АНДРЕЙ МАКАРОВ


Родился в 1976 г. в Туле. Учился Питере на историка в РГПУ им. Герцена и на кинооператора в ГУКиТ. Переехал в Москву в 2012 г. До 36-ти лет был занят чем угодно, но только не поэзией.


МУЗА ДЛЯ ЮЗЕРА
стихотворения



Из книги отзывов

Книгу жалоб
не удержать, нет!
Предположений книга –
неотвержима, как иго
толерантно-монгольское,
сколь тут его
склоняли в картинах,
не извиняя: «Пойди нах!» –
во всех недосказанных именах,
падёжных, не ждущих
под камень воды,
старащенно-сплющенных
от простоты
и доступности,
нечистоты,
проститут…
(пардон, тут далее непристойности).
А, вот… Блестит
же
искусственный мрамор
и жиже
людской, восхитительной, Ах!
писать и писать
диагональю листа: «О! Великий наш писеце-с-жива!
Всепонятливый даже ежу, да!» –
это слево-лица,
а вот, справа:
«О! Великому скульптору!
Трушное тру тебе!» – и не вдруг:
ты из недро-сырца
пра-пра-чугуния, нержа-державия и злейшего зелено-бронзия
на колбасу порезал большое животное –
ПобедноГеоргиеКонЗмие,
За что получил и медальку и статус,
и Первое Петре – нечёсаный хаос –
стоит ожидая чугунного ветра
в чугунные паруса…
А где-то же, где-то
уже родились герои-творцы.
Но, чу!
Утекли, как в песках сарацин,
и скрипят на зубах отказами:
«Всё ниже, нежайше, несказанное
всё будет не внове,
после
Церетелия-с-Глазуновью».



Муза для юзера

Март, последний месяц,
может день, короче вторник
и вьюга убивает запахи весны.
День кончился вчера, повторно,
такой же, как и завтра. Полосны…
и Ее-ёёё-оооо! – рубцом надсаживаясь ноют,
медвежий всхрап берложно-паранойен
и рваный ветер гонит как босяк
и воронье, и тучи, и…

Какая разница, чем это кончится?
От безысхода даже буквы скорчатся,
сожмутся в точку, завизжат: «Ещё!»
изжаривая мысли: «Горячо!»
ошпарно-весело:
«Давай, чувак, покуралесим мы!»
«Разрывами шаблон обезобразь
подледно-рыберно язю пробулькав – Ась?!»
буквально буквенно-дуплетное болото
волынкой завывая: «Вот он! Вот он!
Держи, держи, – здесь подцензурное, – яго!»
Под Тулой, и особенно под Мгой
у русских людех, во языцах
не только лишь желание напиться –
конкретно крайнее прикольное словцо
запазуху запрятав подлецом
таить, таить как паучок на нитке…
Зачем? А не скажу!
Ответов масса: жу-зу-цу.
Вперед, ищи где!

Март, последний день, и тот, поганец, снежинкой истаял
и смеётся в апрель, – Муза для юзера, – девочка моя не простая.



******
Откроешь небо
и кровельным блестящим серебром
не выткано пространство,
и не летит, но на ветру гремит,
бессмысленно и рваными краями
царапает белёсую пластину ничего.
И дождик поглупевших голубей
расставил по карнизам подождать,
а ты всё смотришь
ожидая, что вот-вот…
Но нет, не вот. Лишь посеревший блеск
железного свинца. И даже
может к лучшему.
Вот это Питер, детка.
Ты видишь всё. Ты зряч.
Ты дерзок. И ты юн.
И свет ещё не выключен…

Когда бескислородная игла
войдет тебе в зрачок,
быть может, ты его услышишь
(к своему соблазну)
Его,
которое Не богово
ни разу.



Из цикла
«МОЛЧАНИЕ».

Достаточно всего лишь нежности,
всего лишь шепота неслышного,
всего лишенного… но ты лети, лети,
невысказанное и с неизбежностью,
не исчезая, не надышано
одним касанием зашелести,
так трогательно-человечно, нежно,
как только бы молчание могло,
нечеловеческим, нечаянным крылом
расторгнуть ужас пустоты между словами,
между.



******
Рык звериный находит поскуливание.
Молоко волчицы – охотник за сколькими
жизнями
сжатыми
жжением скалывая
росчерк наскальный
аалеющий аловым?

Сном подрагивая, тяжкими лапами
ты скулишь, человече-волк, неоплаканный
пламенеющий
может где ещё
зазвучит и зашепчет сильнее чем
крови жгучая недосказанность
алканостом алкающа алое
причащенный деепричастности
отзвуки чуя снаружи нечастые.

Вижу двухмерности пляшущие черты:
человечки, рогатинки; дерзостью очертив
танец с вызовом
из-под брюшья, да снизу он
ты не ждал, ну а он, как на зло
всё скулит
всё тоскует
упорствует,
человеческий сын – жертва спорная
на рисунке, где тысячи лет тому в зад
он лежит, молчалив, не открыв лица
не один причём, двуедин, ещё
кто-то рядом – безмолвию троица.



Рублеву. Линия, прямая и невесомая геометрически не безусловная схематично-чертежно-без слов нельзя а приходится – иноходью иное от лица не убрать, и в молчании есть щемяще-печальное ожидание, с вероятностью данное для чего-то – ничего, ни с чьего, да и нечего даже с вопросительно птичьего ни вопроса тебе ни ответа нечеловечьего. Время, как миро-течение точит тот камень, лежащий на дне памяти – в заводи не найти ключик и меч-кладинец наедине с детством остался кащеевым. Время, тикая образцово в плотности и полноте своей отнюдь не мертво – камерно замерло всем одно отмеря… Я немо и внемлющее пред стою с птицей пунцовости в крик окольцован. Время, а время ли? отпечатком, распечатанным на сетчатке время – не прошено окриком – в крошево Кто ты? – А ты? настороженно, нерастороженно Я тебя жду! – Я же жажду! Время – ты призрак! Хлопушно-бумажный! соколом ясности выгорая я слышу тебя и рук не уберу от лица Троица! – успокоиться бы на свету летящая пыль это я – неуловимость, неосязаемость – Ты. Линия, продолжаясь во времени странным, почти растворением неумолимо, размеренно слышится переливами всё заполняя, и длинными время-мазками с древним оскалом с бреднем искали её, но не нашли – или нет её, – или… Линия, исчезающе-тонкая исчезая отточена для исчезновения от Андре я . ****** Сознание двоих деленное на взмах и выдох на вдох забытых, но остро ощущаемых людей. Несешь меня, не отпускаешь. Ну, обернись же, ну – кусками печени испачкан двуязыкий рот и язычок дрожит, на клекот не срываясь язык же, тот, которых не бывает, звучит соизмеряя геометрию крыла: Ю-лл-ааа… Была у бобра, что под выдрою, была так добра, что тя выбрала, а выбрав тя, унесла за подрыберно от рыбы, что грузное грызло задрыгало в негодовании фиолетово-синевом несвеже, не лососиново. Конечность речи так глупа и вздорна! Перебирая тексто-смысловую иллюзорность не удержать обратность взгляда, не сморгнув по ряби поверхности кругов, крыла Ее испуганно отпрянув.





на середине мира: главная

алфавитный указатель

новое столетие

СПб

Москва

корни и ветви

озарения

бегущие волны: поэзия