Родилась в п. Оредеж Ленинградской обл. в 1974 г.

"Cчитаю это важным для читателя: кто с ним говорит, какого возраста этот человек, какого он поколения, какие культурные символы его питали... Тем более когда с ним говорит автор, доселе неизвестный (опереться на прежнее знание ведь невозможно)".

С 1977 г. живет в Ростове-на-Дону. Поэт, литературовед-германист, арт-критик и журналист. Автор поэтических книг: «Оды промзоне» (2010), «Береговая география» (2011), «Чу» (2012). Стихи публиковались в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Ковчег», вошли в «Поэтический путеводитель» (Ред.-сост.: Вяч. Курицын, А. Родионов. — Пермь, 2012).

Редактор отдела культуры ж. «Эксперт ЮГ» (медиахолдинг «Эксперт») с 2007 г. по наст. время. Преподает зарубежную литературу, арт-критику, нарративную поэтику и др. в Южном федеральном университете на факультете филологии и журналистики.

ЛЕТОМ — НЕВЕДОМОЕ

избранные стихотворения

                     читая «Herzzeit: Ingeborg Bachmann - Paul Celan. Der Briefwechsel»

ночью двигаешься без очков
в монохроме где всё по краям разрыто
это можно
падаешь в банку с водой
колонковой причёскою плаваешь невесомо
через стекло гуталиновый виден жук
из египта самого тянет салазки
письма чужие пауль ингеборг
солоны густые глаголы-связки...

2012




***
Летом мне снятся наши мёртвые.
Переходят границу легче, сирень
нюхают по очереди, на цыпочки
поднимаются (большинство невысокого роста).

Конечно, не без глупостей: например, сирень.
Я тоже не сразу заметила, что в июле.
Или вот обнимают, хотя никогда, ни разу.

Может быть, летний слух — тоньше.
Я отворяюсь, становлюсь любопытной.
Иначе зачем так часто, выпукло, в цвете?

Знают ли они, что я уже не осиливаю Руссо?
не пишу в блокнот? не помню, во что одета?
всё реже рифмую (мускулистый стих напоминает спортсмена).
В гимнастике нарциссизма столько труда,
что стыдно.

Не приходите только глиняные и голые:
в скульптуре
всегда мне чудилось что-то мёртвое,
остановленное не в свой час.

Летом неведомое,
как иностранец,
вдруг протягивает розовую жвачку.

2012




Дагерротипия

Pronto! Слушаю! Говорите! но никто
не говорит и не слушает, на том проводе
булькает чайник и такает птица.
А в этом краю во всё ухо приладилась ночь
хлопать дверьми далёкими, как говорится,
эхом на эхо, птица сошьёт сарафан
мне для успешного перелёта
в самую мякоть будущего, и кто-то
тоже узнает по линиям эту местность:
холм, перелесок, панельная кладка, ты,
заслоняющий небо старостью, зрелостью, детством...

2012




Нисхождение

снег оседает
прямо на листья платана
женщины в чёрных платках поднимают головы
не бывать апельсинам не баловать
внука сухим ядром граната
скоро ты будешь серым насквозь
воздух у моря
кто знает как поднимутся волны и цены
всё это наблюдает чужак из-под шапки
медленно проживая инструкцию
для расклейщика объявлений

2012




***
Я всё ещё в тебе, в утробе ямба,
в прекрасном прошлом набираю чайник
нежданной оцинкованной воды...

Нам не поверят (потому не стоит).
Останемся вдвоём под спудом Лимба
двуглавой сёмгой, за которой чайка
подземных рек который век следит.

Есть дети, не проросшие до речи,
оставленные богом и богами,
прощённые ещё до согрешенья:
им хорошо задабривать февраль

янтарным чаем, бедностью и светом
настольной лампы, вкрученной со скрипом.
Я говорю во сне: не просыпайся.
Но мы уже по разные края.

2012




Aвтобусная скороговорка

пишет диплом границы воображения
в прозе такого-то века такого-то автора
на морозе именем ньяль остановишь скольжение
кровной мести зимы твари-экватору
дать воде сомкнуться дышать в камышину
довязать носок никуда никому
тёплый затылок держит ещё тишину
недоверчивую вчерашнюю хохлому

2012




Фигуры на стекле


1

Пока заработаешь
на столовое серебро и Нью-Йорк,
может посыпаться вся комбинация:
например, полюбишь есть руками
или научишься обходиться без аллегорий.
Вероятней всего, ближнее
станет таким чужим,
что Америка проиграет
двадцатилетний спор за мою душу.



2

Съешь меня или выпей, но только не спи:
смерть у сна ходит в сёстрах,
поит мёдом, разглаживает морщинки,
рисует мелом всякое непотребное.
Не смотри её фэнтези.

Здесь, бок о бок, мы запелёнaты в зной
зимнего отопления, благодарны,
что сироты, что кривизной
биографий от всех откупились.

И когда будильник брызжет в нас ледяной
музыкой, я наблюдаю чудо:
морская фигура фыркает, оживает,
плещет безбожно кофейной посудой,
стяжает
крошево чепухи,
делит его со мной...

2012




Береника

...старуха скручена туго в табачный лист
речь её плотно набита молчаньем
на краю села сладостно окликать дождь
ждать полива табачных угодий
вот она первая капля воздуходув
справится с три-дэ-картинкой
свежий побег клонится на беду
минздраву и во славу беренике
спрашивай у неё что почём
больше не будет пеших прогулок
ни предательств ни трав по узенькое плечо
ни серебра на дне резных шкатулок
только имя режущее язык
травинкой большая свобода
воды вытесненной через край
неба на вечные огороды.

2013




***
выбор между прибалтикой и балтикой
невозможен
радиоактивная трава и гагары
там и там
после конца времён
открываются дюны гнутых снов
никто не читает их
не бороздит морей
и не дышит февральским асфальтом
(после дождя)

балтика наконец
становится
сама собой

2013




***
о водичка
чёрных иностранных ручьёв
отделение
чешуи от рыбы
фуга стягивает
волосы в косу и вспять
возвращает меня
к пеналу слезам ступенькам...

2013




Конец предложения

Даль круглится от слова «горизонт»:
ты спишь в земле, на небе, в горле амфор,
всё дремлющих до новых экспедиций,
на дне колодца, что один в округе
напоминает крынкам о воде,
о том, что где-то волны изумруда,
шумя, сбивают с толку мариниста,
а девушку бросают на колени,
что осень не изменит цвета пашни
и можно сколь угодно упражняться
чирикать с птицами на языке,
чужом им и себе, — даль будет далью,
и я застану конец мира в полпути
за пачкой кофе в шлёпанцах домашних
и не смогу ни слова прокричать
на ватном языке моей печали
под мраморной улыбкою природы,
пакующей последние холсты.

2010




***
...учителя латыни умерли. пустой
сияет коридор или зияет
открытым зевом солнечным, гастон
башляр подвинул чопорных хозяев,

которым заворачивал малерб
тугую торбу вереска и соли,
а торсы малокровных ив и верб
бросают рукописи на антресоли;

когда я разучусь держать перо
стального паркера, немытые есть вишни,
босой ходить у моря, будет лишний
мотив вернуться в жерло-коридор:

мне выдадут в стакане кипяток
и сахар в кубиках, и станет сладко
остаться, отодвинув прок и «ок»
во мглу невыразимого порядка.

2012


***
Представь себе: это всегда понедельник,
фигурки вроссыпь, машина пошла
гудеть, там, внутри офисов, как в коробке
спичечной с фиолетовой полосой,
майский жук распирает плечами стены,
лаковый, гортанно трубит,
угрожает нам революцией, зовёт зелёных,
но всё зря — это ведь белый день.
Ты ходишь шахматой по квадратам
города плоского, что твой магрит,
мигрень, хемингвэй, куба, да сколько можно
слов! шахмат много, ожегов говорит,
одна не бывает, один — тоже.
Это понедельник, начало начал.
Из пустоты выходим с молочной кожей,
спасаем спичечного трубача.

2012





на середине мира: главная

алфавитный указатель

новое столетие

СПб

Москва

корни и ветви

озарения

бегущие волны: поэзия