на середине мира
алфавит
станция



ПАВЕЛ ЖАГУН


Павел Жагун,1954 года рождения.Cаунд-артист, художник. живёт в Москве.

Участник электро-авангардного проекта F.R.U.I.T.S. куратор арт-галереи. Публикации в журналах: «Йизык» , «Воздух», «Другой Берег», «Новая Камера Хранения», «Урал», «Волга», «Знаки Ветра», «НЛО».

Kнига стихотворений «Радиолярии», М: Водолей Publishers, 2007, книга стихотворений: IN4. С-Пб: Изд-во Пушкинского фонда, 2008, книга стихотворений: «Алая буква скорости», С-Пб; Изд-во Пушкинского фонда, 2009, роман-трансформер «Пыль Калиостро» М: Изд-во Арго-Риск и Книжное Обозрение, 2009, книга стихотворений «Carte Blanche», М: Изд-во Арго-Риск и Книжное Обозрение, 2010, шорт-лист премии Андрея Белого, 2009г.



ПИСЬМО 2.0



1.
Вспомни.

Это всего лишь несколько слов.
Маленькая щепотка соли.
Свет, отражённый от трёх углов,
камешек — брат фасоли.

Прост и наивен осенний быт —
схожий на воду ценник.
От червоточин в глазах рябит,
пленник.

В сумерках кровельных приберегу
голос
на том берегу.



2.
Угольный ветер железных дорог,
сиплое эхо —
фальцет и басок.

Можно сказать, что устал и продрог:
в мякоти груши — песок.

Астры.

Кострами восходит зима.
В пальцах
истлела тесёмка письма.



3.
— Метеорологи, вечер безмолвен —
капля за каплей в дрожащей листве.

В непримиримом родстве —
благословенной,
печальной реки,

плавно стремящейся в гору.

Мал золотник, да дорог —
крыльев неслышимый шорох.

Порох,
поющий затвору
песню святого Луки.



4.
Всласть нагулявшись
в червлёных лугах,
клятвами скованный иней
искрит.

Стрелянный воздух,
сухой динамит, крапчатый гусь
в облаках.

Капли рубина вросли в бирюзу
Тихо шипели дождинками в пепле.

Стебли
в грозу
превращались в лозу.
Крепли.



5.
Крохи — щеглу.
Бакенбарды — поэту.

Следуя следу, назло педсовету
пар племенной замирает в углу.
Войско — десяток неробкий.

Чёрным очерчены синий и белый.

Тенью сгребая сугроб огрубелый,
будет брести по серебряной тропке,
кто в наливной темноте не узнал

яблоко бледное,
пыльный пенал.



6.
Кто ты?
В тени у Темничных Ворот.
Йод.

Кориандром и тмином
в слепом кушаке
воскресая,
вскипая кармином
в руке,
кукловод.

Елеонская стража
за кражу в ответе —
с раскалённого пляжа
транзисторный ветер.

Плод.



7.
Маслянистая зелень ларька,
послесловие лунных оленьих ресниц.

На расплавленной плёнке, слегка,
под лоскутное логово птиц
просочилась теплыни река.

Телевышка, качаясь, кренится во мгле.
Мелким бисером светится лес.

На клеёнчатом, шатком столе
крошки лета пернатого.

Лунки небес.



8.
Смотрит на дверь часовой,
в поисках новых улик:
под подозрением рой,
для созерцания лик.

Список последних архивных речей,
фон обречённых фонем, —

сладкий кондитерский розовый крем
в мыслях детей
палачей.

Жабры, узоры, акулий плавник,
под языком сердолик.



9.
Там, на поляне
оставлены гнёзда
в тёплом густом молоке.

В маленьком детском бидоне.

Лунный колодец,
где прячутся звёзды,
свет
предвечерний калины в руке.

Свежий ожог на ладони.



10.
Вам нравились игры в слова.
Обоим.

Ты не был с ним даже знаком.

С поэтом,

кого ты читал запоем,
глотая удушливый ком.
Когда увезла его «скорая помощь»,
он что-то успел прошептать тебе, помнишь?

Тайком.



11.
В детском доме — ёлка
и карболка.

Снегири высматривают кошку.
Девочка — растрёпанная чёлка —
затерялась,
как в стогу иголка.

Чтобы ты была не понарошку, —
пусть всё будет так,
как ты хотела:

неделима и не пустотела.

Цельна.

Как последняя матрёшка.



12.
Оголённый.
Чужой вокзал.
Твой бумажный стаканчик пуст
и окурок прилип к губе.

Ты, наверно, не всё сказал,
облетевший прозрачный куст.

Все слова на кривом столбе.

Видишь, лёгкий прощальный взмах:
красный лист пролетает двор,
возвращаясь в ладонь с небес.

Так и в ранних твоих стихах
всё меняется до сих пор.

С каждым годом. Само по себе.



13.
Закрой глаза.

Тебе — лет восемь.
Забудь о теле старика.

Уносит тёплая река
неразрешимые вопросы
к распахнутым воротам рая,

туда,
где вечер будет длинным,

и Бог невидимый играет

летящим пухом
тополиным.



14.
С лампадой ночь придёт издалека,
и овцы голубую глину месят.

В медовых травах потерялся месяц,
с проворностью ночного мотылька.

Обласканы
и преданы огласке:

скрипач-кузнечик
из вечерней сказки,

ребёнок,
облачённый в облака

и Казимир
с ведёрком чёрной краски.

Вселенная в стакане молока.



15.
Растаять в глубине темнеющей аллеи,
в тумане островов, раскиданных вдали,
где длинные гудки, растрёпанные ели,
и в лунной темноте вздыхают корабли.

О чём поёшь, душа, берёзе арестантской?
Нет смысла укорять бродягу-беглеца.
Смывала ночь следы водой артезианской,
и шествовали львы сквозь искры кузнеца.



16.
Перечень знаков,
условных движений
смыты полярным светом.

Ни подбодрить советом
выверенных решений —

след одинаков.

Теплится ли надежда,
рядясь мехами,
кожей, экранным гримом,

масляными стихами из Будапешта,
шорохом в гардеробе.

Пудрой, песцом в сугробе

неопалимом.



17.
Лишь бы знание о себе,
которого нет в помине,
являлось предтечей

остывших небес,
рефлекторных наречий
птиц. В проливном жасмине,
у самого края тьмы.

Отражением слов,
люпином, стереопарой
созревших звуков
в темнеющей лейке
слуха.

Витком
хохломы,
жалейки.

Летящего в Лету пуха.



18.
Что ж ты, пичуга,
одна, без стаи,
грустно летаешь
в кромешной тьме?

В синей своей тюрьме,
словно снежинка таешь.

Клюй себе с голодухи:
буковки на столе,
семечки у старухи.

или воспой, святая,
деревцем прорастая,

ястреба в ковыле.



19.
Огарки свечей —
в ручей,

В пролёт — восковые камни,
впитавшие суть ночей,
имбирную дрёму дхармы.

На гладкой воде листок, —
скользит по теченью блик.

Зеркальной слезой восток
прольётся в сухой песок:

в овчарне — младенца крик.



20.
Ну, и скажи,
что делать будешь

без этих строчек сиротливых?

Без полевых вьюнков-малюток,
порхающих вольнолюбиво

в тени
поэтов-незабудок,

взирающих на всех с укором,

на тех,
что выросли из сора,

что молча вьются у забора,

от синевы неотделимы.



21.
Скомканный лист — в корзине.
Кто заполнит эти пробелы, лакуны?
Персиковая пыльца?

Обтягивающая чешуя-резина
в дрожащем желе голубой лагуны.
Шорохи чабреца.

Ради огненного сиртаки на берегу.

Ради мускуса, кориандра,
неопознанного лица.

Ночь теряет в пыли серьгу
с литерами «Кассандра»,

вращая над морем кромешным луны

пятками беглеца.



22.
Тлеет небо за озером.

День у калитки.

Повисает на нитке оранжевый звук.

Трефы — козыри.

Липкой улитке
леденец дарит маленький Мук.
Тихо.
Некому леску распутать.
Листья липы кипят в котелке. Уходи налегке.

По реке
уплывает травинка-минута.



23.
Вот и кончился дождь.
Выходи,

наблюдать за последним трамваем.

Луч серебряный неугасаем.
Хрупким мелом его обведи.

Нарисуй дикий лист винограда,
черепично-оранжевый мак.

Можешь,
кутаясь в школьный пиджак,
помолчать, отвернувшись.
«Так надо».

Или смех раскрошить, как печенье,
воробьям из небесных прорех.

Звёздный шёпот
на крыше вечерней —


горек,
словно мускатный орех,

охраняющий тайну свеченья.



24.
Не пора ли всё вернуть:
среди праздника уснуть,

разбросать на ветер деньги,
до утра бродить в стихах,

лишь бы снова, налегке,
жить с луной накоротке,

копошиться в облаках,
перепрыгивать ступеньки.



25.
Капля речной воды.
Медленными глотками.

Всё, что в газетах пишут —
птицам неинтересно.

В поисках четверостиший,
небу от песен тесно.

Ливни согнут пруды
синими молотками.

Лучше вернись к себе
в логово ламината.

Зелень. Другие сны
определяют власть.

В медной, как ночь, трубе
зреет зерно граната.

В погребе две луны.
Некуда больше класть.



26.
Клён в глубине двора.

Темень.
Ничьи шаги.

Кто тебя ждал вчера?
Глядя в глаза,
солги.

Холодно умирать.
Слов не найти для всех.

Детский.
Невкусный снег

с неба летит в тетрадь.



27.
Мост.

Охладись под дождём проливным.

Велосипед скрипит.

Ворон с крылом смоляным
на колокольне спит.

Дым одичалый окутал сквер,
в кронах деревьев — тьма.

Скоро придёт зима.

Влажный туман-старовер
в зёрнах кофейных плит.



28.
Зазеркальная ртуть — оцифрованный жар,
аскорбинка зимы в папиросной бумаге.

Лёгким паром порхает по ветру Бежар,
унося елисейские флаги.

Сода, мёд, молоко. Карусель за окном.
Розерпины с корзинами неотразимы.

Истекают кленовым кастальским вином,
в кожуре апельсиновой зимы.



29.
Малинник пуст.
Всё сьела детвора.

Наполнен полдень звоном комариным.
Стекает август в лес аквамарином.

В пустой колодец —
пыльная жара.

«Понтийские послания» Овидий
досочинил.

Засох навоз в прицепе.

В деревне псы облаивают цепи,

свою тюрьму

любя

и ненавидя.



30.
След на песке

у широкой реки
не исчезает,

дождям вопреки.

Бисер вечерних лесных огоньков.
Там,
у дороги,
среди облаков,

лучшие годы камнями вросли

в переодетое тело земли.

Вьётся,
петляет
лазурная нить, —

не оборвать её,

не изменить.



31.
Всё, что было и будет —
совсем не случайно:

окружён зимний сад
золотыми лучами.

Лань.
Искристые ели над озером алым.

Звездопады
над заворожённым Уралом.

Оцепление зим, ожидание лета:
ледяная вода
наполняет рассветы…

Что ты помнишь о радуге,

ветренном доме,

фотография воздуха
в пыльном альбоме?



32.
Что-то не ладится в музыке ветра.
Перенастроены струны печали.

Договорились.
Долго молчали,

слушая шорох осоки, Деметра.

Лес.

Уходящее марево света.
Тление охры беззвучно, степенно.

Музыка сыграна,
песенка спета.

Осень
сочится из ран Пересвета,

всё заполняя собой
постепенно.



33.
Великовозрастные воды.

Крещение неугасимых
сердец,
дрожащих как осины
в кольце роскошной непогоды.

Вращаясь, падая, взлетая,
мерцает выпуклое время,

не долетая до Китая,

теряясь пламенем весенним, —


в стогу иголка золотая.



34.
Полиняло льняное масло
в полынье глубины весенней.

Закипело в реке.
Погасло
абсолютное воскресенье,

муравьями наполнив клети
неприкаянных лихолетий.

Натрещали в бору сороки
трафаретной печатью строки

о зарнице
в густой осоке —


бриллиантовом арбалете.




ПАВЕЛ ЖАГУН
На Середине Мира


Письмо 2.0: стихи

Бродячие панды: стихи





на середине мира
город золотой
СПб
Москва
новое столетие

Hosted by uCoz