на середине мира
алфавит
станция
новое столетие
вести


ИННА ДОМРАЧЕВА







Лучшая автобиография из написанных мной: «Родилась и живёт. Гораздо больше любит писать стихи, чем автобиографии».

Ну, или так.

Родилась в 1977 в Свердловске, живёт в 2020 (на момент написания) в Екатеринбурге. Образование высшее, УрГУ, журфак. Сын, 2005 г.р., умный и смешной.

Печатается в толстых журналах, в 2016 выпустила книгу «Лёгкие» (издательство «СТиХИ»).

Умеет в детские стихи, чем действительно гордится.

Очень надеется бросить писать до того, как начнёт писать не всё лучше, а всё хуже.



ЦАРАПИНА ЗАКАТА



* * *
Равновесие во всём — доблесть выживших и сильных,
Но вмешается порой бог из ямы в гараже,
Я держусь за эту жизнь, как магнит за холодильник,
И смахнуть меня во тьму проще некуда уже.

В зауряднейших вещах неспособны разобраться
Научившиеся петь через банку «Сулико»,
Перестань меня держать, видишь, я хочу в пространство,
Там без радости темно, там без воздуха легко.

А они уже ушли в зашнурованные берцы, —
Но сначала «Сулико» обязательно допой, —
Слово стыдное «душа» и, ещё стыднее, — «сердце»,
И оставили меня разговаривать с тобой.





* * *
Не деконструируй волшебства,
Там внутри токсичные отходы,
Спитый чай, морковная ботва,
Грязь, опилки, шламовые воды.

Блистер вышелушивая, йод
Ешь, но помогает это слабо,
Не влезай, написано, убьёт,
Ну или попробует хотя бы.

Щипчики лесковского Левши
Трогают реторту с аква вита,
Я же говорила — не дыши,
Для него дыханье ядовито.

Ломкие ссыхаются слова,
Крошатся фаланги дыр бул щила.
Не деконструируй волшебства,
Разве мама в детстве не учила?





* * *
Подвздошное, чужое, не боли же, —
Рисующий удава на листке,
Садишься на тропинку чуть поближе,
Разглядывая что-то вдалеке.

Вытягивая цветопередачу,
Ты удивлённо трогаешь пырей,
Поверь, здесь всё решительно иначе,
Чем на планете маленькой твоей.

Пойдём, в пустыне, где песок отбелен
И падает французский журналист,
Искать сигнал и брать радиопеленг —
Вот так у нас охотятся на лис,

Без чутких стрел и егерского зонга,
Без лающих в безветрие собак.
Спартанский мальчик, выпусти лисёнка,
Никто не назовёт тебя «слабак».





* * *
Копилась в воздухе вода,
Почти заканчивалось лето,
И ты спросил меня тогда,
О чём написано всё это?

О тучах, сцепками по две
Бредущих в небе без конвоя,
О том, как тяжко голове
И очень жалко всё живое.

О том, что слово «размозжить»
Полномасштабно и трёхсложно,
О том, что надо как-то жить,
Хотя, конечно, невозможно.

О пьяной сладости пыльцы
Над рабицей чертополоха,
О том, что люди молодцы
И даже держатся неплохо.





* * *
Вас нет, я не верю! —
стреножен сетями мар,
Попытавшись проснуться к началу школьного спринта,
Потерянный мальчик,
которому снится кошмар,
Не находит, где выход из этого лабиринта.

Всё страньше и страньше,
хотя уж куда чудней,
Призовое время, допитое до секунды,
Но если,
чтобы стоять, ты держался корней,
То насколько ты метров ниже уровня грунта?

Тебе никто здесь не должен,
вставай, иди,
А кошмар не засчитан, покуда испуг не вылит,
И тень
октябрятской звёздочки на груди
Перевёрнута Лениным вниз и прошла навылет.





* * *
Не кричи, в интерфейсе кошмара нажавший «да»,
Это вряд ли опасно, просто немного тяжко,
Потому что горит на тебе, пузырясь, беда,
Как дешёвая нейлоновая рубашка.

Не ожога на заживающем сне боюсь,
Не такое когда-то жгли на себе дотла мы,
Видишь, муви содержит сцены 16+
Потребления таргетированной рекламы.

Вот и стой, ошалело помаргивая, открыв,
Что восторг, беспокойно уснувшего сердца тайна,
И любой беззаветно искренний твой порыв
Перекуплен рекламодателем для прайм-тайма.





* * *
Мама, когда ты говорила,
Что родила меня от космонавта,
Я никогда не спрашивала —
С какой он планеты,
Почему у него такие большие глаза,
Почему у него такие большие уши,
Почему у него столько рук
И чьё сердце он съел перед зачатием.
Мама, я поняла, что со мной не так.
Мне не нравится этот воздух.
Мне не нравятся эти гуманоиды.
Мне не нравятся их строения.
Мама, верни меня домой.





* * *
Объяснения не требуй,
Собирайся и пойдём,
Родонитовое небо
Отшлифовано дождём.

Успеваешь ли, Гагарин?
Со святыми упокой,
Горизонт почти заварен
Электрической дугой.

Час невидимый угадан,
Раздаётся репетир,
И царапина заката
Опускается в надир.





* * *
Забыл сказать — кто лайкнул, тот осален
И наблюдает пар от теплотрасс,
Из-за окон венецианских спален
Вода видна иначе, чем у нас.

Кристаллами она приходит редко,
Немногим чаще, чем благая весть,
Попробуй не смотреть на этикетку,
Читай Шекспира, там уже всё есть:

Война, любовь, которая не гасла,
Ночная серенада, монолог,
Канцерогены, пальмовое масло,
Глютен, краситель, соевый белок.





* * *
Знаешь, лучше смотри на меня, не смотреть — это минус-приём,
Получается много больней, а такое невместно ромеям —
Показать, что почувствовал боль. Мы с тобой никогда не умрём,
Никогда-никогда не умрём, потому что и жить не умеем.

Мы устали и портим фасад, потому что прибиты скобой,
Чтобы так, ни за что не держась, не сорваться, людей огорчая,
Обернись, убедишься, что я и сейчас говорю не с тобой,
Я всегда говорю не с тобой, если только тебя замечаю.




* * *
Спит рахитичный пёс, свернувшись в лемнискату,
Спит грязная аллей вдоль улиц бахрома,
Останови меня на точке невозврата,
Я не могу сама.

Зачем тебе мои, персона в целом грата,
Простым карандашом раскрашенные дни?
Останови меня на точке невозврата
И разверни.

Ещё поверх очков читая карты ада
И наливая свет мне в сердце по ножу,
Останови меня на точке невозврата,
Пока перехожу.





* * *
Послушай его и сделай наоборот,
Не говори «мой хороший», скажи — «плохой»,
Кто знает заранее, дерево Сефирот
Окажется ясенем, тисом или ольхой?

Смеёшься — забуду, пальцем не шевельну,
Две трети луны погасло, осталась треть,
Но тот, что похож на воздух и тишину,
Опять мешает огню перестать гореть.

А ты же упрямая, надо наоборот,
И мир, и душу вывернув, и слова.
Живи, ничего не загадывай. Водород
И счастье — самые частые вещества.





на середине мира: главная
новое столетие
вести
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва