на середине мира
алфавит
станция
новое столетие
москва
СПб
МОСКВА
поэты 60-х — 80-х годов
о поэтах —
поэты о поэтах
— воспоминания —
критические статьи
лианозово
ИГОРЬ ХОЛИН
« Когда я забываю о Боге
Я
Поклоняюсь
Самому себе»
ГЕНРИХ САПГИР
« И вот —
дерево
омываемое потоками вод:
и ствол
и лист
и цвет
и плод»
части как целое:
от 80-х к 2000
ЕВГЕНИЙ ВСЕВОЛОДОВИЧ ГОЛОВИН
ТУМАНЫ ЧЕРНЫХ ЛИЛИЙ
избранные стихотворения из книги
«
что было когда-то и надеялось
на идеальную метаморфозу
в павлина в цистерну в дирижабль все
что сверкало и шуршало и билось и летело
и теперь
ожидая сожжения
в концлагере мусорной свалки
вспоминает потерянный пардиз своей формы
»
СМОГ
самое молодое общество гениев
ЛЕОНИД ГУБАНОВ
«...И всё равно, и всё равно,
Ад пережив тугими нервами,
Да здравствует твоё вино,
Что льётся в половине первого.
Да здравствуют твои глаза,
Твои цветы полупечальные,
Да здравствует слепой азарт
Смеяться счастью за плечами.
Моя звезда, не тай, не тай,
Мы нашумели как гостинница,
И если не напишем — Рай,
Нам это Богом не простится.»
АЛЕКСАНДР ВЕЛИЧАНСКИЙ
Высоко иль низко,
тяжко иль легко,
но пока Ты близко —
мы недалеко:
Ты — фитиль, мы воска
жар и холод враз,
пока словно воздух Ты
окружаешь нас.
АЛЕКСАНДР ОЖИГАНОВ
кричал кривулин: «красовицкий!»,
а я артачился: «чертков!»...
и красовался строй советский,
смеясь над парой дурачков.
бабахали на стрелке пушки,
взвивался в небо фейерверк,
и прыгал лермонотов,а пушкин,
разинув рот,смотрел наверх!..
какая может быть обида,
когда в бедламе,в злобе дня
ни стася нет,ни Леонида,
ни вити, ни, считай, меня.
МОСКОВСКОЕ ВРЕМЯ:
АЛЕКСАНДР СОПРОВСКИЙ
«
Не будет конвоев и плах,
Предсмертных неряшливых строчек,
Ни праздничных белых рубах,
Ни лагеря, ни одиночек.
Ни чёрных рыданий родни,
Ни каторжной вечной работы.
Длинны мои мирные дни,
Я страшно живуч отчего-то.
Поэтому я додержусь
До первых порывов борея.
Не вовремя кается трус —
И трусы просрочили время.
». СЕРГЕЙ ГАНДЛЕВСКИЙ
«
Я закричу, умру — горбун в окне,
Испуганная занавесь ворвётся.
Душа вздрогнёт, медлительно очнётся,
Забудет всё, отдаст усталость мне
И девочкой к кому-нибудь вернётся.
». БАХЫТ КЕНЖЕЕВ
«
уяснишь ремесло человечье,
и еще навостришься, строка,
обихаживать хитрою речью
неподкупную твердь языка.
Но нежданное что-то случится
за границею той чепухи,
что на гладкой журнальной странице
выдавала себя за стихи.
Что-то страшное грянет за устьем
той реки, где и смерть нипочем, —
серафим шестикрылый, допустим,
с окровавленным, ржавым мечом,
или голос заоблачный, или...
сам увидишь. В мои времена
этой мистике нас не учили —
дикой кошкой кидалась она
и корежила, чтобы ни бури,
ни любви, ни беды не искал,
испытавший на собственной шкуре
невозможного счастья оскал.
». АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ
«
как в застолье стаканы вина
я вещам раздавал имена
в мастерской миростроя московский студент
кругозора наследный царек
я примерил к руке штыковой инструмент
и лопату лопатой нарек
что-то двигало мной наобум
упражнять ученический ум
словно флагманский вол со слепнями в мозгу
по хребту роковой холодок
все предметы природы я вел на москву
на словесный беря поводок
» плеяды:
не все, но многие.
ДМИТРИЙ АВАЛИАНИ
« Рога покачивались мерно,
овечка говорила: мир вам,
осел молчал жестоковыйно,
собрат его седлался верный».
ВЛАДИМИР ЩАДРИН
« Самый великий поэт — Адам.
Он нарек имена всем созданьям —
Птицам, диким зверям, скотам, —
Никаким не быв связан заданьем.
Потому от поэзии никуда не деться,
Что она — наше боговдохновенное детство.
С лихвой возвращенное нам сегодня
Из Гроба Господня!»
АНДРЕЙ АНПИЛОВ
Случайно муравей, увлёкшись,
На ногу мою прибыл
И заметался,
Где верх, где низ не разобравши.
Однако, сдую молодца,
Уж раз заметил.
Тревожа Бога не однажды,
Я сам вслепую прикасался
Бог весть чего, каких святынь.
И каждый раз Он нежно, терпеливо
Снимал меня с себя
И пересаживал к подножью
Горы афонской.
ОЛЕГ АСИНОВСКИЙ
«Ной душу
В ковчег погружает
И вытесняет сушу...»
ВЛАДИМИР АРИСТОВ
Но разве не вы друзья мне сказали
О будущей ночи
В Москве темноликой?
...
Разве не помните вы
Разве не вы звезды морские
сквозь ветви могли подтянуть с земли?
Разве не вы прошли в глубине
С тинистым илом
И сеном тенистым...
И в полночном хладе и свете
Провожая меня в воздушный путь,
Помост содрогая в холодной пыли,
И руки мои раскинув в ложбины гранитной длины
У звезды гранитной забыли.
ЕЛЕНА ВАНЕЯН
Ещё несёт Господь безлюдными местами
В зелёном угольке, украшенном золой,
Жнеца с серпом, солдатиков с цветами,
И мотылька с порхающей иглой.
Останься здесь — за три зелёных ока,
Где белый свет в тени себя похоронил,
Где мой конёк в живом зрачке глубоком
Сухое перышко, плескаясь, уронил...
Горит мой дождь, сияет сад безвестный,
В нем нет плодов... но видно далеко,
Как шпажники стоят — порывисто и тесно,
И свищет серп в железное ушко.
ИВАН АХМЕТЬЕВ
« когда
когда ты утомишься
когда ты переутомишься
когда ты к Богу обратишься
тогда ты многое поймешь
когда ты сердцем просветишься
когда от злости исцелишься
тогда ты воссоединишься
тогда тогда ты отдохнешь»
АЛЕКСАНДР
МАКАРОВ-КРОТКОВ
«
Душа отсырела.
Подвинул ее поближе к огню —
запахло паленым.
»
ИГОРЬ КАРАУЛОВ
«
Актеров знобит,
Гамлет расчихался на монологе,
но они доиграют,
они упадут замертво
не раньше, чем сказано в тексте.
Они дождутся своего Фортинбраса
(Уилл Смит),
и после его итоговой реплики
они обнимутся и пойдут,
не дожидаясь оваций,
в соседнюю сосисочную.
Там, греясь дешевым пивом,
они будут обсуждать тему,
самую популярную в этом
и в каждом другом сезоне:
Существовал ли Шекспир?
Сам ли он сочинил
эту дивную флотилию пьес?
Или это подарок
пришельцев,
построивших Стоунхендж?
»
АННА АЛЬЧУК
ПАМЯТИ ОТЦА АЛЕКСАНДРА МЕНЯ
ИГОРЬ ЛАВЛЕНЦЕВ
Полно, Берта,
Не плачь,
От твоих полуночных обид
Замирает душа,
Голубиные плечи сутуля.
Все равно не поверит твой прадед
Матерый хасид
В то, что годы любви
Уместились в неделе июля.
НАТАЛИЯ ЮЛИНА
Граница ночи жёлтым осветилась.
Стоим в пустыне мы на самом дне,
Где синь песок, а камни холодны.
Никто про нас здесь ничего не знает,
И красный глаз пустыня открывает.
ТАТЬЯНА ДАНИЛЬЯНЦ
« Тишина закрывает сердца,
тишина изгоняет глупцов
неспешаших и спешных.
Малые звезды с нами,
когда мы смеемся
смехом нежности и надежды.»
ПОЛИНА АНДРУКОВИЧ
«ложатся голуби не весеннюю землю
думают по-стракнет по-стравински,
потому что слушают землю
смерть зовёт их кормить»
ТАТЬЯНА НЕШУМОВА
Отойди от беды, убеги.
Подойди ко мне ближе на шаг.
На полшага. На четверть. Begi-
nnen. С чего нам beginnen?
Нет, с чего вдруг beginnen опять
Начинать эту жизнь сочинять?
А вот всё же попробуй, побудь
в этой точке, где двойня двоится,
берега берегут, береги
этот день, этот миг, эти лица,
подойди, ты же знаешь, не слиться —
так чего же дрожать как страница
на ветру, словно мальчик Живаго
на тебя поглядел, загадал:
если бог существует — замри.
Существует. Теперь отомри.
Встань сюда и туда посмотри.
ТАТЬЯНА ВИНОГРАДОВА
Любовь — это просто любовь,
не больше, но и не меньше.
Смерть — это просто смерть
в той ночи, где тонет пространство.
Я умираю,
так и не узнав
тебя.
Ты умираешь,
позабыв
обо мне.
ЕВГЕНИЯ ВЕЖЛЯН
«
Выйдет утром с сеточкой за едой.
Тень помашет веточкой голубой.
И посмертный нюхая кислород.
Никогда уже не помрёт.
»
ДМИТРИЙ ВЕДЕНЯПИН
Недавно приятель сказал мне в одном разговоре,
Нескладном немножко,
Что время из всех, так сказать, категорий
Уж точно не ложка
И даже не вилка; пространство добрей и круглее —
Садишься в двуколку
(Ну, в поезд) — раз-два и вернулся! Вот пляж, вот аллеи...
А толку?
ЕКАТЕРИНА ЗАВЕРШНЕВА
на склоне
когда нас уже нет
ничто не шелохнётся
не изменится
редкие облака
в перевернутых зрачках
моря внизу
ПАВЕЛ ЖАГУН
12.
Оголённый.
Чужой вокзал.
Твой бумажный стаканчик пуст
и окурок прилип к губе.
Ты, наверно, не всё сказал,
облетевший прозрачный куст.
Все слова на кривом столбе.
Видишь, лёгкий прощальный взмах:
красный лист пролетает двор,
возвращаясь в ладонь с небес.
Так и в ранних твоих стихах
всё меняется до сих пор.
С каждым годом.
Само по себе.
ГЕННАДИЙ КАНЕВСКИЙ
смирно! — говорят вам, штафирки,
внемля аргументам и фактам:
я служил шталмейстером в цирке,
я давал воды элефантам,
а когда печальные звери
уходили в ночь по четыре,
я стоял на стрёме у двери,
воровской фонарик притыря.
помните змею-недотрогу? —
до сих пор директор икает.
я служу зелёному богу —
ваши рядом с ним отдыхают.
цейсовские стёкла — в порядке.
голуби идут по карнизу.
маленькие львы и лошадки
поздравляют бедную лизу.
АНДРЕЙ КОРОВИН
я сотворяю мир
по образу и подобию своему
а значит в мире моём
должны быть Бог
и возлюбленная
горы и океаны
любовь и поэзия
должны быть
в мире моём
а больше мне
ничего и не надо
НИКОЛАЙ ЗВЯГИНЦЕВ
Давний табачник с родины Грина,
Богатый жилистый караим!
У стольких женщин имя Ирина,
Назвал папиросы только твоим.
Кому-то стихов, серебряных ложек,
Взгляда в окошко в спину Христу,
А ты теперь дым, пацаны с подножек,
Два миллиона за двадцать штук.
Выверни крылья, только едва ли
Будет из искр прощальный салют.
Но чтобы услышать, как тебя звали,
Плавал же Крым вослед кораблю.
МАРИАННА ИОНОВА
Куда ты унес Господа моего?
не отвечает
ни за какой процесс
эта зона мозга
птицы автопортрет в витрине
только звон этот:
надо жить
надо же
ВАЛЕРИЯ ИСМИЕВА
Уходит поколенье стоиков. Но мы,
Земную жизнь пройдя до половины,
Их места не займём и не усвоим
Самопожертвованье как альтернативу
Небытию. Тем более что женщин
(Среди оставшихся давно нет стариков)
Зеноново ученье не влекло,
Точней, они его и не читали,
Вверяясь лишь упорству и надежде,
Такой, что, может, здесь не знали прежде,
И позже, хоть стреляйте, не поверят.
АЛЕКСАНДР РЫТОВ
***
Смола, белый мед и маслины.
Нас пчелы несут, как Харон,
на крыльях своих — паланкинах
в замедленный вяжущий сон:
в просторы кладбищенской глины,
в керамику новых времен.
РОСТИСЛАВ АМЕЛИН
***
дом мысли спит при свете дня
и в окнах тусклый свет
забытого во тьме огня
горит как сладкий цвет
но если день уходит прочь
тьма пробуждает дом
из окон просвещает ночь
свет ангельским огнем
он испускает сладкий цвет
надежды на тепло
и бражники летят на свет
но бьются о стекло
МАРИЯ МЕЛЬНИКОВА
***
Мертвый Федерико Гарсиа Лорка
Просыпается в кровати кириллицы.
Его расталкивает — и больно —
Существо четырнадцати
Лет, не знающее испанского языка,
Значения слова «левкои»,
Истории ХХ века и вообще ни фига,
Но знающее что-то такое,
Что дает основание тащить человека из гроба.
Впрочем, у Лорки и нету гроба.
Он пытается объяснять про травы,
Особенности слез и форму агавы.
Девочка не понимает. Кузнечик орет чего-то.
Чувствует ли Лорка себя идиотом?
Тут нам не помощники ни пятна света,
Ни сосна, ни водомерки подмосковного лета.
СВЕТЛАНА БОГДАНОВА
Шерлок, как всегда, берет третий экипаж.
Прилипает к лакированной подножке, затем — к бархатному сидению...
Точно палочник из ужастика, взбирающийся на десятый этаж.
Он так же хрупок и так же изящен. Полупрозрачен, как пресловутый мираж.
То ли дело я. Тяжелая и плотная,
Свинцовая Рапунцель в темноте колодца.
Колодца, вывернутого наизнанку, торчащего вверх, как булавка,
О которую можно навсегда уколоться...
Выхожу за первого встречного.
Покупаю первый попавшийся дворец.
Оглядываюсь на первый же окрик,
Кладу богатство в первый же сберегательный ларец.
Мне некогда ждать третьего. Мой мир слишком зыбок.
Он разворачивается и осыпается, наподобие древнего свитка.
(Понятия не имею, откуда и о чем этот свиток).
Я не сыщица и не чтица. Я интуитивная гусеница. И у меня лишь одна попытка.
МАРИЯ ПОПОВА
близко и даже во мне
ты жженье в груди
из стакана вода
и пух тополиный
ты облако и одуванчик
ты где-то есть
и знаю что любишь меня
а я просто слышу
как у меня внутри
пульсирует сердце твое
ЮРИЙ ПЕТРЯЕВ
***
Напишите мне, свой поставьте след
Я люблю смотреть на ваши слова
И гадать, глаза ваши будут или нет
Вписываться в лунный овал
Напишите, как умудрились вы
Ваша пуля навечно застряла во мне
Чтоб с тоски и боли по ночам выть
На огни городских камней
Не печальтесь, если что-то не так
Ничего, бумага терпит пока
Свадебное платье, дурацкий колпак
Дрогнувшая правая рука
Может, потому, что была неправа
Зачеркивая слова
АЛИНА ВИТУХНОВСКАЯ
***
Я хочу, чтоб началось Землетрясенье,
Осознав себя в морщинах трещин
Ницшеанства, в высшем потрясенье,
В тьме утробной погребенных женщин.
Я хочу, чтоб признаки распада
Обретали мощь сакральных знаков.
Я хочу, чтоб пригубили яда
Губы тех, кто вина пил со смаком,
Тех глупцов, что в бесполезный Космос
Глядя в восхищении беспечном,
В этом скучном русском Холокосте
Не сумели разглядеть конечность,
Тех, кто в метафизике Хаоса
Толковал о вечном возвращенье.
И не видел как страшны Стрекозы
И планет бессмысленно вращенье.
Пусть огонь мерцающих кремаций
Их поглотит! Пепел, словно пыль,
Разлетится, ибо оставаться
Не хочу средь тех слепых, кто жил.
ЛЕРА МАНОВИЧ
***
Зачем, учитель мой, опять
твой взгляд печален,
Никто не хочет умирать,
Die Blätter fallen
Всё предо-о-пределено,
На дни разъято,
Вот тополь поделил окно
На два квадрата.
На крышу влезешь, cмотришь вниз —
Заплаты-латки.
Вот Полетаев на карниз
поставил тапки.
И сам ты тут не навсегда
Такой тревожный,
А самолеты-поезда
Умрут чуть позже.
Всё — только улиц тишина
На миг притихших.
Моргнет и скатится луна
За ворот крыши.
МАРИЯ СТЕПАНОВА
5
Пока темно, я думаюсь в тебе,
Как провиант в горбу верблюжьем,
Как сувенир, нечуемый в беде,
Но милый, если обнаружим.
Уже, как было, собираем ужин.
И в чем-то белом, как в бинте,
В моем глазу на тем и сем свете
Видна — а мы тужи?м и ту?жим.
Я под ковром лежу лицом к ковру
И вверена его защите.
Утопленник всплывает поутру,
Тяжелый, сколько ни тащите,
Он полон солью, зеленью, водой,
И, как ни тщись, навеки молодой.
АННА СMИРНОВА
О состоянии науки
Метафизика в современном мире —
это удел мечтателей,
Это дом, это стены,
Оголенный инстинкт и война.
Метафизика — бред сумасшедшего
И прибежище трусов,
Последствие кораблекрушения
И последние слова перед смертью.
Запретить метафизику?
Вывести ее во внеэкономическую зону?
Да пожалуйста!
Рот только не затыкайте!
И не жалуйтесь потом
на свою вонючую, рассеянную
и прирученную духовность!
СВЕТЛАНА ШИЛЬНИКОВА
Куклу ходячую вывела за руку мама,
Ту, что в комоде на полке стеклянной живет,
Ливнем питается (в старой оконной раме,
пензенской пилораме). Моих широт
Было немного — грибные окраины леса,
Волжская вобла, московские берега.
Я состояла натянутой заживо леской
Между портвейном и запахом молока
В кружке гремящей. По истринским косогорьям
Женщины ели малину, мужчины мед
Перебродивший. Девочки пели хором,
Мальчики поодиночке. Не зная нот,
Потусторонне соседи носили воду,
Долго читали карточки — на пальто
Гречку колечко табак, и с телячьей свободой
Старыми шинами яузский терли понтон.
После кричала с небес баба Груня глухая,
Мол, ухожу, возвращаюсь обратно домой.
Ветер доламывал двери железные рая,
Ключ потеряв. И смородинной пахло войной.
НИКОЛАЙ МИЛЕШКИН
* * *
памятник?..
воздвиг
БОГДАН АГРИС
* * *
Вот ты и вышел
К той, далеко по простору проброшенной ленте,
Что поведёт тебя к Таре и к лунным пожарам
В полночь над Сходней.
Недалеко от заезжего дома Да Дерга,
У сольного клёна —
Автозаправка.
Чуть над землёю,
Торной тропой на Куальнге
Течёт колесница.
Дальше, у Филино, в сером потёртом тумане
Выйдет навстречу тебе водопас обветшалый,
С ливнями сущности в правой и левой ладонях.
ДМИТРИЙ АРТИС
* * *
Со мной никогда ничего не случится.
Я скукой проверен, печалью испытан.
Смотри, как меня подпирает отчизна:
и справа, и слева могильные плиты.
И снизу, и сверху сплошная солома,
венки от подруги, от жён и детишек.
Я виделся им вымирающим словом,
и был я, как есть, покаяния тише.
И всякие мысли сжимал до глаголов,
и было глаголам отказано в действе.
Июньское небо, февральское горло,
апрельская зрелость и —
вечное детство.
ВАСИЛИЙ БОРОДИН
* * *
сердце на севере
воздух на дереве
вместо листвы
ветер везде
человек ходит
вместо себя
где с собой встретиться
что себе рассказать
из года в год одни
окна и облака
звёздочка в проводах
рядом с другой
ГРИГОРИЙ ГОРНОВ
Чехов
Ночь начинается в полдень. Станция ДРЛО
Излучает слабые радиоволны в направлении горизонта.
Твой корабль местные военнослужащие обычно принимают за НЛО.
Кто поумней — говорит о новой моделе метеозонда.
Ветер расширяет дыры в бетонном заборе, по миллиметру в год.
Тут же усадьба, засыпанная на этаж, оставшаяся от монгола.
Всё вокруг постоянно требует ввести четырёхзначный код.
На дне шахтного комплекса плавает бутылка с надписью «Coca-Cola».
Пахнет жасмином. Недавно прошла гроза.
По бывшей секретной ветке проехали рефрижераторы с продукцией Мираторга.
Наши души как будто сделаны из тех душ, что за
Эпоху до нас мельница мира подлунного намолола.
Ты искупалась в реке Лопа́сня, собрала две корзины белых и делаешь пируэт:
На дисплее радара высвечивается нечто вроде скопленья газа.
Лейтенант наводит ракету на этот «нихера непонятный бред»,
Но майор боится нарушить шаткое равновесие: не отдаёт приказа.
АРТЕМ ПУДОВ
* * *
Песня льётся безостановочно, как осенний дождь. Пусто пересчитывать мелочь в карманах. Что и кому я должен,
но, к счастью, мне — никто. Пойду на рынок — слушать композиции баяна. Дешёвый испуг да прошлое
как помело: тряси им, пока не прольёт влагу ностальгия, или боли кивни — ботинки чисты, свежа рубаха.
Не удивляться, хоть чудо лишь фрагментом и на горизонте. Звуки на прощанье — меха рвались,
и тяжко надрывался инструмент, да и казалось — Пьяццолла скрестился с Шопеном,
в запале кадриль переходила в органную фугу. Мне, как рыцарю когда-то, хотелось бросить щит и меч,
а не шляпу и пиджак на грешную, жестокую, правдивую землю. Раззадорился — не видел столь прекрасной игры.
Всё затихло, и одиночество ударило в плечо, язык показало. Я быстрее домой — щёки в огне, пылают мысли,
горит душа. На пороге дома замер, увидел себя в зеркале, на странную радость узнал: невесомый,
невредимый, дюже честный пред другими и собой. Там, на рынке, кутерьма — жаль, не кулачные бои,
не петушиные склоки. Пожал плечами, стёр усталость, вспомнил о тебе, вдруг понял — стойкость
с горем пополам: преодолеют другие вечную черту меж нами.
ЯНА ЮШИНА
* * *
как ремни по тебе болят
что до края рукой достать
позолота ревнивая
это солнце легло на сталь
а расплещется по плечам
будет якорем за спиной
слышишь чайки тебя молчат
рыбы мерятся глубиной
выдыхай выгораживай
первый выдох девятый вал
стала бездна твоя живой
хоть по имени называй
СВЕТЛАНА ТИМАКОВА
* * *
Твой дом витает в облаках
И, вероятно, ищет случай,
Как улизнуть душой скрипучей
Со стаей говорливых птах.
Качая лампой в потолке
И расправляя скаты крыши,
Он норовит подняться выше,
Пока до лета налегке.
А мы, приехав на денёк,
Стоим в обнимку на крылечке
И удивляемся: путь Млечный
Течёт внизу, как ручеёк.
Плывут планеты вдоль орбит
И звёздных рыбок ловят сеткой.
И лишь одна... одна прищепка
В открытом космосе парит.
НИКОЛАЙ СИНЕХОГ
* * *
и не было ни берега ни дна
и солнце уходило полукругом
но галька оставалась допоздна
ждала, чтоб полнолуние сполна
хлестало пляж серебряной подпругой
и бился неумелый костерок
и чайки были белы и визгливы
им в крылья дул весёлый ветерок
луна висела будто бы пророк
предсказывая степени прилива
а отмель тёмною водой полна
была тем самым морем по колено
и нежилась огромная луна
и не было ни берега ни дна
и волны танцевали в шапках пенных
ЕВГЕНИЯ ДЖЕН БАРАНОВА
***
Ходили чистые, безгрешные,
а вот приходится страдать.
Трясти знамёнами потешными,
любовь фейсбуку предавать.
Когда и краски не останется,
когда всех наших заметут,
пойдём выпрашивать свиданьица,
как пропуска в литинститут.
И лишь тогда отбросив фантики,
сыграв на приступе вины,
прорвутся буковки-десантники,
предложат выпить белизны.
И ты, пригнувшись, выпьешь взвешенно,
лишишься рода и лица,
найдёшь под садиком черешенным
ружьё трёхлетнего отца.
ДИАНА РЫЖАКОВА
***
Круглое озеро — глаз
позабытой земли,
в детство распахнутый,
синий, огромный, блестящий,
выкупай, выкупи черные
мысли мои,
дай настоящее,
выдай мое настоящее.
Будут раскинуты руки и ноги
босы,
кожаный стильный рюкзак
безнаказанно скинут,
беглые капли гусиной,
шипящей росы
лягут под кожу, подоткнутые
под спину.
ГЕРМАН ВЛАСОВ
***
Кто говорит, что мир несправедлив, —
ложится спать, грозу не долюбив
и свиристель меж яблонь не дослушав.
Блаженные — имеющие уши
и слух — в ладони слушать стрекозу,
и смелость — одному гулять в грозу.
Кто говорит, что свет жестокосерд, —
не видел майской ночью лунный серп,
не различал в углу овал сирени,
и кисти ив, и жёлтых лип колени.
Под грозный меди аккомпанемент
он — дачник, потерявший инструмент...
|
