на середине мира: главная станция волны ЕКАТЕРИНА СОКОЛОВАХРИСТОС ВОСКРЕСЕ, АНДРЕЙ!
стихи 2006 — 2008 гг. * Вот письмо, похожее на одуванчик: Того, на которое отвечаю, нет под рукой. Видела, как ты, или этот мальчик Из твоего рассказа, или кто-то другой Вырос, стал выше дома, всё позади оставив, Нашел себе ту деревню, в которой когда-то жил, Порывшись в игрушках. Вот дом его старый, старый. Вот церковка, где крестили. Двери открыл, Перевернул, потряс, прислушался. Вспомнил деда. Снял колокольню, купол, снова тряхнул: Сыплются крошки — огарки, обрывки ткани, газеты. В сторону отложил крыльцо, рукой махнул. Вот он уходит под утро. Идёт за чем-то, Что видит ясно, во всех деталях, как вижу я, Уже просыпаясь. За ним не бывает следа, Ни воспоминанья о нем, ни его жилья. Все впереди него, даже тень: он освещаем прошлым. Ничего никогда Не остается за всеми нами. Мы догоняем вещи, и память, и время, и имя. Матфей говорит: звезда, Что видели на востоке, шла пред ними. * Поезд насквозь высвечен, из пейзажа выхвачен. Волосы спутников светятся, будто едут — львы: Каждый несёт на плечах золотящийся шар. Слева в соседнем купе один говорит об Афине, рожденной из Зевсовой головы, Другой отвечает: не верю. Справа в купе не спеша О чем-то личном толкуют матом. На станции Микунь морозно, мертво и чисто, словно случился тихий белый пожар. Ненужное выжжено, всё остальное вынесено за скобки Дороги домой. Где-то здесь написано миквархар* По прошлогоднему инею на стене подсобки. *Люблю (груз.). * Учусь отъезду. В памяти давно Всё прошлое уже развоплотилось. Всё собрала. Спокойна. Свет в окно, Меня выталкивая, катится. Приснилось: Друзья обняли, как умели обнимать. Я им во сне не говорю ни слова. Помолодели проводившие меня И ищут отъезжающего снова. * Вот что еще запомнить: Волково, Мёртвый татарский город, дождь и неясный свет. Бисмилля ар-рахман ар-рахим… Камни намокли, Даты — всегда вычисляешь, разницы нет — Русский, нерусский. Вот я жива. Приснилось — Будет ребёнок. А здесь, на земле пустой, — Эта почти московская, как в Коломенском, пряная сырость, Яблоки на траве — запомни постой Мне кажется, ничего не успею; шумят деревья, Шумят деревья, библейские рыбы плывут. Приснилось — мертва моя белая, моя чудская деревня, И её хоронить по осенней реке везут. Вот я жива. Хорошо, что могу не повторяться, Не возвращаться, не терять невесомую связь, И как там, на церковной кухне, не удивляться, Глядя, словно поверх свечи в открытую дверь, в эту арабскую вязь. * В этом взгляде ревнивом на старые серые стены, эту тень на крыльце монастырском сухого куста ты почувствуешь жажду таким осязаемым сделать этот вид — чтобы образом стал, чтобы ясно живое увидеть и нечто живое подслушать. Вот в столетье двенадцатом ранняя осень, вот Русса и скит. Кузнечик в дровах у стены. На крыльцо выходит послушник и, щурясь на солнце, яблоком свежим хрустит. Старая Русса, октябрь 2006. * Год назад: помесь костела и зала масонской ложи, женщина произносила речь. Два года назад — так же странно — прийти с вокзала и сразу лечь, внезапно, как откровенье родителей друг о друге: выданы дети, и остаются одни, так для отплывшего тают холмы по берегу; так водворяется тишина, какой её видели в Кеми; в январе; у Бергмана; и остро, как эта ревность к тебе вчерашнему — смотрю на солнце, каким оно было восемь минут назад, — к тетрадям, Елагину острову, именам на Л, всем городам во Франции, сестре, гитаре, всему, что в твоём отсутствии пугает взгляд. ВИКТОР КАЧАЛИН о стихах Екатерины Соколовой. на середине мира волны новости по сайту новое столетие город золотой корни и ветви |