ЛЕТО ЗАКОНЧИЛОСЬ
проза

Запомнил 7 сентября 1976 года. Я пошел в шестой класс. Это был пасмурный школьный день. Мы в ученической форме после уроков сидели на скамейке у подъезда. Восьмиклассник Дима курил. Неожиданно на улице Новаторов зазвучал похоронный марш. Люди затихли. Через минут 5 проехали два автобуса. Дима с последней затяжкой сказал:

— Андрюха Капранов из 8-го «Б» умер.

Вернувшись домой, я смотрел из окна на пасмурное небо, футбольное поле, бойлерную, тропинки, дорожки, пятиэтажки, девятиэтажки. Облака, похожие на муравьев-химер, покачиваясь на ветру, плыли в сторону московской кольцевой дороги подальше от школы, вслед за двумя похоронными автобусами. В комнате моей бабушки играло радио, звучала песня из «Доживем до понедельника»:

«Пусть над нашей школой он покружит, благодарный передаст привет, пусть узнает, все ли еще служит старый наш учитель или нет.»

Мне показалось, что эта песня — советский вариант школьного похоронного марша. Бренность и скорбь атеистического беспросвета пропитали ее насквозь. И где-то там между бойлерной и левыми воротами футбольного поля мелькала лучиками теплого сентября душа неизвестного мне при жизни Андрея Капранова.

Я снова спустился вниз к ребятам, сидевшим на скамейке. Дима закурил очередную сигарету, мы молча уставились на него. Он уловил наше настроение и протянул нам сморщенный дымящийся косячок:

— Затянитесь, придурки, все равно умирать...






Моя няня, Елизавета Григорьевна Лаврентьева, была персонажем самой доброй, самой прекрасной сказки. Когда в моем детском сознании все родственники заняли свои законные места, баба Лиза стала третьей, но самой любимой бабушкой. Она была частью нашей семьи.

В 1969 я даже провел лето в ее деревне Барсуки где-то под Тулой. Много картинок из того лета до сих пор хранятся в моей памяти, не мутнея. Дом, поле, река, крутой резкий съезд с моста к деревне, дядя Вася, баба Дуся, тетя Зина, тетя Клава, мотоцикл, грузовик, огромные тяжелые кони, белые облачные овцы (когда папа спросил меня в Москве, что мне понравилось больше всего в деревне, я ответил: овцы, похожие на кусочки ваты), грязнокожие коровы в ароматной крапиве, старый домик без двери, где жили две бабушки в очках, у них я постоянно пил молоко или воду с белым хлебом.

Муж бабы Лизы погиб под Псковом в июле 1944. Его фотография висела в ее квартире между настенным ковром и картиной, на которой была изображена девочка, игравшая с глазастой кошкой на ярком лазурном фоне.

Баба Лиза так заботилась обо мне, что одеваться я научился только во втором классе. На занятиях по хоккею баба Лиза затягивала мне шнурки на коньках и пристраивала все остальные доспехи. После бассейна я должен был выпить чай с лимоном и медом из огромного разноцветного термоса. Когда я читал Даниэля Дефо или Жюля Верна, баба Лиза готовила и приносила мне на стол еду, похожую на ту, которую ели персонажи «Робинзона Крузо» или «Таинственного острова».

Ее сын, дядя Юра, был электриком и работал где-то под Ленинградом. Много пил. Из Ленинграда была его вторая жена Тамара. В 8-9 лет я стал часто думать о смерти, о том, что герои моих любимых сказок давно умерли, что умерли все герои прочитанных книг, даже те, кто чудесным образом выжил в перипетиях самых трагических сюжетов. Я думал о том, что когда-то умрут бабушки, потом родители, потом я. Это были грустные жутковатые мгновения, которые легко покидали меня, как только я начинал думать о друзьях, книгах или о спорте.

Однажды в 1975 году к нам в гости пришла мамина сестра с мужем — тетя Лена и дядя Лева. Была середина октября. Я пошел спать, и вдруг где-то пол одиннадцатого раздался звонок. Пришла баба Лиза, что-то обсудила с мамой и папой, посидела с нашими родственниками и ушла. Но я почему-то почувствовал, что такой же звонок раздастся скоро вновь. И это будет другой звонок.

В начале декабря к нам опять пришли в гости тетя Лена и дядя Лева. Мы опять сидели вместе, потом я опять пошел спать, и опять прозвучал звонок. Я проснулся, присел на кровати и стал обреченно ждать. Я слышал, как папа открыл дверь, как в сопровождении какого-то человека вошла баба Лиза. И после короткой паузы прозвучало:

— Марин, мой Юрка помер...

Все бросились к бабе Лизе, послышался топот, рыдания. Приоткрылась дверь в мою комнату. Я увидел огромного мужчину в черной куртке. Он очень четко по-военному низким регистром произнес:

— Выпил много. Замерз под Псковом. Завтра привезут.

Папа сказал:

— Лизавет, Сашка спит. Иди к нему, полежи. Мы сейчас все обсудим. Я все сделаю.

Я быстро спрятался под одеяло и притворился спящим. Баба Лиза вошла, погладила меня и, сдерживая слезы, тихо всхлипывая, пыталась сидеть, лежать. А я вдруг неожиданно уснул. И мне снилась метель и живой дядя Юра с Тамарой у нашего подъезда. Когда я проснулся, бабы Лизы уже не было рядом. Папа молча проводил меня в школу. А вечером привезли дядю Юру, в подъезде на первом этаже выставили белую крышку гроба. Мне было страшно проходить мимо. После этой беды я стал бояться своих фаталистических состояний и ощущений.

На следующий день дядю Юру похоронили. Тамара еще много лет жила с бабой Лизой. Потом кого-то нашла и уехала к себе в Ленинград. Баба Лиза была с нами до самого конца жизни. Она умерла 20 марта 1984 года. Но до сих пор мне иногда снится белая декабрьская метель в полях под Псковом, где заблудился и замерз электромонтер «Ленэнерго» Юрий Лаврентьев и где в июле 1944 в боях за Псков погиб его отец и муж Елизаветы Григорьевны Лаврентьевой, моей дорогой бабы Лизы.

В июне 2010 я оказался в Торжке. Мы с товарищем сидели вечером в ресторанчике и в наивном краеведческом азарте говорили с местными людьми. Выяснилось, что они дальнобойщики. Один из них рассказывал, что единственная нормальная заправка для фур находится недалеко от деревни Барсуки на пути к Туле. Я спросил его:

— Там такой резкий съезд с моста к деревне? Внизу река.
— Да, точно... Я обычно там совсем рано еду. Мост, река. Да, и овцы, конечно. Белые вдоль реки, как будто вату разорвали.







Нина Витальевна, бухгалтер нашего дачного кооператива, принимает взносы за август:

— Александр, вот и закончилось лето, распишитесь здесь, пожалуйста.

— Расписываюсь. Лето закончилось.







Пытался во сне выучить немецкий, чтобы до конца жизни успеть прочитать несколько старых фолиантов из библиотеки монастыря в Мельке. И вот я выучил немецкий и приехал в Мельк. Там в одном из библиотечных залов меня встречает стройненькая хрупкая блондинка в черном и приговорным голосом сообщает, что я якобы не успел, что книги мне не прочитать, поскольку умру через три дня. С грустью вдыхаю запах монастырских книг и бреду на автобусную остановку.

Все это как-то очень осязаемо происходило за три дня до смерти, которая ждала меня в том полном лингвистических усилий сне. Я сел в автобус, доехал до Вены, и на конечной у Оперы водитель неожиданно подозвал меня и сказал, что жить я буду долго, что слова дамы в черном — это бред, что черную магию Мелька можно разрушить прочтением нот из какого-то произведения Моцарта. Я сразу же направился в нотный магазин, а потом в кафе Тиролерхоф напротив, чтобы выпить венский меланж со сливочным эклером и отпраздновать продолжение моей жизни во сне и наяву.

АЛЕКСАНДР РЫТОВ
На Середине Мира