ИНЕРЦИАЛЬНЫЕ ЭЛЕГИИ

2005 г.

*
Стихия — поэзия. Предмет — культурная ситуация, а не роды литературы. Предмет — совокупность поэтичских отношений, способы воспроизведения стихов, их подачи и восприятия. Название ситуация условное, да и сами понятия могут быть подвергнуты разносторонней критике. Важно показать трение разных сознаний, существующих в одном литпространстве.

*
Поэзия, создаваемая авторами в промежутке от конца 80-х до сего времени — поэзия двух одновременно существующих культурных ситуаций. Одна ситуация развивается крайне медленно и, по-видимому, её положение довольно прочное. Её основа — толстые журналы, всевозможные союзы писателей и Лито, существовавшие ещё в Советском Союзе. Её можно назвать консервативной. Оппонент — ситуация либеральная, развивается гораздо быстрее и основой имеет огромные пласты неофициальной литературы. Ситуация либеральная почти целиком опирается на неофициальную литературу и идею самиздата (идею эскапистскую, по сути нефиксируемую).

*
Примерной точкой отсчёта выхода новой культурной ситуации из герметичного пространства, в котором она существовала долгие годы, можно считать высокую середину 80-х — года с 85. Это Ферганская школа и круг авторов журнала «Родник» (в провинции). Питер — «Митин журнал» и «Равноденствие» (просуществовавшее недолго). В Москве такими объединениями могли бы стать «Московское время» и клуб «Поэзия». Кроме клуба «Поэзия» были: кружок Арво Метса, круг Германа Лукомникова, в котором вращались авторы, близкие к лианозовской школе, и несколько не столь заметных собраний поэтов (например, поэты Аромата: Славоросов, Жаворонков, Валиев, Сенягин, Сучилин).

Именно в творчестве московских поэтов наблюдается интереснейшее явление рефлексии культурных ситуаций друг на друга. Поэты, начинавшие яркими либералами, переходят в противоположный лагерь (Полина Иванова).

*
Ощущение мира поэтов того времени трагическое, но с оговоркой. Это поэзия весьма ленивая и холодная, это спящая красавица. Важен был именно словесный сон, некое оцепенение поэзии. Или, цитируя Шамшада Абдуллаева — медитация.

*
В то же время существовала поэзия, создаваемая по совершенно другим принципам, не принадлежащая ни к той, ни к другой культурной ситуации, а находящаяся на грани их. Сейчас эта поэзия представляет довольно значительный сегмент. В нём много имён авторов-женщин. Для примера возьму тексты трёх: Ольги Ивановой, Ольги Родионовой и Ирины Перуновой. Но необходимо упомянуть так же Елену Фанайлову и Веру Павлову. Именно в текстах Фанайловой идеи двойной оппозиции проявились вполне. Но и ходульность идеи двойной оппозиции — тоже. В текстах названных поэтесс заметна сознательно создаваемая инерция поэтического мышления. В этом мире нарочно устроенного трения — как будто концептуализма не было, или же он никогда не обладал тем значением, которое ему придали читатели и критики. Форма — метрически организованный стих, обладающий довольно чёткой кадентой и внутренней логикой до-постмодернистского стиха. Впечатление такое, что из осколков, наделанных концептуалистами, собирается нечто цельное и единое. Произошла своего рода реабилитация.

*
Тяготение к регулярному стиху особенно заметно в творчестве Ирины Перуновой. Основное настроение её стихов я назвала бы инерцией тепла. Она собирает и сохраняет лучшее в доконцептуальной поэзии.

*
Невысокий слог у любви порой,
так заходит Бог в твой закут сырой,
говорит: — Прими двести грамм, сынок,
и неси свой крест. Ведь и Я не мог.
Плыл горе в подол, огребал лицом
и оставлен был на кресте Отцом,
и затекшим глазом вбирая явь,
шевелил едва языком: «Оставь
им грехи, Отец, небывалые.
Не в себе они, эти малые».

Ирина Перунова, «Драхма».


*
Употребить устоявшийся термин «женская поэзия» или, как сейчас говорят «гендерная», было бы не совсем верно. «Я» поэтессы излучает скорее материнский флюид. Эта лирическая героиня слишком деятельна, чтобы застыть в собственном очаровании.


*
Яблони, яблони, выводки ртов грачиных,
кружево белых свадебных майских лат.
Бог мне простит, что бога люблю в мужчинах.
в женщинах тоже, но женщины — это ад.

О. Родионова, «Яблони…».


7.
воду мутила, кидала понты
запросто переходила на-ты
идеже — обеими, жарко объяв —
и добивала, едва обаяв…

О. Иванова, «Жизнь».


Я назвала бы такую поэзию — лирикой эпического фрагмента. Названные поэтессы не откровенничают с читателем. Они вообще избегают писать о житейском и будничном. Житейское и будничное в их поэзии существует только как отражение метафизического. От такого переноса акцента хрупкие структуры, которыми держалась традиционная лирика, разлетаются в прах. Лирическая героиня повествует об изнанке человеческих отношений, то есть, по сути, об анти-отношениях. Открываются жутковатые провалы, сквозь которые «просвечивает горящая эпоха». Возникает то, что я назвала бы «эффектом Цветаевой» — развод воспринимается точно так же, как и распад СССР.

*
Поэзия Ольги Ивановой и Елены Фанайловой нарочито литературна, просвечивает буквально все слои литературы. Мир складывается как некая мозаика, из множества однородных и разнородных кусочков. Это общий признак поэзии последних лет, наиболее сильно обозначившийся в конце 80-х. Заметен он и в творчестве Ирины Перуновой.


*
За тридцать сребренников? Нет,
за пачку сахара и «Примы».
Не поторопишься чуть свет —
последним в очередь не примут.

За тридцать сребренников? Нет,
за пайку сумрачного хлеба,
за отсыревший тот кисет,
за телогрейку цвета неба.

Ирина Перунова, «Драхма».


*
Фрагментарность поэзии — нечто общее для всех поэтов теперь. Современные авторы любят эпичность, но только с условием, что в центре эпоса стоит «я» автора. Лирическое «я» названных поэтесс тоже обращается к эпическим темам, и к методам фрагментарного письма. «В атмосфере западного и русского дилетантства (поэт) находит новый жанр: фрагмент». (Тынянов, «Пушкин и Тютчев»). Перед нами же не просто фрагмент, а фрагмент кинематографический: 24 кадра в секунду. Пляшущие пиктограммы. Особенно заметно в творчестве Ольги Ивановой.


*
…
спокойные серпы
стекающихся жниц…
мышиная возня
метафор и химер…
в аттической ночи —
сияние глазниц…
бессонница, гомер...

— бессмертие, гомер!

О. Иванова


*
Идея эпического жанра и метод фрагмента — вот диалектика названной поэтики. На первый взгляд, общая для всех поэтов конца 80-х. Однако есть несколько достаточно сильных различий. Отличия следующие. Во-первых, нет построения псевдо-центра стихотворной композиции, как обычно было в конце 80-х, через номинальное поэтическое «я» (я-тип, как у Айзенберга и мн. др.). У поэтесс я личностное (я-не-тип), но занято надличностными переживаниями. Это переживания этноса, народа, страны (совокупности этносов и поколений). Это я-участник, оно скорее указывает на центр и границы поэзофрагмента, чем ими является.


ТИТАНИК

Страна ходила на «Титаник»,
под Рождество за пол-цены
в клуб выходного дня стекались
герои тыла и войны.

Они ходили на «картину»,
дни коротая до весны.
И баба Капа с Антониной,
и дядя Гоша с целины.

Брели порожней деревенькой,
Николин огибая храм,
когда церковный сторож Венька
вослед бурчал про стыд и срам

Ирина Перунова.


*
Большинство поэтических методов (контрастная лексика, резкая поливалентность метра) весьма новые. Ольга Иванова пишет порой без прописных букв и со смещёнными знаками препинания, а так же помещает внутри текста сноски, которые являются частью целого текста. Здесь видится и отталкивание от концептуализма, и его следы.


не повод оробевшей фаберже
пластаться долу в мороке утробы,
но нечто походящее уже
на слепоту иной /и высшей/ пробы,

разящую, дерзающую за —
прозрение её предначиная…
___________

*где Воина Алмазная Слеза.
и Зимний Сад.
и Радуга Ночная.

Ольга Иванова, «Душа».


Основная интонация большинства стихов Ольги Ивановой и Ольги Родионовой — мрачноватый юмор. Полноте восприятия стиха иногда мешает инертность формы. Равновесие смысла и формы нарушается.

*
Стихи Ольги Родионовой из всех названных более пластичны и легки по форме. Самоощущение её лирической героини одновременно ультрасовременно и ретроградно. На форме стиха и в стиховой ткани такая диалектика отражается своеобразными переливами эпитетов, присутствует почти пастернаковская интонация.

*
Не оступись на последней ступеньке зимы,
В рану влагая персты недоверчивой длани,
Мелочь сгребая, ключи сберегая в кармане,
Горбясь под гнетом своей переметной сумы.

Вон он, апрель, — перепрыгни распутицу марта,
Там до метро — и дворами — рукою подать.
Что за кошмар-то, воистину, что за кошмар-то
В талую воду из чрева зимы выпадать!

Не оступись, это время последних простуд,
Мокрых ботинок, бессонниц, и дрожи, и дрожи.
Я ещё тоже барахтаюсь, я ещё тоже
Как-то пытаюсь согреться, и я ещё тут.


*
Ощущение присутствия лирической героини пронизывает стиховую ткань. Лирическая героиня, как я уже писала, не является центром стихотворения, но она является его движущей силой. Она существует как сгусток, как импульс, который задаёт направление развитию стиха. Поэтессы равно желают владеть графикой письма — и письмом между строк. Удаётся с переменным успехом. Но важно то, что эта ретроградная и инертная, на первый взгляд, поэзия совершенно не похожа на всё, что писалось и пишется в последнее десятилетие. Поэзия героинь моего очерка — поэзия совершенно другого рода. Это уход от ухода. Это аспект глубоко личностный, ценностный. Это поэзия действия, и рассматривать её надо именно с этой точки зрения.