ДМИТРИЙ ДЗЮМИН
Дмитрий Дзюмин. Родился в Омске, в 1987 г., поэт, филолог (Омский ун-т), литературтрегер. Идеолог журнала сорвеменной
литературы "АльтерНация". Живёт в Санкт-Петербурге.
Мы бы не стали называть поэта Елену Оболикшта «представителем четвёртого поколения уральской поэзии». Согласитесь, быть кем-то в четвёртом поколении — это уже закостеневшая традиция, а не живое движение по личной воле. Также мы бы не стали абсолютизировать миф об «уральской поэтической школе». Уральская поэзия — слишком разная, чтобы её было возможно подвести под одну терминологическую ширму классического (неклассического/ постнеклассического) литературоведения. Несомненно только то, что поэзия Елены Оболикшта напрямую восходит к традиции неподцензурной уральской словесности 70-80-х гг, к поэзии того же Виталия Кальпиди, Андрея Санникова, Владислава Дрожащих и является непосредственным продолжением линии т.н уральского метареализма, структурно связанного с соответствующими московскими и петербургскими кругами (Алексей Парщиков, Александр Ерёменко, Иван Жданов, Николай Кононов, Аркадий Драгомощенко и др. ), апеллируя при этом к опыту русской эмиграции (Борис Божнев, Борис Поплавский). Поэзию Елены Оболикшта также сложно представить и вне контекста своего поколения, (вне текстов Дмитрия Машарыгина, с которым у Елены Оболикшта был даже совместный видеопроект, коллег и друзей по екатеринбургскому клубу «Капитан Лебядкин»: Марины Чешевой, Екатерины Гришаевой, Сергея Ивкина, вне поэзии Александра Петрушкина, и т.п. ). Все эти многочисленные имена и тексты, так или иначе отражающиеся в текстах Оболикшта, составляют культурный фон её поэзии: синтаксически деформированной, «рекущей» аморфным завораживающим голосом[1].
Первое, что бросается в глаза при чтении этих стихов — их какая-то магическая, музыкальная[2] невнятность, усиленная многочисленными языковыми аномалиями. Это некое подобие «внутреннего» кинематографа. Лирический герой поэзии Оболикшта — герой-визионер,наблюдающий странные, потусторонние виды. О параллельном пространственном состоянии как-то говорил Андрей Санников: «Существует очень мощное, вязкое состояние, когда я совершенно подробно, чётко вижу — и у меня есть большое количество стихов, где достаточно подробно они описываются — потусторонние какие-то пейзажи, ландшафты, миры. Скажем, в течение двух лет у меня эти состояния были связаны с какими-то темными, достаточно холодными и сырыми садами, которые располагались в низине»[3].
Пространство Оболикшта — пространство, распятое между метафизическим [домом] в его различных эманациях и [дорогой].Эти два концепта всеобъемлющего мирового [ДОМА] и такой же всеобъемлющей мировой [ДОРОГИ] — ключевые для всего сборника. Остальные образы группируютсяв зависимости от принадлежности к одному из них. Либо они «катятся, как шары»,и их смысл неуловим, либо они пытаются остановиться и осознать своё бытие.
шевелит Бог руками из огня
а я произнесённого не помню
как будто бы мой дом простил меня
и выдыхает господи мой голубь
в горящий дом протягивать ладонь
и будто выговаривать огонь
земля пути в ошейнике родства
и гул реки в пустынных поездах
когда они кивают головою
их лица я как будто узнаю
без памяти но за руки с тобою
уснуть в горящем доме как в раю
В данном стихотворении поразительна метафизическая остановка в финале. Сказанное не запоминается автором в качестве определенно-пройденного отрезка пути, но служит лишь прелюдией к финалу–возвращению к начальному огненно-беспамятному состоянию, потому важной оказывается фигура очерченного {круга-пространства}, замыкающего многие стихи поэта. Тут интересен ещё один сквозный образ — образ пламени и потустороннего горения чего-либо (дом в стихах Оболикшта горит особенно часто) и постоянного присутствия голубя (голубей) как знака(ов) пребывания в потустороннем.
отец в горящем доме ожидает
каких-то голубей не говори
об этом невозможна даже память
с утра их пожалеет но они<..>
без четверти восемь и город сгорел
не спрашивай кто и о ком;
длится молчаниев лицах
столько-то лет
изо рта высыпаются птицы
каменные и нет
слов легковесных воду я
Господи лил водой
Там никого кроме голубя
сказанного Тобой
Вообще поэзию Елены Оболикшта можно назвать стихийной, или элементарной, т.е заключающей в себе одухотворенный космос первоэлементов как физических основ земного бытия. Различные метаморфозы, происходящие в стихах Оболикшта, связаны,по большей части, с алхимическими трансформациями элементов друг в друга[2]. Подобное мы можем наблюдать и в структурно родственной поэзии Марины Чешевой, где встречаются почти аналогичные образы:
медленно-медленно птицы едят с руки
проваливаются в ладони
высыпаются из груди
(ср. с пред. стихотворением Оболикшта)
или
закрываю глаза волосами врастаяв лёд / начинаю по кругу т. е. наоборот (Чешева) и в косых снегах слетевшихся от Бога / слова как лодки прорастающие в лед (Оболикшта). Примечателен общий мотив врастания /прорастания в [лёд], понимаемый как граница инопространства, врастание в которое означает, собственно, поэтическое высказывание, свершающееся именно в междумирье. «Свершение стиха» часто связывается у Елены Оболикшта п с водой и библейскими символами Бога[3]:
ты говоришь вслепую
а смотришь как немой
переходя другую
за адовой водой
кто поделился хлебом
с таким с тобой немым
в безветрие под небом
стой деревом как дым
Поэт, по Оболикшта — бессознательное, может быть, в чём-то первобытное, архаичное существо, принимающее в себя нечто,приходящеe из вне, из области трансцендентного. Поэт не имеет какого-то своего волюнтаристского мнения, но просто транслирует чьё-то Абсолютное (мнение, закон и т. п), являясь чем-то вроде неподвижного дерева. Оболикшта говорит о «растительной сущности» поэта, его врожденной нейтральности и лояльности ко всему происходящему во внешнем мире, принятии всего, что может быть, как данного Богом, не настаивая при этом на определенной догматичности собственного высказывания, но многие строчки хочется запомнить, как мистическое откровение:
а на земле где пламя шелестит
и время пьется долгими глотками
наутро восковой ребенок спит
раскинув руки в воздухе над нами
Между тем, небо и стихия влаго-воздуха у Оболикшта исполнены боли и глубоко деформированы. Воздух — пространство пустоты, с которым так или иначе ассоциируеются «отвесные» дожди, снега и шире — воды. «Ли Бо вернулся либо это боль /ходила по воде ко мне спиной/ и реки были долгой тишиною».
Зыбкость и сновидность — ещё одна общая черта поэзии Елены Оболикшта. Действия большинства её стихов происходят в большом сновидно-мифологическом мире, где всё связано друг с другом тончайшими, едва уловимыми и алогичными нитями. Алогичность здесь же возведена в правило, и если читатель будет применять к осмыслению такой поэзии логический инструментарий, то вряд ли что-либо поймёт, и отложит книгу,скорее всего, в раздражении. Подчас стихи Оболикшта следует воспринимать буквально, как записи снов, или что-то мерцающее и гаснущее под тёмной плёнкой вроде этого:
не вернешь из воды ни дна
что ни память одно теперь
глянешь в боль а она одна
зачеркни а потом поверь
…Стихи Елены Оболикшта показывают бессознательные глубины нас самих. То, о чём мы смутно догадывались в себе, и чего никак не могли понять в обычном состоянии. Оболикшта доносит до нас эти смутные голоса, высвечивает их и представляет предельно остранёнными, будто бы и не нашими вовсе. Но все эти мучительные и радостные состояния, все эти голуби, дожди, горящие дома и города — все они и из наших снов, снившихся и не снившихся нам. Оболикшта, как медиум, транслирует область «ближнего запредельного», очень похожую на нашу жизнь и в тоже время жизнь уже «не-нашу». Постоянное пребывание на границе «нашег» и «не-нашего», «своего» и «иного» и определяет специфику её поэзии. Поэзии скользящего и неуловимого, желающего остановиться, но продолжающего движение.
***
Несомненно,что книга найдёт свою читательскую аудиторию. Я думаю, что она уже её нашла. Несомненно и то, что книга шедевральна, хотя, учитывая её «особость», вполне возможны и не очень дружественные отзывы критиков. Наверное, так происходит всегда, когда в литературу приходит молодой, но очень талантливый автор, кому-то в известной степени не подчиняющийся и не особо угодный. Я же полагаю, что книга «Эльмира и свинцовые шары» Елены Оболикшта, составленная Александром Петрушкиным, заслуживает самой высокой оценки и внимания читателей.10/10.
Примечания
[1] Главное наше замечание по поводу употребления терминов «уральская поэтическая школа» и «четвёртое поколение уральской поэзии» состоит в том, что, как правило, данные термины используются в чрезвычайно расширительном смысле для обозначения явлений предельно и (запредельно) отстоящих от первоисточника — т.е поэзии уральского андеграунда 70-80-х гг. Фактически, любой персонаж, более-менее известный сейчас (а то и вовсе неизвестный) в литературных кругах Урала может позиционировать себя в качестве «представителя уральской поэтической школы», что кардинально неверно, не отражает истинной сущности школы, и даже вредно для неё самой. Мы считаем, что оба этих термина могут использоваться только для обозначения явлений, так или иначе наследующих уральскому андеграунду во главе с Кальпиди, Санниковым, Дрожащих и др. уже каноническими авторами.
[2] «Музыкальность», (ср. «музыку стиха») следует понимать абстрактно. Речь не идёт о музыке в общепринятом понимании, но о «соединении слов посредством ритма» и размера, особой «словесной музыке», для которой, (в отдельных случаях) характерно размывание смысла отдельного слова в пользу цельного смысла высказывания. С одной стороны — его смысловой невнятности, а с другой — порождению особого словесно-ритмического смысла. Идеальные примеры подобного в русской поэзии — Александр Блок и Борис Поплавский.
[3] Цит. по Маргиналы (уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы / Авт.сост. А.А.Сидякина.с 210-213 [2] О похожем явлении в поэзии Бориса Поплавского см. Менегальдо Е. Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского. — СПб.:Алетейя, 2007. — 268 с. [3] В контексте связи воды и поэтического дара невольно вспоминается стихотворение Дмитрия Машарыгина «Вода расходится и шепчет».
Мы бы не стали называть поэта Елену Оболикшта «представителем четвёртого поколения уральской поэзии». Согласитесь, быть кем-то в четвёртом поколении — это уже закостеневшая традиция, а не живое движение по личной воле. Также мы бы не стали абсолютизировать миф об «уральской поэтической школе». Уральская поэзия — слишком разная, чтобы её было возможно подвести под одну терминологическую ширму классического (неклассического/ постнеклассического) литературоведения. Несомненно только то, что поэзия Елены Оболикшта напрямую восходит к традиции неподцензурной уральской словесности 70-80-х гг, к поэзии того же Виталия Кальпиди, Андрея Санникова, Владислава Дрожащих и является непосредственным продолжением линии т.н уральского метареализма, структурно связанного с соответствующими московскими и петербургскими кругами (Алексей Парщиков, Александр Ерёменко, Иван Жданов, Николай Кононов, Аркадий Драгомощенко и др. ), апеллируя при этом к опыту русской эмиграции (Борис Божнев, Борис Поплавский). Поэзию Елены Оболикшта также сложно представить и вне контекста своего поколения, (вне текстов Дмитрия Машарыгина, с которым у Елены Оболикшта был даже совместный видеопроект, коллег и друзей по екатеринбургскому клубу «Капитан Лебядкин»: Марины Чешевой, Екатерины Гришаевой, Сергея Ивкина, вне поэзии Александра Петрушкина, и т.п. ). Все эти многочисленные имена и тексты, так или иначе отражающиеся в текстах Оболикшта, составляют культурный фон её поэзии: синтаксически деформированной, «рекущей» аморфным завораживающим голосом[1].
Первое, что бросается в глаза при чтении этих стихов — их какая-то магическая, музыкальная[2] невнятность, усиленная многочисленными языковыми аномалиями. Это некое подобие «внутреннего» кинематографа. Лирический герой поэзии Оболикшта — герой-визионер,наблюдающий странные, потусторонние виды. О параллельном пространственном состоянии как-то говорил Андрей Санников: «Существует очень мощное, вязкое состояние, когда я совершенно подробно, чётко вижу — и у меня есть большое количество стихов, где достаточно подробно они описываются — потусторонние какие-то пейзажи, ландшафты, миры. Скажем, в течение двух лет у меня эти состояния были связаны с какими-то темными, достаточно холодными и сырыми садами, которые располагались в низине»[3].
Пространство Оболикшта — пространство, распятое между метафизическим [домом] в его различных эманациях и [дорогой].Эти два концепта всеобъемлющего мирового [ДОМА] и такой же всеобъемлющей мировой [ДОРОГИ] — ключевые для всего сборника. Остальные образы группируютсяв зависимости от принадлежности к одному из них. Либо они «катятся, как шары»,и их смысл неуловим, либо они пытаются остановиться и осознать своё бытие.
шевелит Бог руками из огня
а я произнесённого не помню
как будто бы мой дом простил меня
и выдыхает господи мой голубь
в горящий дом протягивать ладонь
и будто выговаривать огонь
земля пути в ошейнике родства
и гул реки в пустынных поездах
когда они кивают головою
их лица я как будто узнаю
без памяти но за руки с тобою
уснуть в горящем доме как в раю
В данном стихотворении поразительна метафизическая остановка в финале. Сказанное не запоминается автором в качестве определенно-пройденного отрезка пути, но служит лишь прелюдией к финалу–возвращению к начальному огненно-беспамятному состоянию, потому важной оказывается фигура очерченного {круга-пространства}, замыкающего многие стихи поэта. Тут интересен ещё один сквозный образ — образ пламени и потустороннего горения чего-либо (дом в стихах Оболикшта горит особенно часто) и постоянного присутствия голубя (голубей) как знака(ов) пребывания в потустороннем.
отец в горящем доме ожидает
каких-то голубей не говори
об этом невозможна даже память
с утра их пожалеет но они<..>
без четверти восемь и город сгорел
не спрашивай кто и о ком;
длится молчаниев лицах
столько-то лет
изо рта высыпаются птицы
каменные и нет
слов легковесных воду я
Господи лил водой
Там никого кроме голубя
сказанного Тобой
Вообще поэзию Елены Оболикшта можно назвать стихийной, или элементарной, т.е заключающей в себе одухотворенный космос первоэлементов как физических основ земного бытия. Различные метаморфозы, происходящие в стихах Оболикшта, связаны,по большей части, с алхимическими трансформациями элементов друг в друга[2]. Подобное мы можем наблюдать и в структурно родственной поэзии Марины Чешевой, где встречаются почти аналогичные образы:
медленно-медленно птицы едят с руки
проваливаются в ладони
высыпаются из груди
(ср. с пред. стихотворением Оболикшта)
или
закрываю глаза волосами врастаяв лёд / начинаю по кругу т. е. наоборот (Чешева) и в косых снегах слетевшихся от Бога / слова как лодки прорастающие в лед (Оболикшта). Примечателен общий мотив врастания /прорастания в [лёд], понимаемый как граница инопространства, врастание в которое означает, собственно, поэтическое высказывание, свершающееся именно в междумирье. «Свершение стиха» часто связывается у Елены Оболикшта п с водой и библейскими символами Бога[3]:
ты говоришь вслепую
а смотришь как немой
переходя другую
за адовой водой
кто поделился хлебом
с таким с тобой немым
в безветрие под небом
стой деревом как дым
Поэт, по Оболикшта — бессознательное, может быть, в чём-то первобытное, архаичное существо, принимающее в себя нечто,приходящеe из вне, из области трансцендентного. Поэт не имеет какого-то своего волюнтаристского мнения, но просто транслирует чьё-то Абсолютное (мнение, закон и т. п), являясь чем-то вроде неподвижного дерева. Оболикшта говорит о «растительной сущности» поэта, его врожденной нейтральности и лояльности ко всему происходящему во внешнем мире, принятии всего, что может быть, как данного Богом, не настаивая при этом на определенной догматичности собственного высказывания, но многие строчки хочется запомнить, как мистическое откровение:
а на земле где пламя шелестит
и время пьется долгими глотками
наутро восковой ребенок спит
раскинув руки в воздухе над нами
Между тем, небо и стихия влаго-воздуха у Оболикшта исполнены боли и глубоко деформированы. Воздух — пространство пустоты, с которым так или иначе ассоциируеются «отвесные» дожди, снега и шире — воды. «Ли Бо вернулся либо это боль /ходила по воде ко мне спиной/ и реки были долгой тишиною».
Зыбкость и сновидность — ещё одна общая черта поэзии Елены Оболикшта. Действия большинства её стихов происходят в большом сновидно-мифологическом мире, где всё связано друг с другом тончайшими, едва уловимыми и алогичными нитями. Алогичность здесь же возведена в правило, и если читатель будет применять к осмыслению такой поэзии логический инструментарий, то вряд ли что-либо поймёт, и отложит книгу,скорее всего, в раздражении. Подчас стихи Оболикшта следует воспринимать буквально, как записи снов, или что-то мерцающее и гаснущее под тёмной плёнкой вроде этого:
не вернешь из воды ни дна
что ни память одно теперь
глянешь в боль а она одна
зачеркни а потом поверь
…Стихи Елены Оболикшта показывают бессознательные глубины нас самих. То, о чём мы смутно догадывались в себе, и чего никак не могли понять в обычном состоянии. Оболикшта доносит до нас эти смутные голоса, высвечивает их и представляет предельно остранёнными, будто бы и не нашими вовсе. Но все эти мучительные и радостные состояния, все эти голуби, дожди, горящие дома и города — все они и из наших снов, снившихся и не снившихся нам. Оболикшта, как медиум, транслирует область «ближнего запредельного», очень похожую на нашу жизнь и в тоже время жизнь уже «не-нашу». Постоянное пребывание на границе «нашег» и «не-нашего», «своего» и «иного» и определяет специфику её поэзии. Поэзии скользящего и неуловимого, желающего остановиться, но продолжающего движение.
***
Несомненно,что книга найдёт свою читательскую аудиторию. Я думаю, что она уже её нашла. Несомненно и то, что книга шедевральна, хотя, учитывая её «особость», вполне возможны и не очень дружественные отзывы критиков. Наверное, так происходит всегда, когда в литературу приходит молодой, но очень талантливый автор, кому-то в известной степени не подчиняющийся и не особо угодный. Я же полагаю, что книга «Эльмира и свинцовые шары» Елены Оболикшта, составленная Александром Петрушкиным, заслуживает самой высокой оценки и внимания читателей.10/10.
Примечания
[1] Главное наше замечание по поводу употребления терминов «уральская поэтическая школа» и «четвёртое поколение уральской поэзии» состоит в том, что, как правило, данные термины используются в чрезвычайно расширительном смысле для обозначения явлений предельно и (запредельно) отстоящих от первоисточника — т.е поэзии уральского андеграунда 70-80-х гг. Фактически, любой персонаж, более-менее известный сейчас (а то и вовсе неизвестный) в литературных кругах Урала может позиционировать себя в качестве «представителя уральской поэтической школы», что кардинально неверно, не отражает истинной сущности школы, и даже вредно для неё самой. Мы считаем, что оба этих термина могут использоваться только для обозначения явлений, так или иначе наследующих уральскому андеграунду во главе с Кальпиди, Санниковым, Дрожащих и др. уже каноническими авторами.
[2] «Музыкальность», (ср. «музыку стиха») следует понимать абстрактно. Речь не идёт о музыке в общепринятом понимании, но о «соединении слов посредством ритма» и размера, особой «словесной музыке», для которой, (в отдельных случаях) характерно размывание смысла отдельного слова в пользу цельного смысла высказывания. С одной стороны — его смысловой невнятности, а с другой — порождению особого словесно-ритмического смысла. Идеальные примеры подобного в русской поэзии — Александр Блок и Борис Поплавский.
[3] Цит. по Маргиналы (уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы / Авт.сост. А.А.Сидякина.с 210-213 [2] О похожем явлении в поэзии Бориса Поплавского см. Менегальдо Е. Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского. — СПб.:Алетейя, 2007. — 268 с. [3] В контексте связи воды и поэтического дара невольно вспоминается стихотворение Дмитрия Машарыгина «Вода расходится и шепчет».
ЕЛЕНА ОБОЛИКШТА
На Середине Мира
На Середине Мира
Молчание в лицах
Звуковая игла: из книги "Эльмира и свинцовые шары"
на середине мира: главная
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва
многоточие
новое столетие
у ворот зари
