|
на середине мира алфавит станция новое столетие москва СПб АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВСтарший и наиболее яркий поэт сообщества "Московское время". Филолог, доктор наук.
Его страстные, резкие стихи сразу запоминаются - и потому находят почитателей. Переведены на
несколько языков.
Поэтика оформилась окончательно после вынужденного отъезда из СССР. Нынче живёт в США.
В начале 2000-х стилистика резко изменилась - появился "новый Алексей Цветков". Книга "Детектор смысла", изданная
Дмитрием Кузьминым в приложении к журналу поэзии "Воздух" - настоящее явление в современной поэзии.
Публикацию составила Елена Пестерева
Елена Пестерева родилась во Львове, живет в Москве. Окончила юридический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, аспирант Литературного института им. А.М. Горького. Публиковалась в периодической печати, альманахах и коллективных сборниках. Автор сборника стихов. ПРОСТИТЕ ЕСЛИ ЧТО
избранные стихотворения * * * Природа слов тепла не лишена, В них наши тайны искрами повисли. Я все отдам за слово «тишина», За слово «жизнь» в его прощальном смысле. В решетку типографского дождя Заключены мы, пленники Линнея. Чем прозвенишь, что скажешь, уходя, — Все выживет, в фонемах каменея. На будущие вечные дела, Как сноп кистей, олифу и белила, Пригоршню слов природа мне дала, Кровоточащей глоткой наделила. И чтобы свет сознания не мерк, Чтоб серый холст не проступил в изъяне, Гори, гори, словесный фейерверк, Скрывая бред и сумрак обезьяний! Как откровенны эти кружева, Подобно полдню над безлистой чащей. Плетись, Пегас, пока душа жива, Вперед и вверх по лестнице звучащей. * * * До хрипоты, по самый сумрак, Пока словам работа есть, Не просыхай, венозный сурик, Работай, флюгерная жесть. Трудись, душа в утробе красной, Как упряжной чукотский пес, Чтоб молот памяти напрасной Полвека в щепки не разнес. Хребет под розги без наркоза, Как Русь на борозду Петра, Пока любовь — еще не поза Для искушенного пера. Незарубцованною кожей Верней запомнишь, не шутя, Что человек — найденыш Божий, А не любимое дитя. Пока под кожей оловянной Слова рождаются, шурша, Работай, флюгер окаянный, Скрипи, железная душа. * * * В тот год была неделя без среды И уговор, что послезавтра съеду. Из вторника вели твои следы В никак не наступающую среду. Я понимал, что это чепуха, Похмельный крен в моем рассудке хмуром, Но прилипающим к стеклу лемуром Я говорил с тобой из четверга. Висела в сердце взорванная мина. Стояла ночь, как виноватый гость. Тогда пришли. И малый атлас мира Повесили на календарный гвоздь. Я жил, еще дыша и наблюдая, Мне зеркало шептало: «Не грусти!» Но жизнь была как рыба молодая, Обглоданная ночью до кости, — В квартире, звездным оловом пропахшей, Она дрожала хордовой струной. И я листок твоей среды пропавшей Подклеил в атлас мира отрывной. Среда была на полдороге к Минску, Где тень моя протягивала миску Из четверга, сквозь полог слюдяной. В тот год часы прозрачные редели На западе, где небо зеленей, — Но это ложь. Среда в твоей неделе Была всегда. И пятница за ней, Когда сгорели календарь и карта. И в пустоте квартиры неземной Я в руки брал то Гуссерля, то Канта, И пел с листа. И ты бы * * *
С. Гандлевскому
Ах, отчего не может сбыться Зимы период меловой, Когда рассерженная птица Кромсает свет над головой? Уже по краешку обметан, Зима снижается, и вот он У доброй вечности в руках. Ему не кончиться никак. Когда нам меловые сутки Наносит строгая зима, Мои чрезмерные поступки Не предают во мне ума. В стране снегов и белых пятен Мой черный цвет невероятен. Но к очагу меня ведет Толковый, правильный народ. Кружится черная снежинка, Кромсая свет по сторонам. Зачем же времени машинка Февраль отстукивает нам? Горит луна из черных ножен. Какой февраль теперь возможен? В поля пугливой конопли Уходят жизни корабли. Когда на войлочных подковах Зима взберется на порог, Меня в застолье у толковых Осудят вдоль и поперек. Но в календарной сетке буден Еще не всякому подсуден Мой первый свет и первый день Безумной жизни набекрень. Пока размеренная птица Сшивает пестрые года, Я пью за то, чему не сбыться, Чему не сбыться никогда, — За ночь над тушинским ночлегом, За белый свет над черным снегом, Где мы у Бога под рукой В прощальной жизни никакой. * * * Зачем же ласточки старались? Над чем работали стрижи? Так быстро в воздухе стирались Тончайших крыльев чертежи. Так ясно в воздухе рябило — И вот попробуй, перечти. Так моментально это было — Как будто не было почти. И мы вот так же для кого-то Плели в полете кружева. Но крыльев тонкая работа Недолго в воздухе жива. К чему пророческие позы Над измусоленным листом? Мы только ласточки без пользы В ничейном воздухе пустом. * * * Я выспался, но света не зажег. Еще земля не встала по курантам. И маяка отравленный рожок Прокуковал в тумане аккуратном. Я бодрствовал, но встать еще не мог В такую рань — часу, должно быть, в третьем, Где времени отчетливый дымок Дрожал над электрическим столетьем. Я понимал, что ночь еще крепка, Что время сна от Кубы до Китая, Но мертвая кукушка маяка Работала, часы мои считая. Ни молнии, ни птицы, ни ручья — Высокий мир был облачен и страшен. Стояла ночь. Земля была ничья. Последний крик летел с бетонных башен. * * * как в застолье стаканы вина я вещам раздавал имена в мастерской миростроя московский студент кругозора наследный царек я примерил к руке штыковой инструмент и лопату лопатой нарек что-то двигало мной наобум упражнять ученический ум словно флагманский вол со слепнями в мозгу по хребту роковой холодок все предметы природы я вел на москву на словесный беря поводок в типографском раю букваря я язык коротал говоря но трещат на предметах имен ползунки врассыпную бредет караван и лопата на плахе дробит позвонки и копает луна котлован я прибился к чужому крыльцу больше челюсти мне не к лицу поднимаются тучи словарной золы звуки мечутся как саранча хоть литоту лопатой отныне зови хоть мочалом долби солончак * * * чем выйти возразить рослой лозе изюма вольный перечень животных солнце дневного света человеку настает его жаркое лето жизнь переходящее знамя всей федеративной погоды дар выдр одр дур бодр вот трава имени товарища тимофеева хлипкая но с мандатом выйти в колос над которой все облака доброй воли пронзает коленвалом молнии подари своим немногим сверху светлая государыня птица и я дитя больной но понимаю невелика тень и умирать напрасно предметы коленопреклонения зелень и зной пора в гербарий мое маленькое тело добрый вечен говорит луг спокойного всегда милые божьи коровки и лошадки резвые лугом адамовичи впереди их отчий адам идем домой эдем *** когда в густом саду когда в тенистом я вызывал тебя условным свистом сойти к реке где нам луна светла когда к утру мы первых птиц кормили я ни на миг не сомневался в мире что он таков как есть что он всегда как мы играли там в эдеме дети нам верилось существовать на свете он состоял из лета и весны какие липы нам цвели ночами и каждый знал что завтра нет печали наступит день где мы опять верны теперь река за плесом половины уходит в рукава и горловины слепые липы угнаны в пургу мир выстоял но уцелел не очень дороже прежнего но так непрочен он весь река а мы на берегу там на холме все светит в сад веранда я посвищу тебе моя миранда до первых зорь пройдем в последний раз где тени прежних птиц над нами грустно и на глазах прокладывает русло прекрасный новый мир уже без нас *** пой иволга зачем она боится что воздух зол и звук не состоится свисти листву от грусти отвлекая нам жалобно что желтая такая как вовремя на перешейке лета невелика но с крылышками флейта отвертка тайны в колтунах и кронах в поля бинокля вписанная птица за кадром в астматических воронах где наша жизнь назад не повторится вся в желатине в зыбкой протоплазме зов черных губ и бледная ключица я прошлое уговорю случиться но будущее согласится разве киномеханик в фонаре стрекочет там голос нем и все движенья мимо зачем она молчит и петь не хочет над тишиной подвешена незримо где в трещинах кому она щедра то иволгу навеет то щегла Лес на семи холмах до семи небес ледяные ливни пронзает лес до неведомой приговорен весны насылать на город пустые сны в нижнем городе жителей словно блох даже множатся к той же что лес весне людям чудится вот существует бог а в действительности просто лес везде снится жителям что живут в домах провожают мужей выбирают подруг а в действительности на семи холмах до семи небес только лес вокруг я запасся ветошью и песком я суровой ниткой сошью мешок потому что лес с каждым новым сном придвигается к городу на вершок прозорливы без радости мы с тобой часто пяльца валятся из руки слышно заполночь дробно по мостовой росомахи бродят и барсуки если треснут над городом семь небес и с семи холмов облетит туман потечет в долины наследный лес прекратится наш городской обман сколько жизни внизу не знавали бед так нам жалко мертвым что бога нет немножко нервно ступайте но песню оставьте гремящую невдалеке и автора слов на асфальте с пневматикой грубой в руке его перфоратор за годы ударной борьбы и труда спрягал поважнее глаголы чем жалкое горло дрозда с утра поколения кряду всем дискурсам наперекор долбит непреложную правду придуманный нами прибор вдруг вспомнишь состав на вокзале в каком-нибудь зимнем орле с железными в душу глазами подобными мутной грозе все громче предметы крикливы как с острова с горном гонец когда прекратятся приливы и сдохнут дрозды наконец неправда что птицы здесь нет их и голос простился со мной в стране где кладется на смертных как перст перфоратор стальной пьета на заре земля красива птицы светятся летя баба господа спросила где теперь мое дитя в муках я его рожала только видела давно выносила из пожара тельце мертвое одно если в малого ребенка пулю меткую вогнать покричит дитя легонько а потом молчит опять и стоит на зорьке баба в сельском штопаном пальто голосит но слышно слабо не ответит ей никто уж такая здесь эпоха не сыскать концам начал мы всю жизнь кричали плохо нам никто не отвечал лишь молчала в звездах башня снежной ворохи крупы отчего нам жить не страшно неужели мы глупы Ночью от села невесела с того ли крылечка ставни наперекос по двору куры востры скок-поскок только смерклось старичок-калечка стук-постук кривой клюкой о пустые версты узелок приторочил в узелке заначка гнать взашей стыдный страх исчезни луна в туче а за ним опрометью малая собачка хоть неказист человек а свой с ним-то лучше вот идет калечка лугом семенит бором ягоду ли берет гриб ни гроша не давши в пуще лешие в крик русалки в пруду хором чуть хлебнет из горлышка и шасть себе дальше чу не мент ли из-за бугра шагами тяжко послушно лезет в узел где печать на ксиве справка из диспансера нужная бумажка ан нет является ему сам господь в силе стой говорит калечка ничего не бойся глаза огнем палят борода снег на брюхе говорит зычно но голоса нету вовсе понятно без голоса просто слова в слухе вот говорит господь лес поляна вот речка в лесу лоси сохаты на лугах покосы счастлив ли ты на такой дороге калечка или еще что-нибудь сочинить для пользы старичок в ответ а что кому еще нужно тут говорит чуть вбок уйма грибов и ягод когда не подеремся живем даже дружно люди как проспятся довольны ну и я вот и доволен что бог а не мент участковый и уже идти дальше погоняет ногу только вдруг внизу трава шелестит по новой и собачка изо всех сил говорит богу сделай просит господи и для меня тоже чтоб и я собачка была на свете рада сотвори другой мир а не нынешний боже пусть жизнь в нем окажется не беда а правда нет говорит бог не для тебя творил время не для тебя пространство небо с легким паром тебе говорит бог собачка волчье семя ни дам ни отниму живи как жила даром и пошел себе не страшный но шибко гордый вот выпадает роса скоро овсы в колос калечка с заначки ослаб весь лежит мертвый собачка сидит рядом и воет и воет в голос *** человек не прекращается исчезая без следа просто в память превращается и собака с ним всегда прежнего лишаясь облика словно высохший ручей остается в форме облака в вечной памяти ничьей ничего с ним не случается просто прекращает жить там собака с ним встречается или кошка может быть мертвому нужна попутчица тень ушастая в друзья без собаки не получится одному туда нельзя *** осталось несколько событий неисправимый скоро срок и жизни медленный строитель уже отложит мастерок тогда наступит настоящий один обещанный тебе печальный космос состоящий из четких точек и тире над этим типографским полем повиснет может быть одно наперекор глазницам полым магическое полотно и луч в котором мчится мимо с какой отметки ни начни все что с тобой при жизни было и все же не было почти * * * облака над полем битвы вмиг стрижи остры как бритвы неба невод голубой написать чтоб током било чтобы в жизни так и было как придумано тобой в недрах предки-невидимки пали с горем в поединке путы сумрака крепки годы сцеживают в реку положили человеку жить недолго вдоль реки сучья в шторм черны как брови стынет стержень нашей крови всей победы на пятак не кори что криво вышло мы живем почти неслышно мы стараемся и так горизонт закатом занят в устье пункт где всех не станет в кашу шкив сотрет ремни в промежутке жил жестоком тяжело живьем под током сам рубильник поверни * * * напрасно в направленье ада прокладывать загробный путь давайте умирать не надо продолжим жить куда-нибудь пусть било нас и обижало надежда выжжена в груди но там же обнажает жало такое что не приведи ведь жив же каждый жабры грея под общим солнцем без труда я к вам привык за это время зачем расстанемся тогда жаль что однажды как цунами слизнет и больше ни души есть и плохие между нами но мы и сами хороши нас мало канарейка мышь ли зимой озябшие в пальто живите все какие вышли и все простите если что. на середине мира новое столетие город золотой москва  |