на середине мира
алфавитный список
город золотой
ЯНИНА ВИШНЕВСКАЯ
Поэт, фотохудожник. С 1989 становится одной из самых
заметных фигур союза молодых литераторов "Вавилон"; в первом номере опубликована подборка.
Пишет прозу, стихи.
НАЧИНАЕТСЯ, УЖЕ НАЧАЛОСЬ
стихотворения
стихотворения
***
Он произносит бога нет
и спустя какое-то время
ближе к вечеру уточняет — если бог не един
он умолкает, скрывая под веками
апокрифический блеск
веки немеют, кажется, навсегда
24:00 это верная ночь
будущий мертвый город
жители города большею частью спят
его ученик уличенный
в соавторстве книги с названием бога нет
напрягает прощальный взгляд
светлые крыши
утро
солнце и дождь
выступая стенобитным орудием времени
осыпают на поле опального списка
нечеткий узор толкований
это широкое поле — явный наивный вызов
в остальном неуязвимого переводчика
это поле стало приметой местного быта
по нему датируют многие захороненья
22-23 строки
испорчены и не читаются
солнце и дождь
анализирую опись
найденного за пазухами у смерти
в конце концов
приходят к единому мненью
ВАВИЛОНСКАЯ БИБЛИОТЕКА
В настоящем человеке полость
незапятнанное солнце ада
выгорело, выцвело что совесть
унесенная песком награда
здравствуй, злая маленькая повесть
писано со снайперским терпеньем
вплавь сюда прибывшим утопистом
в самых поздних же энциклопедиях
посуху и антиутопистом
партитурой ангельского пенья
отступившийся от моря город
тщится раковиной петь о море
разрывным календарем у года
невозможного першит в горле
свиты, спутаны стоят погоды
каталожные лежат карты
яд играет, бродит в сотах
и спираль все туже, цикл круче
численное же его значенье
так мало уже, так человечно
устремилось в бесконечность в небо
да где ему где твой венец, творенье
триумфальный петушок на палке
золото телячьей в кольцах гривы
шпиль победный штиль медоточивый
смертоносная пчела у смерти
отторгает золотое жало
в настоящем человеке полость
МЕТЕМПСИХОЗ
Их бьет предсмертная икота
как смерть не новая не против
и не такой уж старой жизни
так два не против одного
икота до седьмого пота
а после новые ворота
измараны бараньим жиром
атлет с ослиной головой
и старческим нетвердым взором
на шатком не таком уж троне
почует новую поживу
та с жалоб перейдет на вой
проснуться в яме под надзором
проснуться под седлом в попоне
лишь быть бы живу быть бы живу
и не припомнить ничего
НОВЫЙ МЕНЕЛАЙ
два золотых червленых
падубовых листка
выкупа за елену
осень еще пока
два свысока с вершины
вверх по теченью лет
чтобы была причина
влечь за еленой вслед
убывающий жребий
устремленный к нулю
к первому на потребу
чтобы сказать люблю
годы идут на убыль
к празднику рождества
временная у дуба
зелень еще жива
СПАСЕННЫЙ ИЗ ВОДЫ
пышный тростник и полные воды
жизнь и смерть заодно
в отношенье к избитым народам
к илистому дну
полый тростник, смоленый асфальтом
лучшая из корзин
вниз по реке по мутной смальте
вниз, к туку низин
плавит ее, до того пустую
что земное сбивает в стаи
что неземная дрожь
бьет младенца, как бы вествуя
в до чего прозрачные струи
скоро он будет вхож
***
ангел в небе спросил у бога
человеком побыть немного
не витать в облаках
а терпеть на ногах
в пух и прах
рвал поджилки, сосал под ложкой
из подмышки канючил кошкой
гластрубою трубел
многочами горел
одурел
пулей-дурой летал-молился
ангел мой не в меня влюбился
не ко мне ревновал
не о мне воздыхал
и пропал
РАВНОДЕНСТВИЕ
Невыносимый гербарий или скорей
просто листья спутанных календарей
новый стиль находит на старый год
день и ночь равны у твоих ворот
семь четыре один девять девять три
одно из двух остается, оно узрит
слепого гагарина, межзвездную взвесь
уже среда, в эфире благая весть
в поле зренья у самого себя
иуда обжигает свои горшки
полет проходит нормально, в поисках дна
в акелдаме полночь, в содоме весна
смертная глина, податливый прелый пух
гагарин, дай мне считать хотя б до двух
мне весточку из-под твоего пера
седьмого апреля в среду ближе к утру
***
Ниспадает ангел с неба
вытекает изумруд
из расплавленной короны
чтобы течь во мраке руд
в мягком сумраке кофеен
в свете истин прописных
все б тебе наивный гудвин
бормотать сквозь сон сквозь сны
по исписанным страницам
(как узки у них поля)
все бы весть прозрачным пальцем
не жалея глаз моля
две не менее прозрачных
(шире устье — крепче снасть)
версии спастись
и с третьей в небо синее совпасть
***
на конце у ничьего стального
выкидного сточенного века
всяк стоит скопил на оправданье
все стоят в руках дрожат вещдоки
проявились на белесом фоне
всех своих детей собак и кошек
рядом стало быть с последним снегом
с небывало сгустившимся небом
лишь убийца в белом маскхалате
не заботится об алиби нисколько
он гуляет в белом маскхалате
по заброшенным забытым стройкам
по густым дремучим стройкам века
невидимкой снежной королевой
недотрогой новым дед морозом
и его никто не смеет тронуть
сам он никого не хочет видеть
ни служить себе восковым вольтом
ни насытить псов служебных в стоге
снега отыскать ничью потерю
ДОМОЙ
Где там носит тебя господь как на орлиных
крылах
а здесь не должно быть, нет места покоя
для ног орла
чей там взгляд, чей бы там нож ни стыл
у тебя в спине
короста сукровица вот и все что видом
на здешний снег походит
сладок чужбины снег, да не из этих дыр
а из этих известью гасят марки про космос
значки про мир
волга впала в мертвое море
годности срок истек не меньше года тому
и вот, горек отчизны снег
МИССИЯ
Здесь родиться все равно что рыбу
изловить на слове, наловчиться
жить здесь быть
берингов перешеек
захотевший затопленья небом
и укрытый черствой коркой льда
жить в дому с центральным отопленьем
вид прижать оконной рамой к небу
намертво но пусть едва трепещут
вывернуты образные жабры
наизнанку, мякишем наружу
взять на веру от востока солнце
стать на смерть отравленной наживкой
и взять на себя много
возлюбить господа бога своего
жить вечно
***
Начинается, уже началась
эпоха книг в мягких обложках
александрийский гнозис
дающий полезным советам
по уходу из дома
вслед за отторгнутым плодом
акушерское серебро
растворяется полностью
в святой крещенской воде
ребенок жив и здоров
выговаривать рыба
растворять в советах угрозы
являть собою пример
переменной величины
пропустить описанье пейзажа
напороться на слово конец
одушевленный текст
из непрочных бумажных объятий
вверх скользит
вслед за потоком речи
волны
на середине мира
город золотой
новое столетие
СПб
Москва
корни и ветви
