на середине мира
станция
алфавитный указатель
бегущие волны: поэзия
новое столетие
СПб
Москва
корни и ветви
ТАТЬЯНА ЗЛЫГОСТЕВА
Татьяна Злыгостева, родилась в 1983 году, закончила Новосибирский государственный Университет, факультет журналистики, живет в Москве. Постоянный участник поэтического фестиваля "Юникаст", печаталась в литературных журналах Новосибирска и Москвы. В 2012 году вышел сборник стихотворений «Среда обитания».
ТЕКСТЫ
***
Поддерживать иллюзию легко —
Раскрой ладонь, дыши неглубоко.
Щепотку — в воздух.
И сойдет огонь.
Текстуру, запах, форму, цвет и звук —
Загадывай любое — повторит
С той точностью, которой математик,
Как пика страсти интроверт-подросток,
Во сне лишь постигал и достигал.
Раскрой ладонь — тревожный интеграл,
Слепой цветок, лишенный блага знать,
Что он прекрасен,
Вот что ты такое.
Раскрой ладонь и падай на кровать.
Видения идут неплотным строем:
Одно, ему предшествует другое,
В лакунах — тьма, бесцветная сама,
И все подряд лишающая цвета.
Что видно? Голограмма. Тает лето.
В жемчужном свете серая лисица
Бежит за край бессонного ума.
И там за краем — снится, снится, снится,
Что в сердце входит, острая, как спица,
Божественная, честная десница.
Сжимает сердце, требует открыться.
Иллюзия становится огнем.
И ты до тла,
до зла
сгораешь
в
нем.
***
Это — магия, всюду ее рука,
Все ей внемлют —
от мала до велика:
Проплывают по небу ли облака —
Саламандра, куница и два жука;
Или голос прожженой стервы
Зазвучит,
будто в кофе добавили молока;
Или книга, что раньше была мала,
Вдруг по росту становится — ну дела!
И на каждой второй — жениться!
И на всякое дело — сам!
И хреначит небесная колесница
По воспаленным твоим глазам.
В малых дозах
расплата невелика, Но решишься хлестать без спросу —
Темной ночью безжалостная рука
Потихоньку возьмет за горло
И придушит тебя, наивного дурака.
***
Ах, Отец наш небесный!
Как же мне одиноко здесь!
Что-то важное, Господи, там
во мне
говорит сейчас:
Там, когда белорыбицей, утицей белопёрой
я была,
там и не было мне сомнения,
там и не было мне смущения,
контражура
и воды нехорошей,
и кожуры.
А так красиво висят шары,
А как сияют они, голубые и золотые:
Заговорили они, поплыли —
"Вот была же ты утицей, белорыбицей, белоперой".
Одиноко мне, Господи.
Плыли шары нескоро.
А куда торопиться?
Куда — катиться?
Всё
в твоей
белорыбице
растворится.
***
Стеклянный лес (вы знаете — какой)
Идет сквозь время тихо и спокойно ‐
Гораздо тише, чем шагаем мы.
Ты сможешь заглянуть в него зимой,
Когда и наше время подмерзает —
Увидишь за прозрачными стволами,
Как там бежит холодный бык Ривера.
И птица-борхес смотрит на тебя.
А то — другая птица, жадный клёст,
Срывает с ветки красные стекляшки.
Но больше ничего не происходит.
И римские развалины метро
Вдали мерцают, но уже не важно.
Стеклянный лес идет сквозь время тихо.
Что нам кроит безумная портниха Под Рождество, под самый новый год?
Кроит портниха.
Тихо
лес идет.
***
Как будто бы обед на шесть персон:
И светлые тарелки с ободком,
И разные столовые приборы,
И чистые хрустальные бокалы,
И с кольцами салфетки.
Странный сон.
Все белое — и стены, и посуда,
И шелковая скатерть на столе.
Подай бокал —
Спасибо. Я не буду.
И будто бы все это для тебя,
Но место за столом твое пустует.
Ты должен был прийти!
Я протестую.
Разбей посуду,
Вдребезги разбей.
Пусть льется соус,
Благо, что французский,
Жаркое с мандаринами —
к чертям.
Гоните в шею суп, салат, закуски.
Пусть гости убираются домой —
Ползите, тени, в щели подсознанья.
Всех выставила.
Села посреди
Осколков, фруктов, грязной белой ткани.
И платье тоже белое на мне,
Но кружева изодраны на тряпки.
Я плачу, страшно, горько —
Слезы градом:
Он — не такой,
Он должен был прийти.
***
По бескрайнему снежному полю,
По слепящей глаза белизне,
По холодной воде, по искрящимся плоскостям
Что-то вихрем несется,
Что-то летит, как ветер.
Что-то страшное и хорошее, что-то доброе и плохое.
И птица, сидящая на сосне,
Плачет по тем костям,
Что звенят под землей хрустально.
Не плачь хрустально, не пой так горько —
Обязательно кто-нибудь остается
В бескрайнем поле, на белом свете.
В холодной, снежной, беззвучной спальне —
Бывают гости, бывают дети,
Играют гости, играют дети
стеклянным шаром, хрустальным звоном,
таким непрочным, таким красивым.
Бывают птицы,
бывают вихри,
И все искрится,
И все кружится,
И все
сияет невыносимо.
***
Вокруг январь — и он тяжелый,
Как старый темный шифоньер.
И мысль вытачивает желоб —
Как обучающий пример,
Как трафарет
Для дней грядущих.
В забвеньи елочных игрушек,
В обертках праздничных конфет,
В морозной мгле, в еловой гуще
Какой-то кроется изъян,
Как будто в поезде попутчик
Тихонько лезет в твой карман.
Я вижу, тыщи километров
Преодолев одним глотком
(Душа моя быстрее ветра),
Как продолжается ситком:
Чеканней ритм, объятья крепче,
И выгибается спина,
И он на ушко этой шепчет
Мои живые имена.
Узорчатая вязь сережек,
Полузакрытые глаза,
Царапины на тонкой коже.
Зачем я вижу это, Боже? —
Неужто выдумать нельзя
Для мысли, связанной с полетом,
Другой какой-нибудь работы?
И я, зажмурившись (как в детстве,
Когда химеры по углам),
С трудом захлопываю сердце
И разрываюсь пополам.
***
И минус тридцать музыка качает —
Зачем Оккам? Другая бритва есть.
Когда душа от холода крепчает,
То сразу вырастает тихий лес —
Его начало и его конец
Белым белы — не выпустить стрелы,
Чтоб в белое не вмерзла, просвистев.
И серафим царапает ногтями —
Серебряные ногти, сам — как лев.
А крылья — ветки с красными концами.
У Господа налажено с гонцами.
Какое восхитительное небо.
И пахнет
детством,
гарью,
правдой,
снегом.
Татьяна Злыгостева На Середине Мира
на середине мира: главная
алфавитный указатель
новое столетие
СПб
Москва
корни и ветви
озарения
бегущие волны: поэзия