на середине мира
алфавитный список
город золотой
СПб
Москва
новое столетие
АНАТОЛИЙ ГОЛОВАТЕНКО
стихи 2006 — 2007
НЕ В ЭТОМ ДЕЛО
Осенние пририсовки
***
Десятка три берёз, пяток замшелых лип —
По осени так дерзостны аллеи.
А в зимний вечер кажутся подлее
Те, кто в комфорт каминный клейко влип.
Любой сезон, однако же, — не клип.
За кадром каждый — несколько смелее.
Каменья собраны, и пусть поленья тлеют —
Но станет кличем истеричный всхлип.
Не хныкать, не пускать без мыла пузыри
Пустых несоответствий — это ли не догма?
Где были улицы — торжественные стогны,
Где был стрелой проспект — заулок стал, изогнут.
Оболган взгляд сквозь слюдяные окна,
И искажён простой приказ: узри!
***
Истинный запах опавших листьев
стынет зимой. Но всегда по весне
он возвращается — пусть ненавистен,
но всё же пронюхан в скабрезнейшем сне.
Кому-то — поллюции, кто-то полярник,
кто-то — в полиции, кто — полиглот.
Чем жизнерадостней — тем популярней…
Достался охотнику дёшево лот.
Потом — созерцание. Повод для бденья —
На зависть медведям глазеть сквозь сезон.
Из тёплой берлоги — на бой с хладной тенью —
с Орфеем бок о бок выходит Язон.
Один — гимнопевец, другой — победитель,
но оба сумели сгубить своих жён.
Охотник прицелился; древние, бдите:
Ведь кто-нибудь будет стрелой поражён.
А впрочем — здесь торжище, а не охота:
почти не стреляют, а бьют молотком.
И в самую морось да слякоть — из года
Катают античность в сезонный ком.
***
Грубым даётся радость…
Сергей Есенин
Сергей Есенин
Осень — это вымысел античности,
в нашем климате её не разглядеть;
прирастает кольцами годичными
и в путину хмуро травит сеть.
Это, может быть, излишне личное;
рыбный промысел, сдаётся, не про нас.
Сухопутно-стихотворное каприччио —
а рыбак, напротив, коренаст.
По сезону — каждому и ловля.
Грубому — удача по перу.
На прибрежье приосеннем изготовлен
неприкрытый кровлей скорбный сруб.
***
Осень совсем не барочна
и вовсе не дань классицизму.
Время для года — бессрочно.
Осень — античная призма
для преломления прочих
скупых на сомненья эпох.
Это лишь грань. И — короче:
осень дарует нам Бог.
Октябрь 2006 г.
Словеса словес
Рукопись
Рука уже не в силах записать
Тринадцать лёгких строк —
Но ровно в два касанья
Всегдашний даровитый мастерок
Слова мурует в вечность. Дальше — сами
Научимся предвечное бросать
Через плечо — и ровно в срок.
Из слов же возведём чертог-острог,
И не побрезгуем подпорками-лесами.
Иродиаде — призрачно плясать,
Пророку — властвовать над драгоценным блюдом.
Пусть из писаний прорастают голоса,
Но нелюдимый — как и впредь — неведом люду.
На подступах к книге
Подступишь наугад — и сразу же поймёшь,
что Слово избавляет от словес,
и пресекает блажь, и отвергает ложь.
А что по-прежнему болтаем — то промеж
и букв, и духа, Но допрежь —
ведь был словам противовес?
Ведь молчаливо строил Гильгамеш
для будущего Бога зиккураты?
На подступах к словам — безмолвствует оратор.
Книга
Книга начинается сюжетом
В жёстком листоряде бытия,
В мелочных записках на манжетах.
В переплёте, намертво прошитом,
Книга — просто просьба: не грешите
Там, где есть из слов лишь Ты и я.
Книга продолжается интригой,
Пробирается сквозь фабулы тишком,
Сбрасывает исподволь вериги —
И срывается — избыточным прыжком.
Книга завершается внезапно,
Из иных писаний переняв
Свойство манускриптов: тихой сапой
Сберегать, взрывать и сохранять.
Сентябрь 2006 г.
Местоимения
***
Лирический герой, безликий он,
Читает свой коан и смело входит в реку.
Все беды ведь уже Лаокоон
Впредь предсказал, попав на кисть Эль Греко.
В реке, понятно, рак.
В крови же — лишь лейкоз.
Пролёт стрекоз — явление грамматики.
Крах горестен на первых лишь порах.
На всех парах, проворен и раскос,
Герой скользит по мифам давней Аттики.
Он вновь — возможно, со щитом,
А хоть уже совсем горизонтально —
К нам возвращается. Зайдёт и в отчий дом —
Примерить пару сношенных сандалий.
***
Запах сандала, привкус скандала:
Муки Тантала отдали Сизифу.
В звоне кандальном картинно рыдала
песня Некрасова. Да, некрасиво.
Песня — не стон. Это знает и он.
Стойкий в бореньях глупеет в успехах.
Стой, погоди! Ни к чему для потехи
минусом метить судьбы катион,
ставить в дороге убогие вехи.
В звуки и запахи вязко вплетён,
он отдыхает. И тут не до смеха.
***
Когда надежды превращаются в наждак,
а вежды, смежившись, не прикрывают взгляда, —
приходится признать: сто лет прождав,
ещё лет сто он будет ждать. Возможно, кряду.
Когда невежды выстроились в ряд,
им верится, что все они — когорта.
А может быть, фаланга. Иль отряд,
способный всем тут прищемить аорту.
Он и они — пошлейший романтизм,
скользящий к неизбежному распаду.
Местоимения всем удалит дантист,
но даже самой дерзкой эскападой
не одолеть приверженность к шабаду.
Не для субботы — для иных времён,
да, не для отдыха — покой лишь Блоку снится,
он будет ждать — назойлив и умён —
пока надежда не падёт ресницей,
пока не ослепит последний свет,
пока не схватит шуйцу шустрая десница.
Он будет ждать, хоть знает, что ответ
довольно прост: прозреть и поклониться.
Октябрь 2006 г.
КОТОРЫЙ ЧАС
Почерк в пустоте
***
В тягучей мягкости удушливых перин,
в приваженных кругах приедлых дискотек,
в сусеках для заначенных про чёрный день утех,
в случайных россыпях умелых попурри —
скрываются, осклабясь, маски тех,
кто не участвовал. И не был. Без помех —
коль нужно что ещё — смелей бери.
Пори уж лучше вздор, чем девок на конюшне.
Окружен путь, а запах слишком душен.
И глупо полагать, что куш нам
Незнамо Кто безвестно подарил.
***
Что там? Пещеры, потерни, каверны —
полости зряшные. Да, пустота.
Запах же серный. Не злачно, но, верно,
терний достанет. За фук ведь взята
самая лучшая чёрная шашка.
Дальше в игре — небольшой интервал.
Это такая случилась поблажка.
Ну а в финале — обычный провал.
***
Преисподние околичности,
инфернальные карнавалы.
Причт силён лишь своим количеством,
но подсчётов пора миновала.
Уповали — теперь уж привыкнуть
наступила — на пятки — пора.
Рыкнуть можно, конечно, и цыкнуть —
но уже открывается лик нам.
Это почерк — не проба пера.
Декабрь 2006 г.
Иван Зеркальный
Случайный шаг, немытый враг —
В тебе самом.
А если будет всё же крах —
Не повредись умом.
Сейчас же — путь. Не будь дурак —
Есть смысл в пути прямом.
Есть маза перейти овраг —
И заглянуть в трюмо.
В том зазеркалье — мрак и прах.
Но путь ведёт домой.
________________
…Иван подрядился помериться с тенью
Остатками призрачных сил.
Он честно сражался, подмётки сносил
Во время нарядов и бдений.
О большем Ивана никто не просил.
Где риск — там и ризка.
Где цель — там прицел.
Кто цел — будет рядом и близко.
На подвиги Ваня немного подсел.
Не нравится? Ну и катись-ка.
Накатом по чёрной от дури Чечне,
По зыбким абхазским прибрежьям —
Он стал хоть немного точней и прочней,
Но контуры светятся те же.
Иван оболгался и всласть пострелял.
В мишенях — успех пораженья.
Невесело в местных военных ролях,
Коль дальней земли уроженец.
Хоть здешний, хоть тамошний —
Будет за страх
Служить, нанялся раз на совесть.
Такая вот повесть — в надгорних горах
Лишь завязь. Не портил бы строя
Зеркальный Иван, побывавший в героях.
…Нас всех телевизор, как чёрный платок,
Испуганной ложью прикроет.
Скользит по основам унылый уток —
Из ниток сплетается новость.
Из мрамора солнце — ползёт на восток.
Канова сечёт Казанову.
А тут вот скромнее. Потеет Иван
Под грязным сырым одеялом.
За зеркалом вспять заспешил караван,
Но Лермонтов спит у Дарьяла.
Иван чуть проспится — и взгляд отразит
Любые повадки-нападки.
Иван приготовил уже реквизит:
Шинели, палатки да скатки.
А если чуть холодно — не просквозит
И мимо пройдут осадки.
________________
Осадок лишь зовётся твёрдым —
А сам сыпуч, устойчиво ползуч.
Погода — сапогом по морде;
То не беда. Обидно, что присущ
Дождю и снегу призеркальный запах.
Кто отражён? И кто глядится,
Не соблюдая оптику традиций,
В расколотое мутное стекло?
Кто подобрался тихой сапой
И катит время под уклон?
Иван уже не знает, кто же
Стрелял навскидку в дальний силуэт.
Повержен враг, но в зазеркалье ожил —
Двойник глумливый, вечный оглоед.
Как ни стреляй — а всё на пораженье.
Фантом победы снится неспроста.
В потугах тысяч призрачных рожениц
Являются на свет — числом побольше ста —
Младенцы, годные к потехам оружейным,
И тут же — под ружьё, и сразу же — ристать.
…Иван заснул. Сейчас он на привале.
Теперь он отражается во снах.
Иван Зеркальный, будь прозрачен! Vale!
И будь внимателен — тебе был явлен знак!
________________
Был бой, а может быть, мираж.
Был знак — а может быть, приказ
Атаку отразить — но не впадая в раж.
Не поле битвы — лишь каркас,
Муляж чужой войны.
Не грунт под сапогом — левкас
Под декорацию: Кавказ,
На фоне гор — не дремлет страж…
Ничьей здесь нет вины.
Июнь 2007 г.
Между циферблатами
Провисшие часы
Пока из колбы в колбу песчинка всё скользит,
пока не перевёрнуты песочные часы,
пока у императоров случился вновь Тильзит,
который всё ещё — обозванный Советск, —
империи просыпались, испортились весы.
Не взвесим силу духа. Дух — сделал нам визит?
Пасти осталось стадо
испуганных овец,
печалиться не надо.
Мы в паузу — парадом.
Со сцены удалился охлопанный певец.
Читая гностиков
Принадлежностью к поколению
погордится любой богослов,
прочитавший — с уныньем и ленью —
два трактата гностических.
Прочих козлов,
всех иных, мы с успехом отвадим.
Им кадилом бы — да и в табло.
Фимиам — ведь не Бога же ради!
Это что ещё тут подгребло?
То ли ветхий ковчег к Арарату,
то ли скутер к родным берегам…
Все пираты хотя б однократно
получали всерьёз по рогам.
***
Было время — ходили евреи
по пустыне, а не в синагогу.
Было этих евреев немного,
но за ними следило око.
Обошлось путешествие боком,
потому что не эмпиреи,
а всего лишь Святая страна
им была в поученье дана.
Но евреи понаторели
в воспитании всяких пророков.
А ещё иногда и манна
осыпалась с безличных небес.
Было, кажется, слишком рано,
и залез к ним в историю бес.
Бестолково раздвинулась вечность,
но евреи путём поперечным
приучились остаться у дела.
Подошли аж к тому пределу,
где Воспрянувший взял да воскрес.
Ноябрь-декабрь 2006 г.
Детская площадка
***
От песочницы и до помойки
расстояние — ох небольшое.
Пустыри порастают лжою,
всюду привкус вчерашней попойки.
Слишком бойкие — вышли из детства.
Слишком радостные — слабоумны.
Жить же лучше легко и бесшумно.
В крайнем случае — встать и одеться
и отправиться хоть за Граалем,
хоть в какой-нибудь дальний скит.
Мы в песочнице долго играли —
а теперь не просеять тоски.
Сгинуть, сглазить, скрутить карусели
в несусветную псевдоспираль.
На скамейку мы тихо присели —
поразмыслить: пора, не пора ль?
А Грааль — он достанется тем лишь,
кто без страха сумел убояться,
кто под потною маской паяца
всё ж расслышал: «Дерзай, если внемлешь».
***
Качели — не компас, но и без магнита
они намекают на правильный путь.
Ты можешь блуждать, но — хоть что учини ты —
качнувшись, очнёшься. Потом — как-нибудь —
увидишь, где верх тут, а где провисанье
пространства меж парой случайных минут.
Порой мы играем в одно касанье,
порой мы герои чужих сказаний —
но раз мы качаемся, нас не сомнут.
***
А ещё бывают карусели:
сели, покружились и — глядишь —
поседели уж, и облысели.
А вокруг не гладь, а только тишь.
Втихаря кружиться непристойно.
Стоя же — недолго и упасть.
Если слишком раскрутиться — неспокойно
будет спать, и ляжет сон не в масть.
***
По кружным путям аттракционы
Помогают добрести из низменной долины
до высот Синая и Сиона —
от песков до первозданной глины.
По дорогам обходным, колдобистым просёлкам,
созерцая жухлый куст да выцветшую зелень,
можно двигаться — но будет больше толка,
если путь проделать в праздничном веселье.
***
Гигантские шаги близ очень русских горок.
Досуг не горек — горестно понять:
аттракцион немыслим без подпорок,
в пороховницах — бутафорский порох.
Пусть есть к кому взывать, но некому пенять.
***
А мы опять в песочнице. Насыпать
совков пятнадцать в детское ведро
теперь возможно только с недосыпу.
Песок — известно всем — немного зыбок,
но есть и в нём извечное ядро.
Декабрь 2006 г.
АНАТОЛИЙ ГОЛОВАТЕНКО
«На Середине Мира»
«На Середине Мира»
Из книги «Обиняки»
Осенние пририсовки
Из «Книги пустоты»
в Диалоге
страница Анатолия Головатенко
станция: новости
у врат зари
на середине мира
новое столетие
город золотой
