на середине мира
алфавитный список
СПб
Москва
новое столетие
ЧНБ
***
В двух шагах за тобою рассвет.
Ты стоишь вдоль прекрасного сада.
Я смотрю - но прекрасного нет,
только тихо и радостно рядом.
Только осень разбросила сеть,
ловит души для райской альковни.
Дай нам Бог в этот миг умереть,
и, дай Бог, ничего не запомнив.
*
Двудольность, двусоставность поэтического мира Леонида Аронзона в этих двух (!) строфах как на ладони. И начинается — «в двух шагах». Но рассвета ещё нет (хотя он и упоминается). Дважды жизнь, дважды смерть. Дважды любовь? Дважды красота? Ты — и сад; «прекрасного сада». «…но прекрасного нет…».
Надежда на гармонию (приняла черты: узнаваемые, родные, доступные прикосновением) сметена. Волей рока — нет, волей поэта. Риторическая фигура вскидывает мраморную классическую руку, совершив запрещающий жест.
В ароматном райском осеннем (осеннем! последнем!) воздухе слышно лишь это ни к чему не присоединённое (никакими наречиями и сказуемыми) «прекрасное». Беспомощное, доверчивое и тихое, будто лишённое голоса и рода (неправда!).
«Прекрасное» Аронзона — «непрекрасное», «прекрасного нет». Гибельное смещение понятий, без которого поэт не выживет как поэт, но погибнет как человек. Что за дело поэту до человека и человеку до поэта. Ведь «прекрасного нет». Пронзающего, учительного, блистающего, очаровывающего, как валькирия — Зигмунда. Есть «прекрасного нет» — то самое «тихо и радостно рядом». «Прекрасного нет» почти равно поэту. Оно смиренно. И потому кажется, что ниже него (неправда!).
Осень в Петербурге — и осень мироздания. Наилучший блик завершения бытия. Примирение. Любовь? Любовь как осень жизни — та самая, «прекрасного нет». Кульминация — в начале второй строфы, после странной, чуть более длинной, чем обыкновенно, паузы, звучит едва ли не фальшиво. Но совершенно — как звучала бы она у Георгия Иванова. Осень, райская альковня — что за зелёное на розовом? Vulgar. Разбросила? Треснувшая, расщеплённая нота, идущая изнутри идеально для романса оркестрованного «осень разбросила сеть». Сеть — разгадка и причина печали поэта. Именно сеть. Всё сеть: счастье сеть и любовь — тоже сеть.
Осень земная — тяжёлая, сладкая, насыщающая, почти усыпляющая. Полная прекрасных плодов. Но ведь и вся жизнь человека есть осень. Счастливец остаётся в ней: чего ещё желать ему? Дом, любимая, дети, работа. Но поэт не таков. Его не тяготит счастье, его ни одна вещь никогда не тяготила. Он так же любит и пожинает плоды. Но в нём есть чувство большего мира, где будет нечто лучшее. Важно понять, что не вещи тяготят (или отношения), а есть лучшие. Все понятия, ценности, критерии и концепты осыпались, цветные и весёлые, как листья.
Наступает момент, когда это лучшее, «тихое и радостное», «прекрасного нет» почти вплотную («в двух шагах») подходит к поэту. К его сердцу и уму. И возникает острое, всегда одно и то же, непреодолимое желание, жажда — пройти целиком (чуть скрыв неловкие телесные углы) в мир, где осени уже не нужно. Но это невозможно. Последние строчки звучат нотами целомудрия и обречённости.
Совершенное (от едва, по-брюлловски, найденного чуть-чуть) стихотворение. Это стихи, это поэзия… Кто знает, возможно и так. Аронзон смотрит чуть выше горизонта.
Двудольность, двусоставность поэтического мира Леонида Аронзона в этих двух (!) строфах как на ладони. И начинается — «в двух шагах». Но рассвета ещё нет (хотя он и упоминается). Дважды жизнь, дважды смерть. Дважды любовь? Дважды красота? Ты — и сад; «прекрасного сада». «…но прекрасного нет…».
Надежда на гармонию (приняла черты: узнаваемые, родные, доступные прикосновением) сметена. Волей рока — нет, волей поэта. Риторическая фигура вскидывает мраморную классическую руку, совершив запрещающий жест.
В ароматном райском осеннем (осеннем! последнем!) воздухе слышно лишь это ни к чему не присоединённое (никакими наречиями и сказуемыми) «прекрасное». Беспомощное, доверчивое и тихое, будто лишённое голоса и рода (неправда!).
«Прекрасное» Аронзона — «непрекрасное», «прекрасного нет». Гибельное смещение понятий, без которого поэт не выживет как поэт, но погибнет как человек. Что за дело поэту до человека и человеку до поэта. Ведь «прекрасного нет». Пронзающего, учительного, блистающего, очаровывающего, как валькирия — Зигмунда. Есть «прекрасного нет» — то самое «тихо и радостно рядом». «Прекрасного нет» почти равно поэту. Оно смиренно. И потому кажется, что ниже него (неправда!).
Осень в Петербурге — и осень мироздания. Наилучший блик завершения бытия. Примирение. Любовь? Любовь как осень жизни — та самая, «прекрасного нет». Кульминация — в начале второй строфы, после странной, чуть более длинной, чем обыкновенно, паузы, звучит едва ли не фальшиво. Но совершенно — как звучала бы она у Георгия Иванова. Осень, райская альковня — что за зелёное на розовом? Vulgar. Разбросила? Треснувшая, расщеплённая нота, идущая изнутри идеально для романса оркестрованного «осень разбросила сеть». Сеть — разгадка и причина печали поэта. Именно сеть. Всё сеть: счастье сеть и любовь — тоже сеть.
Осень земная — тяжёлая, сладкая, насыщающая, почти усыпляющая. Полная прекрасных плодов. Но ведь и вся жизнь человека есть осень. Счастливец остаётся в ней: чего ещё желать ему? Дом, любимая, дети, работа. Но поэт не таков. Его не тяготит счастье, его ни одна вещь никогда не тяготила. Он так же любит и пожинает плоды. Но в нём есть чувство большего мира, где будет нечто лучшее. Важно понять, что не вещи тяготят (или отношения), а есть лучшие. Все понятия, ценности, критерии и концепты осыпались, цветные и весёлые, как листья.
Наступает момент, когда это лучшее, «тихое и радостное», «прекрасного нет» почти вплотную («в двух шагах») подходит к поэту. К его сердцу и уму. И возникает острое, всегда одно и то же, непреодолимое желание, жажда — пройти целиком (чуть скрыв неловкие телесные углы) в мир, где осени уже не нужно. Но это невозможно. Последние строчки звучат нотами целомудрия и обречённости.
Совершенное (от едва, по-брюлловски, найденного чуть-чуть) стихотворение. Это стихи, это поэзия… Кто знает, возможно и так. Аронзон смотрит чуть выше горизонта.
на середине мира
озарения
гостиная
кухня
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва
многоточие
новое столетие
