на середине мира
алфавитный список
город золотой
Угонзай
стихотворения из книги.
Зверь-человек — священное чудише сикхов — сопромат
стихотворения.
По эту сторону сна
стихотворения.
Поэма героев
Балда
стихотворения.
ЯНА ЮЗВАК
ПО ЭТУ СТОРОНУ СНА
***
ничего лишнего
ничего личного
ничего, что могло бы убить, разлучить, развенчать старый миф о гармонии
море–земля
земля–море
море–земля
земля–море
у тебя сачок
у меня бабочка
но я её, пожалуй, отпущу на волю
* * *
эту поступь мироздателя
понимай, как знаешь, сам
образцово-показательно
ты шныряешь по кустам
и флиртует недоверчиво
под ногами лебеда:
не беда, что нету вечности,
слышишь, Ангел, не беда
* * *
Плакало моё платьюшко,
рыдали мои сапожки, —
по городу идёт чёрт с топором,
замысливает нехорошее.
А я ему — эй, ну что же ты?
Ведь это всё понарошку!
И если смотреть с высоты —
у всех копытца и рожки…
* * *
Ползёт по стене твоё и моё одиночество —
одно на двоих, тараканья дорожка бестактная,
какой аватар из себя ты не вытравил дочиста,
какая из жизней твоих не завёрнута датами,
коврами узбекскими, греко-лазоревым трауром?...
Над «чёрным тюльпаном» цветёт белобрысое облако.
А ты говоришь: «энергетика», «мистика», «аура»...
Какому из тел твоих холод арктический по боку?
Горячка, река, как толпа, городское созвездие,
невольно споткнёшься о чью-то судьбу недобитую,
зависим от нано- и техно-, зависим от метео-...
Софитами небо увенчано или молитвами?
Ползи по стене привычной дорожкой сердечника,
на этой неделе весна, перламутрово-зыбкая;
табак с тетивой; и стрелка часов — с наконечником;
смотри не пробей горизонт, соблюдая ошибки.
* * *
Середина нулевых
жидкая похлёбка
на своих кривых двоих
ты шагаешь робко
и шатаешься едва
под удары бонга
только важные слова
как всегда у Бога
fatality mortal kombat: armageddon
Я фаталист — мне проще:
любить, натягивать чулки, жонглировать хрустальными шарами,
спать, пить с друзьями под утро, созерцать с похмелья собственный Армагеддон,
погружаться в нутро метрополитена, ловить ртом его резиновые сквозняки, —
линия судьбы постоянно меняет своё направление,
как разболтанные колки.
* * *
как бы это выразить словами?
словно поцарапано лицо
город перегнулся впополаме
бросив на прохожего лассо
и бежишь собачкой тротуарной
отмечая собственную тень
нео в старомодном боливаре
воин со звездою набекрень
…в воздухе танцуют светотени
зa угол красавица зашла
и сегодня был бы день рожденья
если б я вчера не умерла
* * *
ты боишься одиночества
мир не перенаселён
как даосское пророчество
ты не волен, но влюблён
и тебя пронзает стрелами
время вдоль и поперек
как с ноги меня огрели бы
жизнь-катушка смерть-каток
ковыляй солдат с позиции
кроветворный завиток
мир, убитый белым ситцем,
пустоглаз и одинок
«Сухая» акварель
неуверенная в себе
с прыщавой душой
с жёстким чёрным волоском на бледном левом соске
каждое утро она повторяет злокачественные мантры о любви и счастье
а вместо зеркала пользуется фотошопом
её nickname вФэСБуке — Derzkaya*****Krasavitsа
она в активном поиске
она менеджер по продажам
она сыграла несуществующую свадьбу на Таиланде с реальным ублюдком из Строгино
она родила дочь-ангела, когда рванула Фукусима,
дала ей свою фамилию,
дала ей свои надежды,
дала ей зеркало
научила плакать, глядя на своё собственное отражение,
и отправила восвояси
* * *
Бодрится человечек —
наскальное письмо.
А человечка лечит
не доктор, а вино.
А человеку прочат
посмертье или смерть.
А он, дурак, хохочет —
не хочет умереть!
* * *
зарифмовать с самим собою слово
лишиться смысла голого рассудка
взасос тебя целую — это клёво
ложусь в чужую землю — это жутко
поди пойми лукавость мирозданья
и луковость его — сквозь смех и слёзы
мы расчищаем путь себе мотая
часы на стрелки и меняя позы
четырёхстрочник мил как всё что мёртво
как всё живое в камне или глине
я губы мажу горным горьким мёдом
рифмуя слово лишь наполовину
* * *
Почитай мне сказку на ночь…
Анастасия Чеховская
Анастасия Чеховская
мама, мама я седая
и с романами беда
под кабаньими следами
почва тёмная тверда
мама, мама что ты плачешь,
или это тает лёд?
мёрзни, мёрзни хвост собачий —
рыбка красная клюёт
а под нашими мечтами
синеоки облака
не рассказывайте маме
про Ивана-дурака
* * *
догнать бы собственное время
уйти в песок
горбатый друг стоит на стрёме
паучья хватка
твой мир из паутины нервен
и невесом
а жертва нужная как дрёма
и как облатка
Османо-скандинавский дастархан
Был и я в плену волос,
Бредил ими смладу.
Гёте
Сны — это совсем не то, что мы видим, когда спим.
Орхан Памук
Бредил ими смладу.
Гёте
Сны — это совсем не то, что мы видим, когда спим.
Орхан Памук
здесь и навсегда — почти в изгнании
получив по морде на вопрос
Лола, воплотившая Германию
в цвете не полотен, а волос
лореляй отсюда без сомнения
под щелчок затвора и «яволь»
турок, продающий сновидения
за глоток баварского и боль
В ожидании Моники
Весь день расчищали снежные барханы, сеяли соль,
потирали руки в предчувствии конца света.
К вечеру пошёл дождь и растопил
остатки зимней роскоши,
планы на воскресение,
все их труды.
Одно слово — дворники…
История на улице Чистува
Пока меня здесь не было —
дом снесли, дом снесли,
землю выровняли белорусским бульдозером,
турецких строителей за шиворот приволокли...
Мне-то, казалось бы, что — до этого странного дома?
У меня есть пальто, бутылка кубинского рома.
К тому же дом был заброшен и проклят навечно —
двухэтажка, построенная военнопленными немцами,
обычный сырой скворечник.
Но время от времени здесь, словно из-под земли,
возникал старый вонючий бомж,
ни на кого не похож, ничем человечеству не пригож,
жёг костры на земляном полу, стрелял у меня сигареты,
пережидал здесь московскую зиму, переживал столичное лето…
А когда напивался, ловил прохожих и кричал о мире, который погряз в грехах,
о людях, в погоне за внешностью растерявших внутренности — впопыхах.
Говорят, он успел превратиться в золу,
когда приехали пожарные и увидели огненный столб, уходящий в небо.
…Пока меня не было, пока меня не было
здесь, видимо, случилось чудо,
но люди так испугались, что —
этот дворец снесли,
турецких правителей приволокли,
и, кажется, всё забудут.
«Манежка» в пересказах
— Я загадал, что будет кто-нибудь из наших —
на баррикады лучше всем колхозом.
Когда мы с Серым заварили эту кашу,
наш друг как раз погиб от передоза.
— И, забирая воздух правым лёгким,
мы левым выдыхали лозунг бравый!
Сидят в тюрьме друзья — Зуфар и Лёвка.
…О времена, о мальчики, о нравы.
Блюз для механического соловья
Нику Рок-н-роллу
дай мне медную монетку
золотую одолжи
как сидеть в железной клетке
мне, свинцовой, расскажи
и как ртутью льётся время
по серебряной скале…
я не верю, я не верю
гнёздам, свитым на земле!
* * *
я тебя уже оплакала как мертвеца
тень по лицу слеза с моего лица
и когда вдруг вылетит смерть твоя из ларца —
в небо вонзится рёбрами изразца
я тебе колыбельную, ты мне — быль
по сусекам лунным скребёшь пыльцу
прилетай на землю ласкать ковыль
сапоги изнашивать на плацу
и когда ты дойдёшь до границы льда
и шатаясь встанешь на край земли
ты увидишь: жизнь твоя — как вода
и по капле смерть твою увели
* * *
Бедный мой болванчик бабушка — танцующая голова:
едва слова, самаркандское золото — пахлава,
хворост воздушный, хруст азиатской земли,
конопельная лирика, физика конопли.
Но — пока ещё мы по эту сторону сна
отмечаем: эпоха ушла, закрыла веки тоска, —
каракурт паутину тянет с веретена:
обречённость кузнечика, будущность мотылька…
Круглый бассейн во дворе, арыки, шипящий асбест,
пыльный Ташкент и прохладный Юнус-Абад…
На картах небесных — ты скажешь — нет этих мест.
На небе — я слышала где-то — нет этих карт.
Память — предатель любви… Я кручу у виска
и не хочу забывать ароматы теней.
Эпоха ушла. Закрыла веки тоска.
Бедный болванчик небесный, помни о ней.
Рок-н-ролльная
пугающая бездна чистого листа
твоя жизнь проста
твоя смерть пуста
твой желудок пуст
твой рассудок чист
не подрежет Пруст
не подточит глист
не подлечат доктора — скальпель и зажим
убирайся, грусть
улыбайся, Джим
пугающая бездна —
это просто лист
пугающая правда — бейся, голова
немота — слова
глухота — сова
слепота — зрачки
но она не в счёт
надевай очки
что тебе ещё
видишь синий горизонт — не достать рукой
люди — дураки
это так легко
пугающую правду
доставать рукой
* * *
Сообщение отравлено,
яду мне тащи, Сократ,
перед Богом мы не равные,
олимпийский мой собрат.
Ты языческий и гипсовый,
самоубиенный пан,
я лежу под кипарисами,
налегаю на стакан.
Восходящий нонет: Попытка устойчивой формы
Там
и сям
балаган:
бьёт барабан,
бредёт караван,
качает на горбах
небо, пашет на волах
землю, — но тебе не надо
такого пыльного расклада.
Усы Мёбиуса
Если б мне только хотелось молчать
я бы родилась на этой земле змеёй,
чья ядовитая мудрость
когда-нибудь — победила бы крысиную усатую хитрость
или однажды — остановила бы влюблённое сердце
заснувшего в траве змеелова
* * *
цвета снега сирень на моём столе
ветер войлок времени волка вой
нанесёт туманов с Чуфут-кале
седоватой мудрости и кривой
по следам зверей забегай вперёд
по зигзагу горному лисий лай
ветер времени войлоком дует в рот
волочёт челнок за Эски-сарай
ковыльё бумажное век ворчун
одолжи на пару кэмэ руля
я добраться засветло в степь хочу
там хохочет выпь и поёт земля
там плюёт на мудрость твою верблюд
с двоегорбой праздничной прямотой
время войлок тянет и ветер плут
с темнотою борется как святой
* * *
о.Дамиану
я сижу на остановке
ты же как всегда в Пути
до чего же блин неловко
в давке по Пути идти
я сижу на остановке
постигаю Небеса
блин а Божия коровка
жалит больно как оса
я сижу на Остановке
рейса номер NNN
рядом блудник и торговка
поднимаются с колен
* * *
Не возбуждает:
сон, сок, соль, перец по вкусу,
волосы цвета луковой шелухи,
японское порно, сочинские бусы,
европейское полукино, собственные стихи.
Собственно:
к чему гадать на деревянных рунах?
И-цзин бумажный даёт, по крайней мере, надежду;
тешь себя, смертный, верой, любовью лунной
и закрывай от счастья слепые вежды.
Видимо, так:
солнце взойдёт на гору,
спит под горой облако круглощёкое;
рисовый рай — белый, беспечный, голый, —
знай себе счёт и циферблатом щёлкай.
Мамлеев +
ходит тело по земле
состоянье на нуле
ходит тело ходит тело
на горе Чуфут-кале
мы раздели это тело
разрубили и сожгли
мы искали душу в теле
но в золе её нашли
* * *
Ты превращаешься в абстракцию,
твой образ цел и невредим,
танцуют поезда на станции,
а твой ещё не проходил.
— Чего тебе, бродяга дхарменный,
неужто всё равно куда?
— Ищу Кудыкино отчаянно!
— Туда не ходят поезда!
Bissextus-2008
Звуки пока причиняют сильную боль,
баллы морские — больные кристаллики соли,
псина, не вой — нас ведут далеко на убой,
так далеко, что на теле от пыли мозоли,
так высоко, что становится воздухом персть,
пена морская ложится на губы, как приступ,
ангелы, пойте — нельзя в это время не петь,
милый, не кайся — нельзя в это время быть чистым.
Исповедальная даль, глубина-голубица,
голову клонит на дно, на дневную сиесту,
время нещадное спит — баю-баю, убийца, —
и не находит во сне подходящего места.
Быль високосная — сок внутривенный в комочек,
сгусток любви, плотоядной беды концентрат.
Я бы до ручки дошла, но пока лишь до точки
не доведешь ли меня, платонический брат?
Как бы не так, отвечал, обещал златогоры,
манну небесную, Царства Небесного тыл,
только морская вода с леденящим укором
крутит винты корабельные до дурноты.
* * *
моё падение в июне
преображенье в сентябре
когда живёшь пуская слюни
и горе вознося горе
и долу идолов спуская
за руку приводя их в ад
ты осыпаешься кусками
Господнему единству рад
и просыпаешься в июне
и засыпаешь в сентябре
по-прежнему дурной и юный
по-прежнему пока в игре
ЯНА ЮЗВАК
Угонзай
стихотворения из книги.
Стихотворения
Зверь-человек — священное чудише сикхов — сопромат
стихотворения.
По эту сторону сна
стихотворения.
Поэма героев
Балда
стихотворения.
НАВИГАЦИЯ
на середине мира: главная
станция: новости
у врат зари
новое столетие
город золотой
