ЯНВАРЬ - МАЙ - ИЮЛЬ 2018

без числа

дневник
литературное

Усталость от нерифмованных масс мне как никому понятна. Но писать рифмой уже уныло. Между тем - напишу на пари с самой собою несколько рифмованных стихотворений.

*Заранее смешны оценки чтателей.

без числа

дневник

Определился состав летнего, внеочередного альманаха "На Середине Мира". Юрий Петряев, Ганна Шевченко, Борис Кутенков, Анна Виноградова о книге Марии Степановой "Памяти памяти".

без числа

дневник

В последние месяцы чаще, чем когда-либо, проплывают перед глазами люди, лица которых близко знакомы, но имена их некоторое время неуловимы. Словно это один человек с тремя лицами, разного возраста и разной фигуры. Когда личность вспоминается (она еще подумает, вспомниться или нет), тогда наступает великолепная ясность, но ненадолго.

*Мне отвратительно восприятие текста только как текста. И, наоборот, нелепа параллель между текстом и жизнью. Слепые и глухие лучше видят связь между искусством и жизнью, чем многие авторы.

без числа

дневник

Сыплется множество небольших и трогательных сравнений, составляющих одну параллель. Но лучше, что все забываю. Тот период, когда так хорошо читать наизусть еще не написанные стихи и потом потратить их, пустить в поток быта, смотреть, как они пропитывают его.

Есть очень приятные ловушки вдохновений. Но когда услышу очарование ловушки, вспоминаю рассказ Лорки о музе, ангеле и бесе. По-христиански бес и должен идти последним, когда ему больше никаких средств не остается. Лорка описывал одну певицу канте хондо. Сказанное Лоркой перевернула в свою сторону: не бес входит в человека, а именно что сильно на него нападает и нужна борьба. Намерено этот спарринг не возникнет, бес слишком умен.

без числа

дневник

У Новых Элегий и Од странный пульс. Так и должно быть: то возвышенный, учащенный, ускоренный, то болезненный. Элегий четыре. Оды пока четко не вижу.

без числа

Кажется, где-то рядом Рильке. Новые Оды и Элегии сами складываются в какое-то косое отражение Дуинских. Самой страшно.

Закончила текст о борьбе, одном стихотворении Лермонтова, одном стихотворении Языкова и одном стихотворении Летова.

фрагмент

Для начала посмотрим на лексику первых двух стихотворений, расположенных примерно в одном языковом пространстве (Летов писал почти на другом языке). Лексика того стоит, она говорящая.

У Лермонтова: "одинокий", "в тумане моря голубом", "в стране далекой", "играют волны, ветер свищет", "мачта гнется и скрыпит", "струя светлей лазури", "луч солнца золотой", "просит бури".

У Языкова, в сравнении с Лермонтовым: "нелюдимо (но море)", "день и ночь шумит" (играют волны, ветер свищет), "в роковом просторе" (в тумане моря голубом), "парус мой (!)" (парус одинокий), "скользки волны" (играют волны), "быстрокрылая ладья" (мачта гнется и скрыпит), "крепнет ветер" (ветер свищет), "зыбь черней" (струя светлей лазури), "будет буря" (просит бури), "мы поспорим и помужествуем с ней" (он счастия не ищет и не от счастия бежит), "выше вал сердитый встанет, глубже бездна упадет" (под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой), "есть блаженная страна" (что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном), "бурей полный прям и крепок парус мой" (а он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой), "не проходит тишина" (как будто в бурях есть покой). Языкову понадобилось пять четверостиший, двадцать строк, для создания романтического полотна, уводящего глаза и слух читателя в бесконечность. Лермонтов более скуп, но и ленив, он не прорисовывает детали, как Языков. Ему понадобилось всего двенадцать строк для создания этой же картины.

Но у Пловца Языкова есть "братья" (не то славянофилы, не то масоны, пятнадцать человек на сундук мертвеца), к которым кормчий (а не какой-то "пловец") взывает. У Языкова есть "блаженная страна", а родной край и совсем не упоминается, как у Лермонтова. У Языкова есть принципы (но туда выносят волны только смелого душой). И все же эта слаженная устремленность условного кормчего драматична. Назад дороги нет. Парить в неизвестности для Пловца Языкова - против правил, а он играет по правилам. По-видимому идеологичная, с раритетным уже тогда "помужествуем", стройная картина переворачивается, остается только человек, идущий на верную смерть, которая может быть и обойдет стороной. Это уж как ей угодно. Вроде бы четко поставленная цель недостижима, и Пловец об этом знает, хотя "братьям" не говорит. Какой-то получается "Апокалипсис Нау" от Копполы девятнадцатого века.

"Парус" Лермонтова парит в неизвестности. Крыло его склоняется то в одну сторону, то в другую. Правил или цели у него нет, он пират, почти космический пират. Мельком возникший родной край в советское время, а тем более в постсоветское подлежал бы обличению и проработке на лито, так как тема родного края и семьи не раскрыта и вообще дана неидеологично, без любви к родине и ненависти к врагам. Однако охранная грамота "невольника чести" дело сделала, и эту случайность родного края в хрестоматийном стихотворении никто не заметил. А она режет глаза. Ну что пирату родной край или дальняя страна, где могут живьем съесть? Или эта страна будет необитаемый остров без родников? "Когда воротимся мы в Портленд". Четвертым стихотворением в моем раскладе хороша была бы "Пиратская лирическая" Окуджавы, но тогда выбор был бы слишком очевиден.

Языков был гениальный барин, Лермонтов был аристократичный омоновец своего времени, Летов был рокер. Это в одном лице воин, пират, поэт и музыкант. "Парус" у него превращается в намеченную (кем?) жертву. Парус похож на клюв. Тени Фрейда, Юнга и Рильке в ужасе убежали, едва раздалась первая строчка. Процесс борьбы перевешивает цель, которая находится снаружи, а процесс по большей части происходит внутри. Это морской бой. С бурей, с государственной эскадрой (не важно, какого государства). Как бы отвечая капитану Уилларду от русского романтизма (но туда выносят волны только смелого душой), пловец Летова говорит: "меня не застремает перемена мест". Ироничный Лермонтов резюмирует: "что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном". "Солдат" - Некто, он и сам Пловец, и его двойник, глаза которого уже закрыты для многих вещей. Пловец Языкова разделен на кормчего и братьев. Парус Лермонтова принадлежит равно и родному краю, и стране далекой. Солдат Летова одновременно и мертв, и жив. Он палач, и он намеченная жертва. Окончательно снять это разделение невозможно, но смысл борьбы именно в том, чтобы хотя бы для себя самого переместить границу этого разделения. Летов, не сомневаясь, рифмует "клюв" и "гнев", "взгляд" и "гнет", а это уже метод, это прием, точно передающий навязанную двойственность.

без числа

Игнорировать можно частные явления рядом, как тычки от домашних. Но совриск - явление, и с ним (если есть худсовесть) приходится разбираться.

Например, итальянцев понимаю легко и никакого кощуна там не вижу. Например, Кателлан. Тут все на месте: я дилетант, католик, делаю из себя то-то и то-то руками своих персонажей. В фундаменте - народные песни, Бокаччко, Мадзони, Савонарола, Макиавелли, Калиостро, Данунцио и все прочее, включая Муссолини, Копполу и Феллини, а так же все наследие начала 21 века. Чувак немолодой, знает очевидно много. А его отечественные ценители все это игнорируют, типа, так велел совриск. Ну конечно, им виднее. Но что интересно. Не концепт: не нужно уметь рисовать, писать, строит и пр. Это дела утилитарные, они уже дали метастазы в быт. Так что мы живем в эпоху совриска, и он (мне) уже не нужен, так как он вокруг, а я плохо переношу давление среды. Но интересна фактура адептов совриска: гопники. И у всех менструации (словесные). А прокладок на всех не хватит, и есть вероятность, что будет большая кровь. Именно в среде адептов совриска.

А так просто — Витухновская, например, читала стихи. Все чрезвычайно комильфо, просто Олеся Николаева. Однако в Витухновской в стихах есть трещина, настоящая. Тонкая такая трещина. И это интересно. Так что совриск разный. Мне ближе тот, что потише. Типа: уберите камеры.

без числа

Разговор через воду - новый подбор стихотворений Александра Рытова. Он довольно контрастен к "Скиту дроводелов", опубликованному около года назад. "Скит дроводелов" - утонченные, "культурные" стихотворения, вводящие читателя в малознакомый ему мир новогреческой поэзии. Их тонкая самостоятельность, выраженная именно в отталкивании от греческих образцов, не каждому заметна. Их ловкая мимикрия в современной поэзии порой вводит в заблуждение: мол, мы такого много читали. Вряд ли. До сих пор считаю, что это один из самых изысканных подборов стихотворений На Середине Мира. "Разговор через воду" - подбор нервный, вызывающий мысли об экспрессионизме. Эти стихи и ближе к греческим образцам, и дальше от них. Например, здесь мне слышится голос раннего Одиссеаса Элитиса:


***
Вечно девственные чистые рыбы
пересекают акватории грешные,
унося на искрящихся спинах
все, что можно спасти. Прибрежные
дома затихли, кровати отодвинуты от окна,
в подушках вода дождевая и темень,
в подушках неразбавленная глубина,
сон разложившийся, на колени
встали люди и привидения.
Рыбы девственные... Дно... Луна...


Но вряд ли Элитис смотрел на картину отстраненно, примиренно. Это образ молитвы, возникающей после смерти - после всего, после конца света. Для человека конец света - его смерть. Значит, эта молитва - то, что невозможно. Однако это невозможное зыбко разлито во всей жизни человека и порой возникает в нем различными снами и образами. Христианство предлагает совершенно иное толкование слов "конец света". Человеку его принять почти невозможно. Что умели новые греческие поэты, и чего не хватало нашим поэтам, их современникам - это драмы между умиранием религии и рождением веры. Так кошка внезапно окотилась на постели,и предстоит большая стирка. Без сомнения, отечественные поэты обращались к вопросам взаимоотношения веры и религии (Станислав Красовицкий, Николай Рубцов, Юрий Кузнецов, Леонид Губанов - лишь небольшая часть солидного списка авторов), но это был аутентичный опыт. Он был обращен внутрь, а хотелось бы свободного ветра, какой дышал грекам.

"Разговор через воду" кажется монохромным по сравнению со "Скитом дроводелов". Здесь только все покрывающая вода. Задуматься - какое странное слово: покрывающая! Она не только поглощает, топит. Она еще скрывает недостатки. И от неприглядного мира остается прекрасная легенда. Именно такое рождение легенды читатель и наблюдает в небольшом подборе. Древние говорят, что легенда рождается плотски: из крови и спермы. Сперма - рождение, кровь, конечно, жертва, любовь. Перекрестие рождения и жертвы дает христианский ракурс. И это вызывает недоумение: зачем здесь это? На этом вопросе можно было бы и закончить, но звук через воду идет намного медленнее, чем через воздух. Так что торопливый читатель еще не услышал, что сказали ему со дна. Оттуда, где жизнь течет по совершенно другим законам, и не людям суши изменять ее движение.

без числа

О стихотворении Игоря Караулова "Конго" из подбора "Фантастическая четверка". Начну с того, что одной из самых любимых книг детства были "Как храбрый Мокеле добыл для людей солнце. Сказки с реки Конго". Река действительно называется миллионорукой

"Конго" Игоря Караулова - простая и чудесная история о возникновении леса на берегу реки. Что было раньше - лес или река, не важно, важны предметы, их породившие. Это отрубленные в наказание члены людей. И река, и лес появились из недозволенного, запретного, из останков. Как и собственно жизнь. Чудо понимается как нечто скрытое, запечатанное табу. Но это вполне в духе Африки. Особенно то, что обычай отрубать руки перенят от белых людей, которые не совсем люди с точки зрения конголезца. Это либо боги, либо колдуны. Стихотворение не говорит прямо, что это нелюди, но указывает, что они "другие". Строка: "последнее понравилось больше всего" (отрубать руки) служит и завершением предыстории, и началом собственно истории о возникновении реки Конго. Здесь бельгийцы уже не бельгийцы, а некие пра-люди, белые медведи, что ли. В этом стихотворении о Конго мне именно белых медведей и не хватило. Но, скажем, они подразумеваются.

"Конго" сложено как эпическая мини-поэма, растворяющаяся в лирическом стихотворении, отчего то приобретает "миллион рук", как будто в нем преобразились в поэтических "рыб" миллионы слов. Это довольно крупное словесное образование интересно именно тем, что кажется невероятно многословным, многоструйным, перенасыщенным. Здесь и бельгийцы (белые медведи), и река, и трубки, и отношения внутри племени, и отношения с соседними племенами, и отношения собственно к человеку. Не следует забывать, что в африканских легендах люди происходят от зверей, а звери являются родоначальниками племен или вообще родственниками. Только все это по-африкански. У майя или эскимосов история о возникновении леса возле реки звучала бы иначе. Однако "Конго" аскетично в выразительных средствах, чем и прекрасно. Здесь каждое слово взвешено и обточено, как камень охотника.


Однорукие люди
уходили в леса
замирали
пускали корни
превращались в деревья


Эти люди уже не совсем люди, и еще не деревья. Между человеком и деревом есть промежуток, когда человек без одной руки становится равен отрубленной руке. Эту мысль подтверждает разбивка на строки и глагол "замирали", он выполняет роль паузы, в которой весь человек становится - другая рука. Рука вырастает до символа первого порядка. И уже дальше возникает сакраментальная рыба.


Отрубленные руки
уползали к ближайшей воде
превращались в рыб


После появления "рыб" можно развернуть эпитет реки Конго - миллионорукая.

Интереснейший момент: руки-рыбы становятся человеком, как ранее человек стал деревом, а его рука стала ему равна. Руки ползут (уползают) как люди, стремятся к воде, к источнику жизни.

В "Конго" Игоря Караулова гипнотизирует именно что неделимость, цельность жизни. Все стихотворение именно так и создано: от строчки к строчке, спиралевидно. Если нарисовать его, то получится нечто среднее между прихотливым конголезским орнаментом и декоративным изображением галактики. Вся история солнечной системы в одном рассказе - трепетными неровными строфами.

без числа

Продолжаю рассказ о рождественских публикациях. Прежде всего - о премьерах номера.

"Погонщик рыб" Евгения Волкова меня заинтриговал сразу. Чтобы избежать лишней комплиментарности, даю сытную цитату из рецензии в "Волге": "Можно довольно долго разговаривать о культурном багаже автора. Вероятно, кроме проклятых французских поэтов (преимущественно Аполлинер), сюрреалистов (Рене Шар, например) и футуристов, автору знакомы виднейшие поэты современности. Но вот что интересно: автор усвоил не то, что обычно усваивают поклонники такой поэзии: сложную разомкнутость словесного пространства; – он усвоил и сформировал на основе огромного прежнего опыта аутентичный метод шока. Что позволяет тяжёлой рукой, на грани фола, вести строку и вдруг запустить в её середину надтреснутый петушиный крик из разорванного надвое слова. Ужас! Моветон! Нежный читатель падает под стол. Погонщик рыб потирает руки. Охота удалась. Евгений Волков – поэт, пишущий на кенотафе гуманизма. Фигура звериного бессознательного в этих стихах – и есть их фокус. «Я» этих стихов это стая волков, душа зверя – единая и множественная одновременно. Мир этой поэзии – постапокалиптический. Можно сказать больше. Евгений Волков – поэт постапокалиптической эротики: нежной до чрезмерности и спасительно-циничной. Здесь любовь – жидкость без цвета и запаха, которая одна лишь может размочить ссохшиеся после вселенской гуманитарной катастрофы бинты условностей. Но в этой книге любовь не вступает в схватку со смертью. Здесь любовь и смерть отлично друг друга понимают. Поэт выходит на такие высоты, что ему ничего не остаётся, кроме как сверху послать на читателя напалм."

Подбор стихотворений Светланы Богдановой "Лишь одна попытка" заинтересовал экстравагантную Татьяну Виноградову. И этот интерес оформился в один из самых любопытных текстов о современной поэзии, которые я читала. Этот текст так же опубликован в рождественском номере "Середины Мира". Он монументален и вместе хрупок, он барочный. И при этом с тончайшими интуициями, которые могут быть только у человека современности, которому доступны бездны информации, и о мире живых существ, и о неживом мире, и о цифровой жизни.

Вот фрагмент текста и ссылка: "Интуитивное vs Дедуктивное. Стихотворение озадачивает. Почему гусеница вдруг — «интуитивная»? Она поклонница Бергсона? Ах да, ведь всю первую строфу заполняет Шерлок, а он по определению дедуктивен! Утончённый ушлый «палочник» занимается невероятной акробатикой, как на физическом, так и на ментальном уровне; он точно знает, как надо обращаться с этим миром: брать даже не второй, а и вовсе третий экипаж — и даже в нём не чувствовать себя в вольготной безопасности, а продолжать растворяться, сливаться (во всех смыслах), мимикрировать под этот злой и непредсказуемый мир, чтобы только выжить, сохранить себя."

без числа

Рассказ о рождественских публикациях начну с премьер. О "Направлении перемен" Натальи Ромашиной. "Время бесконечно и его нет" - точная и бескомпромиссная формула, которую можно было вывести только из опыта. Чем и любопытны эти стихотворения: сочетанием опыта и первозданной трепетности.

Эти стихотворения родились в эпоху цитат и компиляций. Сетевая поэзия пользуется невероятной популярностью, авторы без особого труда раскручиваются и потом выступают за деньги. Известность в секторе поэзии сейчас - явление слоистое. Часть людей принимает с восторгом, часть (или две части) - понятия не имеют. Существование в таком сложном пространстве подразумевает умение идти на компромисс. Прежде всего - в области поэзии. То есть, учитывать вкусы аудитории. Сетевые поэты так и работают, порой очень талантливо. Но перед нами парадоксальный случай.

Стихотворения Натальи Ромашиной напоминают длинные листья осоки. Поэзия здесь - взаимодействие огня и воды. То острое, сухое, режущее, то обволакивающее, исцеляющее. Конфликт смысла и формы налицо, а без этого вряд ли стихотворение оживет. Баллада, например, в двенадцать строк, что в принципе, кажется, невозможно: "В час сомнения". Центонность стихотворениям не вредит, наоборот, она уместна и довольно тонка. По небольшому подбору можно составить представление об уровне погруженности автора в культуру (в том числе и рок-культуру) и умение с ней управляться. Наталья Ромашина делает это легко и свободно. Ее собственный голос возникает негромким запоминающимся соло. Порой стихотворения похожи на текст для песни. Но ожидаемой от текста песенки инерции нет. Есть мелодия, порой странная, как в стихотворении "Он видит меня", порой узнаваемая (где-то я это слышала, но где?). Чтобы создать баннер для этого подбора ("Направление перемен"), можно сказать: это новая новая старина.

без числа

Нравится слово "ходит", а так же существительное "ход". В этом слове - звуках, ритме, первой сильной доле- такое движение, которого всегда хочется. Нескорое, размеренное, поступательное. Божественное. Нечеловеческое. Оно есть отдельно ото всего, что движется, это "ходит", "ход, "хождение". И это почти чудо.

без числа

13 января состоялось первое в 2018 году собрание на Красной Башне в Отрадном. Хозяин Красной Башни, Олег Дарк, открывая чтения, сказал, что "Красная Башня - пространство любви", литературные и прочие бури, идущие от неприязни, ее не достанут. Башня высоко, район из окна как на ладони.

Читали стихи два круга: Клементина Ширшова, Владимир Бауэр (Петербург), Валерия Исмиева, Елена Генерозова, Юлия Крылова, Людмила Вязьмитинова, Андрей Цуканов (в первом круге прочитал рассказ), Андрей Фамицкий. Слушали: Олег Дарк, Наталия Черных, Юлия Медведева (Петербург). Черных прочитала несколько стихотворений в конце вечера.

Большинство авторов друг с другом до встречи на Красной Башне знакомы не были. Так что собрание оказалось на редкость плотное, разнообразное, интересное. Никакой монотонности, авторы оказались настолько разные, что их как будто специально для этого собрания подбирали.

без числа

Первая запись в новом 2018 году. Подумалось, после одной беседы, о пресловутой "сложности" стихотворений нескольких симпатичных мне молодых авторов. "Сложность" эта напоминает мне моток из ниток. Возник он случайно и разобрать его до конца возможности нет, так как нитки тонкие. Так что приходится мириться на том, что "я так вижу". Других слов в пользу "сложности" нет.

Напишу первой записью в этом году, что много уже писала: есть правильная, глубокая, живительная сложность. А есть никуда не ведущая "сложность". С ней проще. Скидка возможно только на возраст и сетевую глухоту. Почти все молодые авторы как-то поэтически глухи. Это иногда дает интересный звук в стихотворениях.

Обнуление памяти (возможно, обоснованное) дает и новый толчок, и новые велосипеды. Велосипедов как правило больше. Примерно две трети "нового" в стихах десятых годов для меня не "новое", а повторение. Но "новые" тех авторов не знают. Или знают не так привязчиво.