|
на середине мира алфавит станция у врат зари СЕРГЕЙ ТАШЕВСКИЙ
Обстреливая по контуру словами истину, глупо кричать, что попал в яблочко.
Но, если она ускользает от точного выстрела, это не значит, будто истины не существует.
Пафос и ирония друг без друга — яд. Слова пусты. Самое важное — между ними.
Смысл — это движение. Изменение. Поворот. Охота пуще неволи. И, хотя метафизическую добычу
не подержишь в руках, мы будем стрелять, пока у нас хватит патронов — приводя мир в движение,
вколачивая в него точки отсчета.
Сергей Ташевский /диалог/ — Все мы странные люди на очень странной планете. — С этим не поспоришь (сказал я) — сравни еще что-нибудь с чем-нибудь! — Вода, — сказал он. И замолчал. Сравнение длилось как ручей. — Время! (сказал я. Время! Это слово казалось мне таким значительным). — Только в силу твоей смертности, прости за оксюморон. Так мы жонглировали словами над самой бездной, Из которой дышало жаром несбывшихся жизней, Тянули к нам руки нерожденные дети, И опахало моей совести не знало передышки. — Я пришел сюда не каяться, а узнать истину (сказал я). — Это одно и то же, зачем объяснять. И я упал на дно, и, поднимая к свету глаза, Крикнул нерожденным языком: нареки меня! Я летел вниз, а крик мой летел вверх, Как будет всегда, как будет во веки веков, аминь. Мы странные люди на странной планете, да. В странной манере жить и умирать скрыт неуловимый изъян, Выдернутое ребро или что-то еще из библейских кущ, О чем еще спорят мудрецы, пока их крик не полетит вверх: «Прости меня, Господи, ибо Ты благ — И был благ, когда я был наг и язык мой гол. Забери мой крик и сотри каждый лишний знак, Оставив лишь существительное и глагол.» Вот и простор. Его слишком много, простора. Где проходит граница твоего уюта? Корабельщику понятней: у юта. Лошаднику — у вонзенной шпоры. Астроному — у холодного окуляра, склоняющего секунды и минуты В угловые градусы относительно горизонта (Умозрительной границы в безграничье, Легко пересекаемой птичьими стаями.) Чет, нечет, вычет. История длинная и простая. Слова, слова, густая патока слов Варится на огне моего уютного очага, Защищая от ревущего на улице ветра. Это мой уют. Это мой простор. Это мои птицы и астрономы. Ох, как их мало! Я прибавлю к ним Вжавшихся в землю солдат, червей траншейных, Закашлявшегося клерка, Да весь человеческий род, который Сам собой умножается и делится на части, Но разве тут простор? Разве тут уют? Чем нас больше, тем нас меньше. Улицы пустеют, густеет Интернет-варево. Олбанский язык, тени теней. Я уже почти вижу горизонт, Который скрипит Под настроечными винтами Больших рефракторов. Мне бы простор в твоем зрачке. Мне бы уют на Альдебаране. Непроливашка вселенной Выходит из употребления. Наступает время Электронных чернил. Чет, нечет, вычет. Какая нечеловеческая сила в беспомощности! Какой страшный жест — развести руками! Риторика, правь. Делай с нами, что хочешь. Между уютом и простором — Не там, не тут — Затерялись миллиарды жизней, От которых добровольно Отказались звезды. Свет, свет. По-разному, с разными промежутками. Красное смещение, вселенная еще куда-то стремится, Завоевывая копейки простора. Гравитация. Возможно, это тоже волны. Теория струн. Ничего не объясняет, Если у тебя нет дома. — Я был в самом важном месте, Я жил в самые интересные времена. Хлебнул самого горького горя И причастился самой чистой радости. Я любил (или полагал что любил), Я был любимым (или не знаю что). Плотнее некуда. Просторней некуда. Мой запах — человеческий запах, Мне его будет нехватать. — А что ты знаешь о том, чего не знаешь? За маленькой шкуркой себя, За ночным горшком надежды? Распадаясь на атомы, Пародия вселенной, Превращая жалость в жимолость, Память — в пару забытых букв? Мы ведь даже не знаем, Кто изобрел аркебузу, Выборка случайна. Закрой окно. Ревут под окном моторы. Мусорные машины Потрошат баки. Выборка случайна. Ты становишься пугливым школьником, Которого на самом деле Мысли о смерти тревожат куда меньше, Чем мысли о жизни, О его соседке через две парты. Надо всего лишь решиться, И окунуться в неизвестность С головой. Веревка, вервие простое. Земля в закате и в дыму. Мы ничего уже не стоим, Когда спускаемся во тьму. Начало было так далеко, Что больно к выходу смотреть. И только шутки с подоплекой Еще отталкивают смерть. В пороховой своей горячке Толкует правду пулемет. Но небеса пребудут в спячке, И все пройдет. Пройди и ты, седьмая кошка Из девяти. Ползи, визжи. Без мускуса и смирны тошно. Какие наши этажи. /Brookline, NY/ Семилетняя девочка, путающая английские и русские слова На окраине Бруклина, Моя маленькая подруга, Заброшенная битой времени в ловушку кетчера По имени Прости-прощай, Хотя играют местные оркестры И все так хорошо Под этим вечерним солнцем В лучшем городе на свете И жизнь только начинается, Тебе-то что? Покажи свой track, Акробатический номер На ржавых качелях, Рассмейся еще раз Своим неловким и простодушным смехом, Прежде чем повзрослеть навсегда. Как бы вытащить тебя! Но тебя надо вытаскивать Назад, через утробу, Через три, нет, пять поколений, Крутануться через океан, Отмахнуться от войн и революций… Я бы с радостью. Но нет. Не льни ко мне, я не могу. Я не волшебник. Нет. Все, что можно (И это только между нами) — Я передам ту боль, Которая накопилась в тебе, Словам. Словами, солью слез. Когда придет новая вода, Она растворит буквы В чьих-нибудь глазах. Запомни это русское слово: Рас-тво-рит. О печальной машинке замолвите слово, И ни строчки, ни точки. Только пыль на штифте, на каретке понтовой, На железном звоночке. Я такую возил на скрипучей коляске В пригород невозможный, Чтобы друг мой, поэт, не рассказывал сказки, Что печататься сложно. Жил да был в Бирюлево, в его импереях, Там найтись огоньку ли? Был фашистом, а стал православным евреем — И теперь публикуем. Вот вам песня о том, как мы жили да были Без знамен-пистолетов... Как ни пой, как ни вой, а не выдуешь пыли Из истории этой, Только слово свинцовое выйдет оттуда, Чтобы сектор свой выстриг Бустер черного лака да лай ундервуда, Гитлерюгеда выстрел. Звереныш мой, иди сюда, Дай руку, лапу, что такое? Переведи мои года На пропитание покоя, На узнавание причин Для этой песенки беспечной О встрече женщин и мужчин — Не окончательной, но вечной… Клетушка солнцем залита, И устлан глаз небесной ватой. Ко мне крадется простота Моей судьбы витиеватой. Знаешь что, Слишком рано мы взялись за пафос, И уже почти истратили его запасы, Когда подошли настоящие враги И смерть сверкнула железом. Наша высота оказалась отмеченной на их картах, Они действовали по всем правилам искусства, И мы тоже воюем по правилам искусства, Это наша война, Последняя война, Мы ждали, мы пристрелялись, нас не застали врасплох, Но никто не слышит взрывов и смертных криков, По полю брани идут пахари И, ничуть не пригибаясь, Со смехом сеют хлеб для будущих воинов, Жнивье для будущих осколков. Холод, холод, жду тебя, Как иные ждут огня, Не смиряясь, не грубя, а что ты сука не приходишь — Верно, ангела перо Щекочет нежные лопатки, Лезет в чуждые сопатки — Все ты можешь, все ты хочешь, Сеешь вечное добро. Я зову тебя ау, Я не вою, я зову, На ответ развесив уши, — Холод, холод по спине, Погуляй еще по мне, Не надо в душу. Ночь шершава как тетива Из коротких конских волос Петухи подают голоса Солнцу с той стороны планеты Набирает силу трава И пожары идут в разнос Через каждые пол часа Я закуриваю сигарету Безветрие Только псиный короткий лай Только бабочки о стекло Каждый звук выбивает сто В мишени круги пусты Трава уже отцвела Но время ей не пришло Не дрожит листок Отдохнешь и ты Безветрие Я не знаю с каких опор Эта музыка сорвалась Падая в тишину Падая в тишину Слышу короткий спор Конь рвет коновязь Рыжий ржет на луну Ураган Ночь как блаженный бред Дай мне один билет Выведи под узцы На ледяной паркет Лунного холодка На продувной рассвет Из этого «здесь» и «пока» Не спотыкай копыт Тишь Знаешь зачем я есть Чтобы ловить вопрос И переправить вдаль В белую неба взвесь Звездных седых волос Жук попавший в янтарь Май попавший в январь Знают зачем я здесь Безветрие Ночь краткая как узда За которую тянет гром Задыхаешься Но конюх подстегивает отстающих Из наших здесь и всегда Из наших там и потом Никого не останется В этой пустой конюшне на середине мира озарения вера-надежда-любовь Санкт-Петербург Москва многоточие новое столетие у ворот зари |