ТАТЬЯНА ВИНОГРАДОВА
Виноградова (Смирнова) Татьяна Евгеньевна (15.01.1965)
Поэт, литературовед, критик, переводчик, график.
Окончила редакционно-издательское отделение факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова (1990) и аспирантуру филологического факультета МГУ, где защитила (под фамилией Логачева) первую в стране кандидатскую диссертацию «Русская рок-поэзия 1970-х – 1990-х гг. в социокультурном контексте» (1997).
Стихи и статьи публиковались в журн. «Арион», «Дети Ра», «Футурум Арт», «Юность», «Журнал Поэтов», в «Литературной газете», альм. «Словесность», «45-я параллель», сб. «Вчера, сегодня, завтра русского верлибра», антологиях «Il Cammino di Santiago. La giovane poesia d’Europa nel 1997» (Рим, 1997), «Согласование времен 2010. Поэзия третьего тысячелетия» (Берлин, литпроект «Русский Автобан») и др.
С 1997 по 2011 гг. – участница фестиваля русского верлибра.
Лауреат конкурса "Tivoli Europe Giovani" (Рим, 1997), лауреат журнала «Дети Ра» (2011).
Член Союза писателей Москвы (с 2002), Союза литераторов РФ, Творческого Союза художников России. Участница литературной группы «Другое полушарие» (экс-«СССР!»). Была соведущей (вместе с Т. М. Кайсаровой) экспериментальной литературной студии «Логос» при МГУ им. М. В. Ломоносова (2007–2009). Родилась и живёт в Москве.
Kниги стихов:
Лотосы Золото Сон. – М.: Диалог-МГУ. 1996. – 48 с., илл. авт.
Каменное дерево. Юго-Западная книга стихов. – М.: Издательская программа Московской организации литераторов СЛ РФ. 2003. 110 с.
Богданово. Осенняя сюита. – М.: SalOOn Publisher. Издательская программа МОЛ Союза Литераторов РФ. 2003. 18 с.
Уходим в миф – М. – СПб: Летний Сад. 2005. 96 с.
Голодные ангелы. – М.: Вест-Консалтинг. Библ. ж-ла «Дети Ра», 2010. – 74 с. Илл. авт.
Зона саморазрушения. – М.: Вест-Консалтинг. 2011. – 74 с., оформл. авт.
Жизнежуть. – М.: Союз литераторов России, Вест-Консалтинг. Серия «Визитная карточка литератора», 2013. – 44 с.
Ссылки:
книга «Жизнежуть»
книга «Голодные ангелы»
«Журнальный зал»
«Поэзия Московского уни верситета»)
(графика)
(одна из акций «Другого полушария»)
Член Союза писателей Москвы (с 2002), Союза литераторов РФ, Творческого Союза художников России. Участница литературной группы «Другое полушарие» (экс-«СССР!»). Была соведущей (вместе с Т. М. Кайсаровой) экспериментальной литературной студии «Логос» при МГУ им. М. В. Ломоносова (2007–2009). Родилась и живёт в Москве.
Kниги стихов:
Лотосы Золото Сон. – М.: Диалог-МГУ. 1996. – 48 с., илл. авт.
Каменное дерево. Юго-Западная книга стихов. – М.: Издательская программа Московской организации литераторов СЛ РФ. 2003. 110 с.
Богданово. Осенняя сюита. – М.: SalOOn Publisher. Издательская программа МОЛ Союза Литераторов РФ. 2003. 18 с.
Уходим в миф – М. – СПб: Летний Сад. 2005. 96 с.
Голодные ангелы. – М.: Вест-Консалтинг. Библ. ж-ла «Дети Ра», 2010. – 74 с. Илл. авт.
Зона саморазрушения. – М.: Вест-Консалтинг. 2011. – 74 с., оформл. авт.
Жизнежуть. – М.: Союз литераторов России, Вест-Консалтинг. Серия «Визитная карточка литератора», 2013. – 44 с.
Ссылки:
книга «Жизнежуть»
книга «Голодные ангелы»
«Журнальный зал»
«Поэзия Московского уни верситета»)
(графика)
(одна из акций «Другого полушария»)
ПЕСНИ ВИЛЛИСЫ
* * *
Уходим в миф. В ненастную мечту.
Уходим навсегда из вашего штрих-кода.
России больше нет. Но в мифе я прочту
Благую, тяжкую, живую память рода.
Писать о том, что вижу за окном?
Еще, быть может, в гражданина поиграться?
Россия сожжена. И дом — не дом.
И только в мифе свет живой остался.
Перун и Велес, Мокошь и Дажьбог,
Русалки, дисы и вилисы, помогите!
Лес вырублен. Болит его фантом.
Вы, пращуры, на бой благословите!
Уходим в миф, в ненастную мечту...
Но стонет Иггдрасиль, и Ольга мстит древлянам.
Понеже — есть предел. Мы перешли черту.
России нет. Есть только миф кровавый.
* * *
Избравши что-то как звезду...
Р.Фрост
Р.Фрост
Я шла, повинуясь лучу,
к той звезде,
что казалась — близка.
Луч держал и дрожал
надо всем и над всеми.
Невесомо и страшно
скользила душа.
Луч, душа и звезда,
а вокруг — пустота.
Остальное — по схеме.
С двойником, отражением, тенью
к слиянью стремясь,
в лунной дали зеркал
всё яснее тебя узнавая,
повинуясь лучу, —
я иду, я хочу,
веря в то, чего нет, —
на серебряный свет,
к нестерпимо реальному
призраку рая.
И дрожала звезда,
или слёзы в глазах,
и в душе, как всегда,
было не разобраться.
Только просто —
прийти.
Только просто —
сказать.
— Всё по схеме.
К чему повторяться?
Я шла,
повинуясь лучу,
и последним был каждый шаг.
И когда луч внезапно —
нет-нет, не погас, —
просто кончился вдруг,
как тропинка у самого дома,
я увидела смерть
в потускневших зрачках твоих глаз.
Луч — тогда,
а вот это — сейчас.
Всё по схеме.
А разве могло — по-другому?
1992
* * *
Любовь — это просто любовь,
не больше, но и не меньше.
Смерть — это просто смерть
в той ночи, где тонет пространство.
Я умираю,
так и не узнав
тебя.
Ты умираешь,
позабыв
обо мне.
Боль приходит, ложится
рядом, закрывая всё небо.
Боль нельзя рассказать,
её можно только терпеть.
Больно — это не тогда, когда плачут,
молят, стонут, кричат.
Больно — это когда молча,
молча, молча, без слёз
смотрят сухими глазами
в раскрытую ночь,
где навсегда
тонет пространство
и память,
и где не бывает
рассвета.
Боль — это просто ребёнок,
который убьёт свою мать.
Боль подымается к сердцу
чёрной стоячей водой,
серым ноябрьским туманом,
злою бесснежной зимой...
Смерть отворяет двери.
Любовь
сжигает
наш
дом.
1996
* * *
Зачем же ты еще существуешь,
постаревший бог
неудавшегося мира,
мира, который ты сам
убиваешь? В тебя невозможно верить,
молитва тебе —
бред безумца,
благо твоё — иго,
имя, как ладан, дурманит,
как свинец расплавленный, жжёт.
Ты мстительно разрушаешь
созданное тобой.
Рядом с тобой люди —
ты делаешь их тенями.
Рядом с тобой пространство
переживает коллапс.
Раньше твой мир был раем,
чёрным сияющим раем!
Зачем ты его превращаешь
в аккуратно побеленный ад?!
— Просто закончилось время.
Просто слова истончились.
Просто ты стал мудрее.
Просто ты больше не бог.
И я не могу молиться,
я не могу остаться,
но и уйти отсюда
тоже я не могу.
2001
* * *
Девочка-ночь умирает.
Падают капли зари
на затихший заснеженный город.
Окна — бессонниц глаза —
всё-таки гаснут.
Рвется горящая нить.
Тёмный луч летит над проспектом —
прямо в сердце.
Но контуры башен
уже очертил
бесстрастный рассвет.
...Наконец ты отпустил мою душу,
и мне тоже
можно
уснуть.
2005
БРЮНХИЛЬД — СИГУРДУ
Предначертали норны
в снах и веленьях тёмных
быть нам с тобою рядом,
но порознь, навеки порознь.
Предначертали норны
любить мне тебя, Сигурд.
Ты же, меня полюбив,
забудешь по воле Судьбы.
Другая взойдёт на ложе,
на брачное твоё ложе.
Но страшными будут сны,
еще страшней — пробужденье.
Поздно вспомнишь ты клятвы,
поздно вспомнишь меня.
Вспомнишь осень над фьордом,
вспомнишь холодный туман...
Как проступают руны,
стертые, но живые,
память твоя очнется,
вспомнишь, что будет с тобой.
...Тягостны дни без солнца,
тягостно Хрофта молчанье,
но всего тяжелее
знать то, что нельзя изменить.
Предначертали норны
любить нам друг друга, Сигурд.
Предначертано также:
на свете нам тесно вдвоем.
Злою любовь наша будет.
С тобой мы разделим ложе
в доме с дверью на север,
свитом из змей живых.
...Но не хочу больше видеть
будущего очертанья.
Нынче с тобой мы вместе —
и солнце сияет в ночи.
2003
ТУМАННЫЕ СТИХИ
(закат и сумерки над речкой Ворей 7 августа 2004)
..И туманные холмы,
и туманные луга,
и под небом из тумана,
позабывши берега,
льется млечная река.
...Словно волосы русалок,
стлались травы под туманом.
По земле струилось небо,
на губах от облаков
оставался холодок.
И качались иван-чаи,
постепенно исчезая,
превращаясь то ли в шпили,
то ли просто в кружева, —
и кружилась голова.
...А на настоящем небе,
бледно-розовом, далеком,
догорали отраженья
облаков. в прозрачной мгле
проплывавших по земле.
2004
ПЕРВЫЙ СНЕГ
На глади мира – белый свет от снега.
Погладь мою тоску. Она нелепа
и не умеет в этом мире жить.
В три пополуночи здесь небеса коварны.
Октябрь-оборотень, волк седой, сорвал златые бармы,
и нежный снег осыпал смертью плоть листвы.
На новолуние дома своих боятся окон,
И мнится: серо-розовое небо — кокон,
и из него вот-вот появится зима.
В три пополуночи дома, как призраки, таятся.
Какие казни там за окнами творятся?..
Свет окон тускл. И белоснежна ночь.
Каштан склонился, погребён вторым цветеньем,
и жёлтый клён стал чёрно-белой тенью.
— Мне холодно! Погладь мою тоску!..
...А призраки в безлюдье обступают,
и шум машин последних затихает,
и новолуние ложится на Москву.
2003
ДОЖДЬ В АИДЕ
I
Аида сумрак.
Мелкий, вечный,
на грани зренья моросящий дождь.
Карающее милосердие небес
струится, замирая в тёмных кронах кипарисов,
плоды пурпурные граната одевает в бисер
и что-то шепчет тёмно-красным виноградным листьям,
и в асфоделях чуть мерцает светом серебристым.
Под тёмным небом пролегла дорога
из ниоткуда — в никуда.
В глубинах Царства Мёртвых
даже Лета позабыта.
И серый, влажный мрак небес
в дороге этой отражён,
как если бы второе небо
в ней было явлено.
По сторонам её —
луга, застывшие безмолвно
под пологом струящимся.
И — сквозь плиты тяжкие —
хрусталь травы,
которой не касаясь, так —
из забвения скользя в небытие,
чреда теней проходит
зеркальный этот путь
под шёпот капель,
под тихий шум и шелест дождевой.
Им, безмолвным, столь внятен сей язык,
сей монотонный, нежный, неизбывный —
как сам аид, застывший в сером мраке
в преддверье вечном Осени.
Сгущаются седые сумерки.
Пейзаж теряет краски,
развоплощается.
Становятся прозрачнее деревья.
Уже на древних плитах
не светятся гранатовые зёрна,
исторгнутые из плодов
разбившихся, упавших, перезрелых.
И листья винограда стали белы,
и лепестки померкли асфоделей.
И тени — имя, пол, лицо утратив,
изнемогая от немыслимой свободы,
забвением зовущейся, —
к дождю протягивают призрачные руки,
но капли ускользают, ускользают, —
и остаётся лишь следить сплетенье струй,
тёмно-хрустальный занавес,
соткавшийся над пустотой,
прильнувший к сирому пространству, где уже —
ни неба, ни земли...
II
...А в самом центре сумрачных владений
туманный высится дворец.
Там, на террасе, за мерцающей опалом колоннадой,
двойной воздвигнут трон.
Электр и серебро, обсидиан, раух-топазы,
алмазы чёрные и белые сапфиры
в его резьбе легли в узор легчайший,
где листья, знаки, и цветы, и звезды
сплелись в таком единстве первозданном,
как будто этот трон был даром Геи,
а не подношением Гефеста.
На троне лунном восседает
сам царственный владыка этих мест,
Зевесов брат, Гадес сребробородый.
И взор его тяжёл и временами мрачен,
но чаще — равнодушен.
А рядом с ним, печальна и прекрасна,
в уборах драгоценных — Персефона
улыбкой робкою
старается развеселить супруга &mdash
ведь чем сильнее хмурит брови он,
тем сумерки темней и безотрадней.
Она ему тихонько напевает
ту песенку, что пела ей Деметра,
и теребит венок из асфоделей,
и что-то шепчет бледными губами,
склоняясь к Богу Мёртвых.
Глаза её, когда-то голубые,
здесь пепельными стали,
в цвет дождя и мрака.
Её одежды
струятся драгоценными камнями,
искрятся при движении малейшем, —
но меркнут и тускнеют самоцветы,
и гаснут искры, сумраку не нанеся урона,
лишь упадет на них Гадеса тёмный взор.
А Персефоне надо улыбаться,
иначе смоляной волной
накроет мрак
Аидовы пределы.
...Суд Миноса меж тем вершится,
но царственной чете
как будто безразличен приговор —
в элизиум иль в тартар суждено
отправиться очередной душе.
...Лишь изредка, на краткое мгновенье,
серебряный взор Персефоны
пронзить пытается туманную завесу,
как если бы Царица Мертвых
тщилась разглядеть
тот берег Стикса...
Но лишь стенания теней доносит ветер,
Харона окрик,
да Кербера протяжный и тоскливый вой.
Но продолжает улыбаться Персефона.
III
И тут открылось мне
видение в виденье:
ведь капли дождевые
в том занавесе шепчущем, —
те капли — тоже души!
Они сейчас, вот в это самое мгновенье,
покинув светлый круг земной
и с Гелиосом распрощавшись,
низвергнуться должны сюда,
где осень, сумерки и дождь,
а впереди — лишь мрак вселенской ночи.
Прошли века, тысячелетия, эоны.
Всё тяжелей людская ноша лону Геи,
Харону трудно править челном обветшалым,
и даже Лета
нести себя устала к Морю Мрака.
Да, времена теперь не те!
Всё проще!
Ныне
карающее милосердие небес —
мы сами!
— Тёмно-хрустальный занавес
из мириадов капель,
зависших в пустоте,
прильнувших
на последний, краткий,
отчаянный и безнадёжный миг
к пространству ускользающему,
в котором — уже ни неба, ни земли...
Из ниоткуда — в никуда.
И из забвения — в небытие.
...И всё прозрачнее улыбка Персефоны.
–––––––––––
Дождливы сумерки в аиде.
2004
ГЛАЗА БОГА
Деревня Богданово.
Зимняя сказка.
Офорт.
Фиолетово-чёрный,
воронёно-стальной
дальний лес,
опушают по краю кусты
цвета старого, зеленоватого,
потускневшего
серебра.
Вдруг —
два пронзительных
льдистых просвета
сквозь суровое полотно
изжелта-серых
снежных небес
Глаза бога.
Пристальный, всепроникающий,
холодный и ласковый взгляд.
Каково это — разглядеть сразу всё:
и землю, и снежинки
(каждую в отдельности),
и небоскрёбы за тысячи километров
от этого поля,
и мёртвых в могилах,
и ангелов с АКМами,
и пространство и время вообще,
и деревню Богданово,
и звёздную жуть,
и меня...
Я хочу смотреть в эту выцветшую
древнюю голубизну.
Долго...
Долго.
Но облака
меняют свою конфигурацию.
2001
на середине мира
город золотой
москва
спб
новое столетие
волны