Татьяна Алексеева. Филолог, выпускница филфака МГУ, кандидат филологических наук. Специалист по творчеству Н.С. Лескова.
Бильд-редактор педагогического журнала (ИД «Первое сентября»).

Но это — самая внешняя канва. В душе я по-прежнему считаю (как и в детстве), что путешествие в глубину своего восприятия — главное жизненное занятие
(а заодно — и самое увлекательное). Именно там обнаруживается, что времени и смерти нет, что в сердцевине жизни —
и самого себя — непостижимая тайна... что у нас всегда есть внутренний собеседник... и что душевный мир развивается по тем же законам,
что и физический — волнообразно, циклично, вызревая, расцветая, теряя по осени листья, переживая зиму...

Для меня не так важно, по какой из дорог я путешествую (в каждом конкретном случае), — через поэзию или прозу.
Но поэтическая дорога — быстрее, короче. Хотя проза — универсальнее. В поэзии ландшафт виден сразу — с птичьего полета.
В прозе приходится изучать местность подошвами и со всеми по дороге знакомиться — с кустами, собаками, встречными прохожими.

Словом, они по-разному со-общительны: в прозе — больше собеседников, в поэзии — ближе расстояния. Что предпочесть — не знаю..

18 мая 2009 г. в клубе «Улица ОГИ» прошёл творческий вечер поэта Дмитрия Строцева. Вечер был посвящен чтению новой книги «Лоскутная ода»,
ещё не изданной, но уже воплотившейся в определенной последовательности стихов. Сам Строцев, отвечая на вопросы, сказал, что поэтическая книга
не должна и не может быть сборником стихов, написанных «за отчётный период». Принцип, повинуясь которому стихи встречаются в едином пространстве,
— уж точно не календарный…


Объединить стихотворения может многое. Но в случае с «Лоскутной одой» возникло чувство, что все эти парадоксальные и непохожие стихи
перекликаются на одном — на состоянии вопрошания, адресованного в пространство… Показалось, что совершенно невообразимые, можно сказать
«авангардные», образы и звучания строцевских стихов ветвятся от самого что ни на есть классического корня:
«духовной жаждою томим в пустыне мрачной я влачился». Собственно, книга и начинается с мотива жажды. Одно из первых стихотворений в ней:

Боже, утоли пьяницу
беглеца грудного
в это свободное сердце
Ускользает бездна Твоя


Эта «алчущая» (пользуясь архаическим словом ) бездна открывается и в самом поэте. В каком-то смысле вся новая книга Строцева — диалог с пустотой,
с крупицей космоса в нас самих, о странном феномене жизни, любви и смерти… Непостижимость, несводимость в едином фокусе опровергающих друг друга истин —
сквозной мотив многих стихов, самой «Лоскутной оды» и поэмы «Любовь бездомная».


Единственное, что делает этот раздираемый противоречиями мир переносимым, — дружба. В дружбе, судя по строцевским стихам и эссе
«Богословие дружбы», противоположные «полюса» оправданы, образуют общий и надежный круг.
Центробежность уравновешивается центростремительностью. Уникальность личного «кредо» — признанием ценности и взаимодополнительности другого…
В дружеском диалоге изначально заложено предчувствие Рая — или хотя бы надежда на него. Заключено пред-знание, что противоречия —
«двуполюсность» мира — могут быть источником блаженства и творчества, а не только растерянности и муки.


Может быть, поэтому в «Лоскутной оде» такое обилие посвящений. И сама книга — насквозь диалогична.
Во всех смыслах. Начиная от посвящений — и тем самым заочного диалога с названными людьми, и кончая пронизывающими стихи разговорами
«отец — сын» (в разных ракурсах и временных измерениях), «отец — дочь», «муж — жена»,
«друг — друг». Переклички видны и между самими текстами, и внутри каждого отдельного стиха. А так же со многими поэтами —
названными и не названными. Значениие некоторых особенно очевидно — например, В.Блаженного, В.Хлебникова, Л.Аронзона.
Другие адресаты и собеседники помянуты в посвящениях или растворены в самой стихии языка.
Постоянная, ежесекундная адресность, эдакое «ауканье» сквозь время и пространство с остальными, одушевляет пространство книги,
наполняет множеством голосов.


Но в какой-то момент начинаешь понимать, что все эти дружеские диалоги — «спасение» для самого автора.
Они скрывают пустоту, которой откликается существование на все человеческие вопросы … «Молчание Адама»…
Никто не скажет, где правда, и ©делай так». Творчество развертывается в не-существовании. Преображает безмолвную и равнодушную, казалось бы,
пустыню небытия, прогревая её человечностью…


Можно справляться с пустотой, обустраивая её, например, как дом, подробностями жизни — сугубо бытовыми и конкретными.
А в строцевских стихах пустота преображается — как ни удивительно для такого эскцентричного поэта — безмолвной молитвой.
Невероятной силы потребностью в Другом. Готовностью расслышать его присутствие даже сквозь нерушимое молчание… И эта безмолвная молитва —
для меня самое дорогое, что есть в стихах Строцева. Дороже всех формальных и звуковых находок, открытий и экспериментов.


В конце вечера Дима читал стихи, непостижимо не вошедшие в книгу. Одно из них кажется мне ключом ко всей книге… Оно как раз о пустоте и доверии,
о том, что спасением поэта становится именно его открытость, неискоренимая вера в Другого:

* * *
1.

летишь
не открывая глаз
мои открыты

сто двадцать
сто тридцать
сто сорок
километров в час

не дрогнут веки
не собьётся дыхание
ты доверяешь слепо
как я могу уснуть

кому я себя доверяю


2.


т ы р а с т ё ш ь п р е д о м н о й т ы у ж е ш и р е в з г л я д а и с л у х а
и в д о х а п о л н е е в е щ и п л е н н ы е с п я т н а б е г у
т о л ь к о т и х о е и м я т в о ё п л а м е н е е т и п о ё т
н е м о т а и ц в е т ё т с л е п о т а и т о с к а н е п р и д ё т и
т р е в о г а т о л ь к о и м я ч и т а ю т г л а з а
т о л ь к о и м я в с т р е ч а ю т п р о с т о р а и б о г а



В конце первого стиха диптиха опять повисает вопрос без ответа. Но здесь образ Ангела-хранителя неожиданно воплощается в самом лирическом герое...
Ангела, летящего сквозь тьму, хотя и не знающего, что же держит его и что направляет. Просто верящего вслепую… Доверяющего самой пустоте.
«Сверх надежды надежда…».


По контрасту с глубинами строцевских стихов меня поразила на вечере реакция части слушателей, в которых можно было опознать «профессиональных поэтов».
С позиций «просто слушателя», не-поэта, было очевидно: строцевские стихи попадают в самую глубину, говорят о том, что кровно и сокровенно
касается каждого — о спасении. И о его непостижимости — в чём оно? Как прийти к нему? Или оно само к тебе приходит?


Например, процитированные стихи про ночную дорогу, про полёт в автомобиле поражают именно тем, что в них не сказано, что подразумеваемо, о чём поэт промолчал.
Молчание и пустота, огромные молчащие пространства вокруг — самостоятельные герои стиха, они его «созидают».
Стихотворения Строцева часто создают эту «благую опустошённость» внутри читателя, взрывая привычное ощущение, что ты якобы «всё понимаешь».


И если слушатели-непоэты в ответ затихают в недоумении и немоте, в благодарности автору за вопросы, то поэты-слушатели проявляют себя по-другому —
самоувереннее, я бы сказала. Возможно, самому автору особенно важен отклик его коллег-профессионалов — их реакция на
«технику» стиха, на формальные достижения или прорывы… Их знание культурно-поэтического контекста…
Но мне, каюсь, не слишком понравилось, как профессиональные поэты держатся на подобных поэтических вечерах (это — не первый, который мне довелось видеть).
Со стороны показалось, что поэты на чужих чтениях слишком полны сами собой. Они плохо слушают (хотя были и исключения, судя по некоторым вопросам).
Они делают вид, что всё поняли и переводят разговор на нечто внешнее, никак не связанное со стихами, прочитанными здесь и сейчас
(например, на фестивали голосовой поэзии). Они избегают пустоты, в который только и может родиться новый звук — или посеять семена вопрос.


Похоже, есть неустранимый парадокс, несоответствие между потребностью любых поэтов «социализироваться», создавать профессиональные сообщества,
— и тем простым фактом, что профессиональные сообщества отличает глухота и закрытость. Они заняты выживанием и укреплением своих позиций,
отвоевыванием места под солнцем. А заодно — банальной и упоительной конкуренцией с собратьями… Какая уж тут «безмолвная молитва»…
Есть ли ей место? Хотя причастность к сообществу, наверное, дает поэту чувство опоры и собственной адекватности. Но, со стороны глядя, все-таки удивляешься:
как же вся эта фестивальная и тусовочная жизнь профессиональных авторов далека от трепета, вызываемого в душе стихами.
И как же, наверное, болезненна «распятость» поэта между потребностью в социальной защищённости и обязательством быть открытым, довериться…


Новая книга Дмитрия Строцева — удивительная и сложная. В ней много слоёв и уровней, сквозных метафор, уводящих в глубину библейской традиции.
Мерцает, например, тема «святого семейства», рождественский сюжет…. Оппозиция «Младенец — Ирод».
Множество путешествий во времени… И эти образы Рождества и воплощения подсказывают, что подлинная мистерия, раскрывающаяся в глубине стиха,
не подвластна законам «мира сего». Какими бы неправедными не были времена…

ТАТЬЯНА АЛЕКСЕЕВА
На Середине Мира