ДМИТРИЙ ГАРИЧЕВ

ГДЕ ТЫ БЫЛА?

* * *
выстиранная моло́га, разжав плавники,
восстанавливается под снегом в масле и молоке.

разве проворством иудейска червя
слышно, как крепятся первичноротые бани,
пункты приёма, швейные корпуса.

рынок вьетнамский, узкий, как они все,
полагает слой синтепона, слой мишуры;
голые полотенца выпрастывает до утра
пыточный интернат.

в парке разваленном пятидесятники или кто
ставят аппаратуру, они готовятся петь.

честных отцов, нанявшихся, как один,
на какой-то неближний труд,
укрывают в перебинтованных кузовах
так, чтобы больше никто не увидел их.

пулемёт максим уже записан без нас,
но возможно, что все забудут, и вот тогда.

(шерна*)

как не оборвалась доска, а только сжалась и разжалась,
так и носила у виска, но объясниться не решалась

все чтобы содранный ивняк с непромокаемых открыток
за нами не пророс никак, и нас не поднял бы для пыток

и как плотву не измельчил, мы ехали светло и душно
автобусами без мужчин, но это так и было нужно

как оплывал наш радзивилл, что снизу путались в приметах,
и подтасовщик раздавил по ягоде нам в документах

на женских рынках вещевых, в цветных добавках пищевых,
в дыму со свалок биржевых мы справились среди живых

с их отупляющим теплом и голосами не под запись,
как земляника под стеклом почти в улыбке расползаясь

*
Шерна — река в Московской и Владимирской областях, приток Клязьмы.

* * *
нет крови в нас, и дети не стоят:
на стянутых шарфах несут со стадиона,
расстёгнутых по темечко бесцветно.
один, один туберкулёзный сок
гуляет как подкошенный внутри.

всё, говорят, от лиственниц; во всём
одна и та же притча, как на спичках.
смотри теперь, как моль над самым парком
рисует пепловатые круги,
какое у неё соревнованье.
пусть объявляют, что хотят,
трубят в пластмасску и трещотку вертят,
а ты не слушай и не отвечай.
наступит ночь, и все они уйдут.

уже возможно не запоминать
ни грубых клятв, ни флага городского,
ни прозвища для скорости какого,
ни пальцы как попало разминать.
на летнюю эстраду в ледяной
уже обёртке, чтобы не смеяться,
живая девочка, всему свидетель,
в последний раз стесняется взойти.

А.

спустимся на землю как святые,
несмыванной славой повитые:
крепь другая, оторопь другая
выше нас растут изнемогая.

этих рытвин ясельных молочных
несколько в проточинах неточных,
несколько советских медвежат
нам равно теперь принадлежат.

нам везут что для спасенья надо
с корсуни и сергиев-посада
в наши полымя и грабежи,
с чьих вместилищ, долго начиная,
навязает сырость речевая,
пробует простые падежи.

снега, снега полные ресницы,
не скрывающие ничего.
неосвобожденные больницы
так же томны, спросишь с них чего.

в продподвалах, вызрев и блеща так,
хлеб светает с вымытых лещадок,
как с преображенья, и вино:
это тоже не объяснено.

тот же круг, и музыка осталась
где была, но внятнее не сталось
склейщику, повстанцу, близнецу
всех отпавших, так что augen zu*
вслед за мною, чтобы не пугалась;
двинемся на них лицом к лицу.

* augen zu — «закрой глаза», нем.

А.

где ты была (и не по себе спросить),
в долгом дыму областном повязкой не спасена
(их ещё не завезли)

за заражёнными дачами зольщиков, где река
сплёвывала нам в платок
вросшие когти, льяловские позвонки

в нашей низине для игр, куда доносился звук
пленных эстонцев, и мы следили, скользя,
как изменялась ночь

на ленинградском проспекте в разорённой москве
после пласибо, падая, но держась
пять часов до вокзала, пугая окрестных крыс

в переходе, где изабель аджани
извивалась в своих потёках; в туннеле том,
где от триши остался ненужный плод, а от сестры сапожок**

на допросах, когда введенский сдавал друзей
до или после того, как написать
что́ я теперь читаю тебе перед сном

в общей болезни обливаясь питьём,
если мы и оглядываемся туда,
невозможно подумать, как мы это могли,
кто смотрел за тобою, кому мы должны ещё

*
Льяловская культура — археологическая культура эпохи неолита, распространенная в средней полосе России.

**
См. к/ф «Одержимость» (1981) А. Жулавского и «Отсутствие» (2011) М. Флэнагана

* * *
не бывает музыки другой —
не было ни в десять, ни в пятнадцать.
флаги машут левою рукой,
карусель не знает, с кем остаться.

жутко в парке юному отцу
в день повиновения усопшим:
прижимает девочку к лицу,
обещает, что ещё возропщем.

но избыт бедняцкий бадминтон,
курточка перегорает птичья.
в склянках тополиный ацетон
собран и подкрашен для двуличья.

девочка не знает, что поёт.
ничего собой не означает,
над урочной чашкою скучает,
жизни прекратиться не даёт.

А.
что я тебе объясню, смотри:
выше твоей страны
звери носят льдины с огнём внутри,
и алмазные лыжи навострены,
выгнаны марсовы пузыри,
нет никакой стены.

так и взялось у нас оргстекло,
тоже скажем и пенопласт,
ртуть разожжённая повезло
к потолку поднялась,
блёстки на жвачке, в снегу бинты.
запоминай и ты:
эти цветы не для красоты,
ночь не для темноты.

раньше космос сложится позарез
и планеты с полок падут,
а лайтбоксы всё же на азс
не устанут гореть в аду.
мы прочесть не можем их букв святых,
все слезится, лопаются ремни,
но и нас не гасят, пока они
принимают нас за своих.

ДМИТРИЙ ГАРИЧЕВ
На Середине Мира

Военные стихи

Посильно напеть

Где ты была?

на середине мира: главная
озарения
вера-надежда-любовь
Санкт-Петербург
Москва