскульным Богом с небес — что ж, в духе хэппи эндов и страстей по позитиву.

Но ежели мы прослеживаем аналогии с современностью, то вот самая главная, самая вопиющая. И это не проблема доступного жилья и ставок по ипотеке — «я замок выкуплю из ипотек», а, конечно, чума. Простолюдины благодарят Фауста и его отца за спасение от чумного мора. И он, быстренько свалив от черни-быдла, вспоминает те пандемические дни:


Ломая руки, я мольбой горел,
Чтоб бог скорей избавил нас от мора
И положил поветрию предел.
Так уповал и верил я в ту пору!


Уповают на конец коронавирусной инфекции сейчас все. Тогда фаустам получилось справится — получится и сейчас. Или не получится. Тем более что, если в духе Мефистофиля подпустить немного скепсиса, то так ли спасли всех тогда представители ученого сословия, доктора Фаустусы? Ведь та же испанка еще в прошлом веке не была вылечена, полностью расшифрована — она просто пришла, покосила народ и потом ушла, мутировала, сгинула сама по себе. Не была она и истолкована должным образом…

С легкой руки аналитиков в спектре от Шпенглера и Тойнби до отечественных Бердяева и Вячеслава Иванова западноевропейскую цивилизацию окрестили фаустовской, то есть центрированной на ценностях познания, активного, творческого освоения и преобразования природы и самого человека с помощью разума. Что оный процесс оставил Фауста в самом конце слепцом, надзирающим над копающими ров-бастион от окияна-стихии наемниками (дешевая рабочая сила из-за границ цивилизованного мира, в современном-то прочтении), как-то замалчивалось. И фаустианский прогресс пер напролом, что Восточный экспресс, из Европы и до самых до окраин. Сомнений такое целеполагание и маршрут ни у кого не вызывали. Но что-то когда-то, кажется, все же «пошло не так». Хотя бы потому, что у фаустианского познания нет цели и конца — за познанным-приобретенном всегда будет масса неосвоенного, то есть процесс напоминает скорее мотивирование ослика повешенной перед его носом морковкой. А определенные минусы и негативные эффекты — назовем хотя бы экологию, чтобы не обвинили в морализаторстве – на лицо. И всех ответов, хоть убейте, Фауст не получил. Получил же страшнейший кризис. Как и весь мир его имени сейчас – можно даже не оговариваться, что западный, ведь Восток во всем стремится косплеить Запад (даже модернизация на Востоке получила несколько уничижительное название «догоняющей»). Возящийся – ради благих, конечно, целей, найти лекарство от СПИДа – в лаборатории с летучей мышью, склянками, пробирками, вирусами и ДНК ученый китаец – чем не Фауст наших дней (одних летучих мышей на страницах Гете сколько! А китайцев во всемирной науке?)? То, к чему это привело, привела цивилизация Фауста, возможно, будет все же ее концом (давно пора!). Ибо выдуманный фаустами мир совершенно неожиданным для него самого образом оказался как минимум беззащитен перед новыми вызовами. И хотя бы потому, что если без всей этой цивилизации и ее гаджетов обойтись покамест довольно тяжело, то ее выморочность и виртуальность (и вирулентность) продемонстрированы вполне. Ведь, например, касающееся всех: казалось, день нельзя представить без офиса, работа встанет, конец цивилизации-прогрессу —; но вот, работать из дома, не тратя время и силы на дорогу, самому планируя день, среди привычных и милых вещей, оказалось гораздо эффективнее… То есть альтернатива фаустианской рациональной и технократической цивилизации еще не обозначена точно, даже не начато толком ее осмысление, но вот хрупкость ее, тщетность и даже порочность показали нам современные фаусты во всей красе.