|
на середине мира алфавит станция новое столетие москва СПб ЛЕОНИД АРОНЗОН24. 03. 1939 — 13. 10. 1970Поэт-легенда. Родился и жил в Ленинграде. Был преподавателем
русского языка и литературы, сценаристом. Женился на Маргарите Пуришинской.
"Он родом из рая", - скажет об Аронзоне Маргарита. Погиб в горах Средней
Азии - таинственный выстрел охотничьего ружья. Официальная версия -
покончил с собой. Стихи обожал, читал напевно, самозабвенно.
УТРО Каждый лёгок и мал, кто взошел на вершину холма. Как и легок и мал он, венчая вершину лесного холма! Чей там взмах, чья душа или это молитва сама? Нас в детей обращает вершина лесного холма! Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях, и вершину холма украшает нагое дитя! Если это дитя, кто вознес его так высоко? Детской кровью испачканы стебли песчаных осок. Собирая цветы, называй их: вот мальва! вот мак! Это память о рае венчает вершину холма! Не младенец, но ангел венчает вершину холма, то не кровь на осоке, а в травах разросшийся мак! Кто бы ни был, дитя или ангел, холмов этих пленник, нас вершина холма заставляет упасть на колени, на вершине холма опускаешься вдруг на колени! Не дитя там - душа, заключенная в детскую плоть, не младенец, но знак, знак о том, что здесь рядом Господь. Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях, посмотри на вершины: на каждой играет дитя! Собирая цветы, называй их, вот мальва! вот мак! Это память о Боге венчает вершину холма! 1966 ПОСЛАНИЕ В ЛЕЧЕБНИЦУ В пасмурном парке рисуй на песке мое имя, как при свече, и доживи до лета, чтобы сплетать венки, которые унесет ручей. Вот он петляет вдоль мелколесья, рисуя имя мое на песке, словно высохшей веткой, которую ты держишь сейчас в руке. Высока здесь трава, и лежат зеркалами спокойных небесных небес голубые озера, качая удвоенный лес, и вибрируют сонно папиросные крылья стрекоз голубых, ты идешь вдоль ручья и роняешь цветы, смотришь радужных рыб, Медоносны цветы, и ручей пишет имя мое, образуя ландшафты: то мелкую заводь, то плес. Да, мы здесь пролежим, сквозь меня прорастает, ты слышишь трава, я, пришитый к земле, вижу сонных стрекоз, слышу только слова: может быть, что лесничество тусклых озер нашей жизни итог: стрекотанье стрекоз, самолет, тихий плес и сплетенье цветов, то пространство души, на котором холмы и озера, вот кони бегут, и кончается лес, и, роняя цветы, ты идешь вдоль ручья по сырому песку, вслед тебе дуют флейты, рой бабочек, жизнь тебе взгляд, провожая тебя, все зовут, ты идешь вдоль ручья, никого с тобой нет, ровный свет надо всем, молодой от соседних озер, будто там, вдалеке, из осеннего неба построен высокий и светлый собор, если нет его там, то скажи, ради Бога, зачем мое имя, как ты, мелколесьем петляя, рисует случайный, не быстрый и мутный ручей, и читает его пролетающий мимо озер в знойный день самолет. Может быть, что ручей - не ручей, только имя мое. Так смотри на траву, по утрам, когда тянется медленный пар, рядом свет фонарей, зданий свет, и вокруг твой безлиственный парк, где ты высохший веткой рисуешь случайный, небыстрый и мутный ручей, что уносит венки медоносных цветов, и сидят на плече мотыльки камыша, и полно здесь стрекоз голубых, ты идешь вдоль воды и роняешь цветы, смотришь радужных рыб, и срывается с нотных листов от руки мной набросанный дождь, ты рисуешь ручей, вдоль которого после идешь и идешь. апрель, 1964 * И мне случалось видеть блеск — сиянье Божьих глаз: я знаю, мы внутри небес, но те же неба в нас. Как будто нету наказанья тем, кто не веруя живёт, но нет, наказан каждый тот незнаньем Божьего сиянья. Не доказать Тебя примером: перед Тобой и миром щит. Ты доказуем только верой: кто верит, тот себя узрит. не надо мне Твоих утех: ни эту жизнь и ни другую — прости мне, Господи, мой грех, что я в миру Твоем тоскую. Мы — люди, мы — Твои мишени, не избежать Твоих ударов. Страшусь одной небесной кары, что ты принудишь к воскрешенью. Столь одиноко думать, что, смотря в окно с тоской, — там тоже Ты. В чужом пальто. Совсем-совсем другой. 1969 * Боже мой, как всё красиво! всякий раз как никогда. Нет в прекрасном перерыва, отвернуться б, но куда? Оттого, что он речной, ветер трепетный прохладен. Никакого мира сзади — всё, что есть — передо мной. 1970 * В двух шагах за тобою рассвет. Ты стоишь вдоль прекрасного сада. Я смотрю — но прекрасного нет, только тихо и радостно рядом. Только осень разбросила сеть, ловит души для райской альковни. Дай нам Бог в этот миг умереть, и, дай Бог, ничего не запомнив. 1970 * Вроде игры на арфе чистое утро апреля. Солнце плечо припекает, и словно старцы-евреи синебородые, в первые числа Пасхи, в каждом сквере деревья, должно быть, теперь прекрасны. Свет освещает стены, стол и на нём бумаги, свет — это тень, которой нас одаряет ангел. Всё остальное после: сада стрекозы, слава, как, должно быть, спокойны шлемы церквей, оплывая в это чистое утро, переходящее в полдень, подобное арфе и кроме — тому, о чём я не помню. 1964 Д. АВАЛИАНИ О Л. АРОНЗОНЕ. САПГИР ОБ АРОНЗОНЕ ДМИТРИЙ АВАЛИАНИ И ЛЕОНИД АРОНЗОН очерк-воспоминание (ЧНБ) РАЙСКИЙ САД — ОСЕНИЙ САД об одном стихотворении Леонида Аронзона на середине мира город золотой СПб Москва новое столетие  |