без числа

Мирослав Андреев о Евгении Шешолине.

Вот это "одинаковая сила, нагрузка строк" поразили.


К объемным формам поэзии Евгений подходил очень избирательно — не только к созданию, но и к чтению. «Завязываю», — говаривал он порой. По-дружески терпеливо выслушивал мои, некоторые принимал и целиком. Для него, по-видимому, важна была ровность, одинаковая сила, нагрузка строк. Вспоминаю один из поздних зимних вечеров 1987-го года у себя в сторожке. Был большой мороз, даже быстрая Пскова замерзла, в огромных валенках и закутанный шарфом до глаз он пришел с той стороны реки и остался до утра. Мы читали вслух недавно вышедшие «Творения» В. Хлебникова(3), к которому раньше он относился очень избирательно и с опаской, как к «красному» (что, впрочем, двойственно, если вчитаться, особенно в позднее). Через какое-то время он заснул, а я все не мог остановиться, все вслух — и вот «Поэт» («Как осень изменяет сад…»).

без числа

Взялась за очередную верстку. И вдруг захотелось сильного, драматичного и счастливого переживания подлинного искусства, подлинной красоты. Конечно, Россини. Кто не слушал этой музыки много и часто, тот не поймет, сколько в ней драматизма и новизны даже для двадцать первого века. Это же паркур, то прыжок, то сальто через голову, а то удар или падение. Идеальное стихотворение должно быть как увертюра к Севильскому цирюльнику, со счастливым драматизмом, и чтобы рифмы мерцали. Не били в глаза лампой (в критике и прозе я такое как раз люблю), а мерцали бы как звезды. Как в каватине Фигаро, как в арии Розины.

без числа

Мысль о рифме как о чуде неравноценна переживанию рифмы как чуда. С этой точки зрения самые детские рифмы, кошка-окошко, есть подлинное чудо, так как эти рифмы свидетели словесности человеческого существа. Переживание рифмы как чуда не есть поэзия и даже не один из ее инструментов, а нечто превходящее извне в поэзию, моменты обыденной речи. Знак равенства между речью вообще и поэзией может быть, но он мне кажется нелепым; поэзия прежде всего действие, а речь для современного человека уже не столько коммуникация (которая тоже действие), сколько наполнение воздуха. Что вслед несется: все есть коммуникация; все есть речь; рифмы в живой природе, как близкие и далекие подвиды одного вида, и так далее.

без числа

У Пабло Неруды - "великого жителя планеты земля" - в "Темах" есть мысль о том, что поэт всегда облечен в траур, на его руке - черная перчатка. Средневековье, с его натурфилософией и ее символизмом, описывало поэта как противостояние (оппозицию) сатурна и венеры; траур по утраченной любви. Образы Неруды (в переводе) показались мне яркими, выпуклыми и потому достойными внимания. Что интересно, в эссеистике (над своей прозой сам чилиец шутил) у него много перекличек с роскошным Одиссеасом Элитисом. Но как можно их сравнивать, кроме времени жизни: солнечная гроздь, грезн, классической европейской культуры и житель почти потустороннего мира. И все же мысль о траурности (впрочем, у Элитиса пасхальные мотивы сильные) поэта, о том, что поэт чуждается сладких песен, что мир он видит скорее полным горя, бьется пульсом. Можно списать на болезненный двадцатый век (да хоть бы и папа всем современным поэтам Сандрар), но мне кажется тут вопрос сущностный. Имитировать прожитое можно, и актерство в поэзии есть всегда, и его много. Но все дело в самом актере. Если физически здоровая (или относительно здоровая) тридцатилетняя женщина пишет о неприятии насилия, то это еще не траур. Траур как состояние - на мой глаз - не шок или скорбь, это угол зрения на вещи, на понятия. Если у тебя умер не так давно любимый человек, тебе все равно, кто и сколько тебя насиловал. Ты стала чудовищем, но это уже дело окружения, как с тобой жить. Да, у поэта даже траур аморален. И потому незрелое христианство так боится поэтов, называет их унылыми. Григорий Богослов не разделил бы этого мнения.

без числа

реплика на пока не изданные "Новые оды и элегии"

"Простите, что долго не мог собраться и прочесть ваш новый цикл. Впечатление очень сильное. Так же, как и в "Закрытом показе" поразило движение вперед: что-то не знаю я поэтов вашего поколения, которые были бы способны к движению. Продолжающих достойно развивать предыдущее - знаю немало (Голынко, в первую очередь). И у вас это не легковесное изобретательство, а развитие предыдущих тем. (Вы знаете, что для меня поэзии без тематики не существует). Так вы год никому не показывали? Сильный ход!

Перечел сейчас свое предисловие к вашей книге. Какая невероятная эволюция! И это после сорока лет. Одним словом поздравляю от души."

без числа

Несколько месяцев (почти год) не имею дела с Кутенковым, Вязьмитиновой и пр. "коллегами", и что же? Намного легче дышать. Думаю, это взаимно. Зачем я им? Хотя я была хороший выступальщик и эссеист, у них такого нет теперь. Упоминание меня принижает, но мне плевать, мне просто хорошо. У меня новый роман, вот.

без числа

Забавно смотреть, как так называемый современный поэт пишет и читает свои тексты и как он к ним относится. Очень трогательная картина, покрытая силиконом. Они же строчки составили, они же что-то там такое подобрали и выразили. Ничего не выразили, на самом деле. Этика плотно связана с эстетикой, а вся эстетика нынче в супермаркете. Впрочем, зачем и выражать: выражать нечего, нутро как правило пустое.

без числа

Две фразы выдают для меня очень низкий уровень художественного восприятия. Первая - "я художник, я так вижу". И вторая - "творческий человек равнодушен к быту". В подтверждение приводят вполне фригидные теории и примеры. Что ж, как говорит урла (довольно интуитивный тип людей), флаг им в руки. Иногда мне нравится чувствовать себя урлой. Потому что фальшивая интеллигентность отвратительна, особенно сейчас.

без числа

Мне нравится, что Лев Толстой для меня всегда был художником, а его "идеи" я не воспринимала всерьез. Я и сейчас уверена в том, что такой художник (художник такого типа) не особо волновался о чужом страдании и вообще о людях. Это не мысль, это опыт моих личных худинструментов относительно Льва Толстого. Зато теперь можно без ненужной рефлексии отложить в сторону Бунина и Набокова, а перечитать Чехова.

без числа

Немного о серебряной четверке. Уже давно теряю интерес к поэзии Цветаевой и Мандельштама, а вот Пастернак остается, хотя и с прежним ироничным отношением. Странное сочетание подлости, высокого идиотизма и расчетливости в стихах. И не значит, что не люблю Цветаеву или хочу оспорить ее значение. Да за одну "немочь бледную" ей памятник надо ставить. И если уж говорить об антиклерикализме, то вот он живьем, более дерзкого и у современных авторов нет. Я конечно не антиклерикально настроена и реверансов антиклерикалам делать не стану; но мне интересно, как изменяется отношение. Итак, четверка тускнеет, кроме Пастернака, который никогда особенного места в моем поэтическом иконостасе не занимал, но и не терял. А вот молдаванин (как его назвал Мережковский) Блок растет с годами. Мне не близка такая поэзия, но мы наверно одного безумия поэты. Мне с его стихами интересно. Для меня Блок это не "улица, фонарь, аптека" (чего к этой поделке прицепились?), не символизм, а слезы человека, смотрящего на пожар, который он не может потушить. Но возможно сам и устроил этот пожар. И я всегда смотрю, читая его стихи, на что он посмотрит. А вдруг выстрелит первым?

без числа

Для меня 21 марта не день поэзии, а день весеннего равноденствия, когда солнце вступает в знак овна. День поэзии, празднуемый 21 марта как день поэзии для меня такой же синтетический праздник, как 4 ноября или 12 июня. Это одна из примет нового дивного мира, в котором мне довольно удобно жить, но неудобно вступать в отношения с людьми. Я родилась в нужное время, в нужном месте и среди нужных людей, включая родителей, от которых, впрочем, было же столько вреда, сколько и помощи. А мне очень нужна была помощь. Нужна и сейчас, но я как-то перестала ждать, ожидание уснуло само по себе, я жду уже лет сорок, с тех пор, как написала первое стихотворение.

без числа

Уверена, что одаренный человек не может не любить оперу и балет. Опера может утомлять, чтение "Войны и мира" тоже, но это питательная, захватывающая красота. В опере и балете не важно, хорошо видишь сцену или нет, там дело в другом. В балете - движение, а в опере - звук изменяют пространство-время в зале так, что небольшая фигурка, находящаяся далеко, почти не имеющая лица, вырастает в нечто великое. Опера и балет (о театре и не говорю) есть посрамление всего безличного, выбравшего форму (индивидуальность тоже форма), лишенную движения. А форма должна передвигаться, созерцание человеком неподвижного предмета не бесконечно. А вот при слушании музыки тело, которое в опере и балете сакрализуется, профанизируется. Слушая, человек выходит из тела, он находится некоторое время в неудобном положении. Я бы давала концерты классической музыки в круглых залах без сидений, оговорив свободу движения. Пусть слушатели танцуют.

без числа

В стихотворении о московской богеме 70-х и 80-х неизбежно должны возникать имена: и тех, кто стал известен, Евгений Харитонов, и тех, кто сгорел от таланта, озлобившись и ничего не добившись. И известные, и неизвестные уже хумус. Однако у них есть имена. Человек, знающий хотя бы отчасти тогдашние московские расклады, будет ловко пользоваться именами, которые для него обозначают и особенности личности и нечто большее, космическое. А вот человеку незнакомому имена не скажут ничего. И одной (или десятком) ярких метафор тут не обойтись. Задачка сложная, но очень интересная.

без числа

Начало поста. Первая запись. Сейчас меня интересует образ записи стихотворения, который я назвала бы "большой стиль", именно этим детским словом - потому что есть яркие опознавательные моменты: много слов, рваная пунктуация, парцелляция в сочетании с длинными периодами. Это нечто напоминающее барокко, но какой смысл говорить в 2019 о необарокко? Очень мало авторов чувствуют нерв этого стиля. Стихотворения в нем часто уродливы. В каждом есть три - пять изящных, запоминающихся тропов, но в целом картины не возникает, и вовсе не потому, что не все тропы на уровне, а потому, что у автора нет слуха. Я придаю слуху большее значение, чем зрению (а зрение очень много значит в силлабо-тонике, порой даже больше, чем в сложно-графических композициях). Проблема следующая: имеем много модной поэтической попсы, которую залабали на средних частотах, и не имеем ни верхних, ни нижних. Общество потребления поглотило альтернативу, которая могла возникнуть в девяностых, со всеми флагманами. Мои коллеги по тем годам теперь торгуют собой как авторами по всем континентам.

без числа

Мой опыт говорит, что поэзия косвенно связана с религией и общественной жизнью человека (политикой), и им не трансцендентна. Я могу сделать скидку симпатичному мне автору, если он рьяно убежден, что поэзия "про другое" и рассуждает о богах и героях. Но это "про другое" вовсе не значит, что поэзия трансцендентна. Поэзия вообще не трансцендентна и не растет из житейского сора. Это жест, движение в нужное время и в нужном месте. Это может сделать и человек (тогда возникает посвящение), это может быть сделать домов или деревьев, это может быть давно почивший человек или Ангел Господень. Антика велика именно тем, что в ней было это чувство великой случайной неслучайности. Пушкин это тоже знал. Из современных авторов почти никто.