|
на середине мира алфавитный список город золотой СПб Москва новое столетие ГЕРОЙ НА ПРАЗДНИКЕ ЖИЗНИ(ГОГОЛЬ И ДОСТОЕВСКИЙ)Замечание для читателя: ни одна фраза из приведённого ниже текста прямой цитатой из Гоголя или Достоевского
не является. Впрочем, косвенной тоже. ЧНБ.
ТЕНЬ ГЕРОЯ 1. За круглым столом, за зелёным сукном толковали — и разошлись потом. Но круглый стол и сукно зелёное запечатлели речь раскалённую. Ты скажи, не скрывай, стремнина судеб, как писатель возделывает хлеб, как от пота сползает змеиная кожа — потому и на вид сочинитель моложе. Впрочем, шутка моя вам покажется грозной. Что серьёзно для нас? Или — что несерьёзно? Не ответить одним только знаком суровым. В мире нашем готовой не будет обнова. Примерять её будем лишь там, за чертой. Подойдёт ли? Ответ — как вопрос; непростой. 2. Но тень героя! Вижу тень героя! Смятенных чувств смешенье роковое. Тот зыбкий образ — пламени язык; годами юн, а мыслями — старик. Ах, таких на сотню — все две! Без бутылки портрет не заметишь. Рифмы плоские, швы в голове — краской мелкие чёрточки метишь. И нет вопроса — демон или гений, но зыбкое и робкое движенье. Одно из одуряющих растений: привычное и страшное растенье. Не минусы одни в моей цитате, но как назвать приятным то, что больно? Искусство видеть — лишь в одном карате. А мелочей в романе предовольно. Но кто он, кто он будет, тот герой? Философы и критики с клинками. А праздник жизни бурей роковой несётся к нам — и вот он рядом с нами. ПЕРВЫЙ ДИАЛОГ ДОСТОЕВСКИЙ От самого детства помню — и ведь помню до сих пор, а кажется, что так крепко помнить невозможно! — мои чувства были необыкновенно живы и ясны. Я видел мир так пронзительно, как даже с помощью красок не изобразишь. Восприимчивость моя сделала со мной странную шутку: я вырос нежным и ленивым. Это — к слову. Воспитание моё мягкостью не отличалось. ГОГОЛЬ Э! То времена счастливые были — теперь уж так не чувствуют. И глаза будто поблекли. Чудно мне вспомнить юность! Всё шалости, пышные как майский цвет. Любая пыль сметалась с вещей и понятий от одного трепетного вздоха. Души наполнялись радостью, как вином, и казались прозрачными одна для другой. О! То было как танец на последнем дне ярмарки — помните ведь? Хоть молоды были, мальчик почти. Но уж старики сетовали на холодность сердец. Кто герой был? Воин, владеющий оружием как собственной рукою! Какая в нём сила была! Ух, как засвистит его клинок светлый, когда утром выходил на берег Днепра поздороваться с солнцем — потешить руки, в которых чуть застыла горячая кровь от свежести ночной! Взмах, ещё взмах! И, кажется, разделился на половины степенный Днепр, а герой, покрытый мелкой пылью летучей и перемолотыми от частых взмахов клинка солнечными лучами отправляется на тот берег, где страшное кладбище. Страшны мертвецы, но замирают колдовские их силы при приближении героя. И вот уж вся округа видит истинное чудо — оживает природа, как образ души человеческой. Оживает душа. ДОСТОЕВСКИЙ (Как на портретах юности: мягкое, несколько даже смазливое лицо с холодноватым взором из пышных русых кудрей. Стать в чёрном сюртуке, почти щегольском). Вы думаете? Но я иного человека видел при самом начале, когда будущий роман мой грезился мне в покрытых мёрзлою слизью стенах Петербурга, накануне ареста. Герой ваш сливается с природою, он внятен ей, как и она сама. Мой же был как бы из анатомического театра, препарированный. И только вещи говорили о его живости. ГОГОЛЬ (Приятно округлое лицо со следами отёчности, под тёмно-русыми локонами, прямыми, как солома. Глаза сверкают тёмным огнем из-под красноватых век. На плечах — теплейшая накидка в клетку, какую носят богатые деревенские бабы. Вот, повернулся в профиль, и страшная тень его вздрогнула на бледного цвета ширме). Вещи, говорите? О! Да тут роман, и не один написать можно! Глядите, чтобы французики не состригли вашего подшерстка, ещё не отросшего. Что за понятие! Вещи — они говорить могут, знаете ли. Что есть вещь? Кусочек материи. Вот, подсвечник, весь в пыли, потому что его экономка моя протереть не удосужилась. А он тоже говорит: я носитель света! Или вон та морда железная за окном — теперь много всяких новостей — ей вообще наречие варварское свойственно. Вещи! Характеры поразительные! Что ж. Герой мой — он как бы из предметов создан. Прошлое его — простой, огромный дом, с лавками и всем в достатке, без пышности. Герой — сильный, могучий; сильные чувства в его душе. Что теперь — горе! Вещи прихотливы, вычурны, нищи. И герой — мордашка прохиндейская. Согласны вы? ДОСТОЕВСКИЙ Согласен. Одно опасно. Хочешь писать жизнь, а получается карикатура. С вами такого не случалось? Со мною по молодости — постоянно. Избавиться невероятно трудно, тем более, что все окружающие сразу же начинают ярлыки вешать: мол, язык твой злой. А как объяснить, что не от зла все замечания сделаны, а от слёз? ГОГОЛЬ Не страдайте так, попусту. Смеяться у нас никогда не умели, потому и всякую попытку пошутить считают за намерение обидеть. Нет, пусть думают, что хотят, а вы пишите про вещи, разбирайте мелочи. Вам первое дело: увидеть все предметы, отраженными в зрачке смерти. Вдумайтесь: то дивное чудо! Вся жизнь, всё виденное вмещается единовременно в один небольшой зрачок, в зеницу. До шуток ли тут? И всё ж — как волнуется мир, какая игра в нём, какой призвук тонкий! И душа сама заливается счастливыми волнами, сама растягивается в доброй улыбке. ДОСТОЕВСКИЙ И что же? Как жить? Видеть ли сквозь прощальную гармоническую красоту мира этот зрачок, видеть образ смерти? Да имеет ли она образ? Увольте! Я и жить не смогу. Мне приятнее наблюдать было за моим героем. Как, уже препарированный, он оживать начал. Вот, щёки порозовели, дыхание участилось. А там и встал. Никто не верил — а встал ведь! И то великое чудо. Ну хоть попытку сделал — и то. ГОГОЛЬ Верно. На то и печать ваша — ваше время. Мой герой умирал, и я видел жизнь, как исходящие из его тела солнечные лучи, которые медленно остывали. Мины, приданные мною героям моим — лишь проявления живости их. Однако, тема наша жиденькой мне показалась. Давайте по существу — какого героя выберет совесть? И что вообще она есть — совесть писателя? Есть ли она? А? Как думаете? Молчание. ГЕРОЙ, ЕГО ЛЮБОВЬ И ИДЕЯ. ГЕРОЙ (С загадочно тёмными глазами, с характерными манерами). Как по улице по любимой, по сторонушке незнакомой — молодец прошагал картинный мимо яблоневого балкона. Ты скажи, чужая сторона, почему родная мне видна? Я ж не странник и не изгнанник, лишь страстей застарелых данник. За балконом — чужие рожи, на балконе — родная память. Мы с тобою так не похожи, мне бы только тебя не ранить. ЛЮБОВЬ (Наклоняется с балкона). Рисовать меня полюбили святою девкой, а такое лишь в книгах встретишь странных. Мне ж — хоревтою бледною на подпевках, на подмостках зыбких и пространных. Что, страдалица-балерина, хороша ль выходит картина? И кто на неё позарится? А говорят — красота не старится! Я ж не та — я вся для души твоей. И слова мои — как молчанье. Если хочешь — зови судей, не сдержал ты своё обещанье. ГЕРОЙ (На лице — страдание; мечется, рвёт волосы). О как мне быть! Амалия и Лия! Пикантность в том, что обе хороши. О мысли где! О мысли где простые? На берегу, в неведомой глуши. ГОГОЛЬ (Улыбается. Указывает на героя Достоевскому цепкой рукой). Узнаёте? Хорош фрукт? Ещё не то увидите! А как похож, не правда ли? ДОСТОЕВСКИЙ (Взметнулся, воскликнул глубоким голосом). Вылитый! Всё в точности. Но, чую, ещё что-то впереди. ГОГОЛЬ (Согласно кивает). Пушкин говорил — Каменный Гость. Идея не его, но он ох как хорошо её обработал. Признаться, было мне искушение воспользоваться опилками. А что до языка, то — не бабье дело статьи писать. Матушка филология! Терпение, мой друг! ДОСТОЕВСКИЙ (В кресле, небольшой и суровый). И то. Как-то идея героя с ним обойдётся? ИДЕЯ (В кирасе, с хлыстом). Я тоже — женского рода. Во мне — и стать, и порода. Раз и два — проверка стройности, три — наречие печали. Пять — глаголы непристойности, чтоб читатели кричали. Не потому, что меня не нужно. Но я — клинок, а не жемчужина. Я злой кажусь, но я добра. И мне украситься пора. ГЕРОЙ (Падает на колена). О жизни смысл! Как я тебя искал повсюду! Теперь — я слово дал — я буду верен и послушлив. И наша драма превратится в чудо. Эгей! Читатели и критики, откройте уши! Вскакивает и начинает танцевать. ГОГОЛЬ (Лицо уже с синюшным оттенком, кашляет. Ещё более худой, совсем теряется в покрывале в тёплую клетку. Нос его заострился, глаза смотрят пронзительно). Извольте видеть представление! Они все таковы, из тех, у кого наблюдается чуть таланта: очень скоро начинают жить так, как будто их никто не создавал. А посмотришь — сущие мертвяки. Не кажется вам? ДОСТОЕВСКИЙ (Бритая голова с чётко обозначенными скулами и запавшими глазами. Но уже пробивается вокруг тяжеловатого подбородка щетина). Мне кажется — вообще мысль о связи автора и его персонажа надумана. Всё в ней косвенно, бездоказательно. Если вера есть, теоремы не нужно. Нужно откровение. ГОГОЛЬ (Блеснул глазами). А ведь верно. С верою не в пример легче. ДОСТОЕВСКИЙ (Сжав руки, в задумчивости). Было время, когда я сам себе очень напоминал своего персонажа. Общая картина такова: мороз, наледь на мостовых — страшно. И я — в казённой одежде.
Но вдруг — солнечный луч; тёплый, светлый! И звон. Как из глубокой высоты. Для меня. Как будто для меня. О! Сколько я передумал тогда! И всё же —
не хотел бы быть моим героем. Не хотел бы быть ничьим героем, даже самым удачливым и гармоничным. ГОГОЛЬ (Кашлянув, завернулся в накидку поглубже.) Героем? Измельчало слово. Вот я бы не прочь побывать с героями дней минувших, людьми сильными и большими, как тополя над чистым озером,
в котором алмазами кажутся звёзды. Они больше, чем если посмотреть на них в небесах. Отражение даёт нам увеличенное изображение, как под лупою.
Но не значит, что оно верно тому, что есть на самом деле. Обман! И здесь обман! Как Пушкин говорил — обирают, что и кричать нельзя!
Что касается словесности, то в ней — уверен — и вы замечали решительное сходство с продажной дамою. Я же пою как плачу.
Все вещи мои — в зрачке смерти отражаются. Признаки нежные, свойственные национальности год от года мельчают.
Зато единообразие, имперское золото сусальное — всё сильнее. И нужен муж духовный, чтобы мы снова увидели солнце над жестью кровель. ДОСТОЕВСКИЙ (Вздыхает, в плохом сюртуке). Сравнение ваше с падшей женщиной заинтриговало меня. И вот почему. В те года я только вернулся в Петербург и едва смог найти некое занятие для содержания себя.
Жизнь моя была бедная, как и у всех, одной со мной части. Но тогда познакомился я с некоей дамою, прекрасной собою и очень умной. Но то была падшая женщина.
Имя у ней Евангельское было. И в том я увидел высокий знак. Меня словно бы некий ангел за руку держал. На первый взгляд история моя — сплошной вымысел, но нет.
ГОГОЛЬ Почему же? Охотно верю. Душа человеческая рабства не терпит. Но каково-то нашему герою с его любовью? ДОСТОЕВСКИЙ И с двойником! ГОГОЛЬ (Морщится). Идея модная, западная. У нас на все такие штуки проще смотрели, и здоровее. Все от страсти к композиции и от неумения её оживить. Объём ведь нужен. ДОСТОЕВСКИЙ (Развёл руками). Нужен! ГОГОЛЬ То-то. ДОСТОЕВСКИЙ Так что герой? ГОГОЛЬ Страдает по любви. И хочется ему, и колется. А сам себя расколоть не может. ДОСТОЕВСКИЙ Идея ваша насчет «расколоть» хороша. Вот имя для персонажа! ГОГОЛЬ (Усаживается поудобней). Но тише, друг мой! Слушаем дальше. ЛЮБОВЬ ГЕРОЯ И ПРАЗДНИК ЖИЗНИ ХОР НЕБРЕЖНО ОДЕТЫХ ЛЮДЕЙ Мы строим, строим новый мир! У нас есть цель и командир. Скорее подключайтесь к нам и стройте — вопреки векам! СОЛИСТ Ах время, время, ты — иллюзия! Ты — как тяжелая контузия. Покинь меня, моя печаль — пусть я умру, но вижу даль. ХОР Мы будущее славим делом, мы преданы душой и телом, об остальном заботы нет. Скорей обет или обед. ГЕРОЙ Что за люди — странные! Какая в них тайная сила и мощь! Нужно разобраться. Кто вы, откуда пришли в наш мир? И верно ли, о чём говорите? Я ж человек взглядов патриархальных. Но какова идея! Идея какова! Бегает, схватившись за голову. СКРИПАЧ (Выходит из-за хора). Хорош, голубчик! Борзый. (В сторону). Когда-то и я таким был. Э! А у нас в старину — дед говорил — на свадьбе дивно играли! Как всплакнет скрипка, а за ней — подруга её, такое веселье! Э! Не как нынче! (Подпевает). «Чёрные очи, звёздочки ясные! Бурные страсти, доля несчастная!» ИДЕЯ (В полном вооружении). В строй, в строй! Гуманность — факт непростой! Герой мой, постой! И все бегом — располагаться на постой. Где сверхзадача? Сверхзадача! Одна надежда и удача. ГЕРОЙ (Подпевает скрипачу). «В страсти сгораю и пламенею. Быть умоляю женою моею». (Бросается на колени перед Идеей). Одно слово, одно только слово! Выслушайте меня, умоляю вас. О! Не напрасно пришли вы сюда — знали же, что опасен бываю, и всё же пришли. Одно слово, одно только слово скажите — любите меня? ЛЮБОВЬ (Неожиданно входит). Ах, какой ужас! О, я несчастная! ИДЕЯ Выбирай: она или я. (Уходит). Герой остаётся на месте, неподвижный. СКРИПАЧ Хороша недолга. Да что-то мирно они разошлись. Ни слёз, ни жестов. Э! То ли дело в детстве, как дед рассказывал, на свадьбе. Не пьяны ещё, а уж вся поднаготная... (Подпевает) «Верь — я люблю тебя, сладко с тобою, только не буду твоей женою». ГЕРОЙ (К Любви). Вот так ты всегда! Применяешь испытанное оружие — ревность. Ты мне надоела. Я самостоятельный человек, и свободен делать всё, что хочу. Зачем ты запрещаешь мне делать то, что хочу? Я и родителям такого не позволяю! Самодурка! Интриганка! ЛЮБОВЬ (Изумлена). Да что ты! И в мыслях нет! Но как же — я? ГЕРОЙ А указывать человеку на его недостатки — прилично? Я всегда подозревал, что тебе не хватает воспитания! И откуда этот тон? Ты что — основная? С недостатками других людей нужно мириться, мириться, мириться! ЛЮБОВЬ (Плачет). Но как же — я? Послушай! Может — всё снова, возродимся? ГЕРОЙ Нашла идиота! Чуть что — так сразу, всё заново. Я твои привычки хорошо изучил! Прощай! Посмотрю, как ты без меня будешь существовать. Понаблюдаю! (Забрасывает длинный шарф на плечо и гордой походкой удаляется). ЛЮБОВЬ (Вслед герою). Милый, милый! О пища маленьких предметов, дом без вопросов и ответов, немая тишина в ответ! Пусть звуков нет, но где же свет? СКРИПАЧ Не смотри на них. Пойдём, сыграю. (Уходят. Слышится пение). «Сам ли не знаешь страшную тайну — видишь мой перстень, кольцо обручальное. Милая замужем — горя не скрою. Жизнь моя связана с чужой женою». ХОР НЕБРЕЖНО ОДЕТЫХ ЛЮДЕЙ Жизнь моя связана с чужой женою! СОЛИСТ Чёрные очи — звёздочки ясные. Бурные страсти, доля несчастная! ХОР Бурные страсти — доля несчастная! ГЕРОЙ (В слезах, вбегает). Так и есть! Вокруг праздник жизни. А я опоздал. О несчастный! Что теперь? Что со мною делает увлекающая и страшная мелодия, тонкая, пронзительная, сокрушительная? Ноги сами подгибаются, и вот, пляшу уже. Эй! Веселись, душа, чтоб тебе пусто было! Не вся жизнь ещё прошла, да мы посмотрим! Музыки! Музыки! (Пляшет). И вот оно — исполнение желаний, легко и безболезненно, словом — праздник жизни. И я — герой на празднике жизни, и страшно мне! Страшно! (Падает, схватившись руками за голову. Выстрелы). ВТОРОЙ ДИАЛОГ ГОГОЛЬ
(Довольно потирая руки). Ну как вам, хороши персонажи? Изюмины! Э-эх, какое раздолье для нашего брата! Успевай пером махать! Как бы свыше приходят краски и образы, и стелятся, как укатанная дорога под колёса. О! Только рукою пошевели — и десять тысяч с каждой стороны лягут, вражья сила! Как в счастливые времена, как в старину! ДОСТОЕВСКИЙ У меня лишь немного возражений по декорациям. Они должны быть более суровыми, тоскливыми, в духе наших пейзажей. Мне думается — Петербург подойдёт. ГОГОЛЬ Воля ваша — пишите! Только мне в Петербурге все характеры напоминают карикатуры, хоть бы и отчасти. Мрачновато! ДОСТОЕВСКИЙ (Оживился, глаза блестят. Гладит солидную бороду). Зато сила! Какова сила! Пронзительность — почти диккенсова, а мощь — и не сравнить! За что люблю. И характеры — одна Татьяна Павловна чего стоит! ГОГОЛЬ Вам бы всё тонкости, что под столешницею лежат! А вот смогли бы — так вольно, как на сельской свадьбе, и со скрипкою? Чудо как умели веселиться — не ваши воды. ДОСТОЕВСКИЙ Но герой, герой! Ведь сильная душа, решительная, способная очень глубоко и ясно чувствовать. И совесть у него — тонкая, лишь подпавшая действию привычек. ГОГОЛЬ Что герой ваш? Одно обещание! И ваше притом. Что герой? Тень, символ, значок малый. А вы говорите — характер! Вона — характер! И не хотел, а убил. За химеру, за цветок папоры! Вы такого искали? ДОСТОЕВСКИЙ О, не торопитесь! Глядите, какие тучи на горизонте! Хотелось бы предупредить, да не могу. Потому и ворошу листву осеннюю — зима скоро. Кто ещё напишет, кто расскажет? И упоминать стыдно. А ведь найдут из нашего времени кого гением назвать, кому покланяться. Я о том, а не о чистоте замысла. Она, может, у Пушкина была, а нам-то что? И всё же — характер пронзительный. ГОГОЛЬ Не согласен! Вы о скорбях всё, а я — о празднике жизни. Вы о сострадании, а я о счастье, нашему ощущению доступном. Э! Мне всё — Сорочинская ярмарка, в последний день. И пыль мёдом кажется. А скрипки! Таких не слышали вы. ДОСТОЕВСКИЙ Кажется, понимаю, о чём вы! То — как голос Полины, как звук шагов её. Все чувства вмиг взлетают — парижские голуби к ладони с хлебом. Мне всё — Европа в последний день. И негромко, но явственно — сумасбродная тоненькая мелодийка, не мелодия даже. Но что в ней? И слёзы, слёзы. Столько лет прошло, а она всё звучит, всё так же молода и хороша. Понимаю вас, говорите, прекрасно говорите! ГОГОЛЬ Кружится жизнь человеческая как последний день ярмарки, накануне осени, в медовом мареве. Позовешь друга — не услышит! Да и не мудрено — сколько выпито знатного мёда, от которого голова легкая, а ноги, что поначалу плясали на славу, тяжелеют мгновенно! И вот уж спит человек под возом с поклажею своею, на который, кажется, и вся жизнь его погружена, и не слышит голоса, а только дивное пение, да ещё скрипки. Зовёшь его, а ноги сами — топ, да топ, по бархату тёплой и дородной земли, какой в мире, наверно, и нет больше. И в чудном танце сплетаются ленты и цветы, и дыни, с ребёнка ростом — всё танцует, всё сладко млеет в счастливом сумраке предвечернем. Зачем танцуют, как называется танец? Спроси — не ответят! Лишь острый ночной холодок заставит замереть плавно качающиеся фигуры — каждую в том жесте, в котором застал. Тогда ясно станет, что всё пышное великолепие уместилось в одной только сокрушающей точке — в зенице небытия. О как страшно! Какой ужас сковывает оледеневшие члены! И рвётся из души вопль изумления. Но полно. Уж вокруг — мир, в котором никакой звук не доходит чуткого уха, а только стремительное парение, только лёгкий трепет чудного ожидания. кухня гостиная станция на середине мира новое столетие город золотой корни и ветви |