АННА ВИНОГРАДОВА

Григорий Дашевский, которому автор посвятил эту книгу и слова которого вынес на обложку, говорил, что в этих текстах всё происходит здесь и сейчас. Всё предъявлено и больше «ничего не осталось».

Это и так, и не так.

Во-первых, хочется сказать, что эти тексты — суть краткий курс мышления. В любой точке нашего четырёхмерного пространства-времени может вырасти кустик само- и миропознания человека и разрастись в этом дополнительном пространстве мысли.

«Все движения, звуки вокруг и через
Открывают грудную клетку и череп,
И сознание — стекловидное тело —
Выкатывается за пределы тела.

Но почти не заметив пропажи поклажи,
Ты растёшь над собой, как прибой на безлюдном пляже,
И на мутную воду садятся безутешные чайки
Для минутного отдыха от пустоты и отчаяния.»

Каждое стихотворение — это такой опыт размышления, стартующий иногда от какой-то реальной детали человеческого пространства, как, например, облака, небо, глаза, снегопад, но и они быстро исчезают за чередой других… А иные стихи начинаются просто от ничего, как продолжение того процесса, живущего в голове:

«тело жилое, в нём же живёт жилец
да не один, ещё соседи, родня
день ото дня толкотня кровяных телец —
что тебе до меня?

то ли дело

лечь на дно родной речи
глядеть на то, как она зацветает в протоках,
и снова ползти по дну в иле до слов прости, пойду или
мне одиноко»

В большинстве стихотворений очень мало признаков реальной жизни, и мысль живёт сама в своём пространстве. А те привычные для нас четыре измерения, которые мы видим, ощущаем и, как нам кажется, способны описать словами, как это делает большинство пишущих, автором этой книжки часто отставлены вовне, за скобки текстов. Слова здесь для другого:

«Мы теряем плотность, вес и видимость. Вот нас есть
а вот уже не видно нас. Поскорей, пока ещё мы сущно-
сти, или даже существа, нашу тень согрей и к нашей
тьме прислушайся, —

Говорят слова»

Пространство мысли у Гронаса сформировано словами, фонетика (рифмы) и смысловые коннотации которых являются строительными лесами, на которых держится очередной выращиваемый куст самопонимания человека. Ветки этого куста строятся и ломаются рифмами и ритмами (строфикой), которые иногда дополняют, а иногда — мешают друг другу. Движения (и, соответственно, скорости) в этих стихах тоже почти нет, поскольку времени нет. Мысль выстраивается иногда легко и свободно

«через карниз расти из почки
тянись вставая на носочки
не вниз а к неподвижной точке

туда где сходятся орбиты
звезда хвостатая горит
и да и нет в единый слиты

светоответ»,

/Побег/

а в некоторых случаях — явно спотыкаясь, возвращаясь назад и лишь затем двигаясь дальше

«вот значит как вот значит как вот значит
день начат он же прожит и на обжиг —
в глазурь вечернюю в ночную печь
о чём и речь о чём и речь
о чём?

не шевелись не лезь
есть только слизь и взвесь и сны страны подкожной
и хоть бы хны это дано похоже
давно всегда
да, но

сну снится сон о том как невод ловит невод
о том как капля по реснице скатилась в небо
о том, о том»

Всё это очень естественно для процесса выстраивания логической или ассоциативной цепочки. Именно процесс познания (понимания) здесь и демонстрируется — в его простоте и практически бесконечной многогранности. Кустик мысли ветвится.

В текстах Гронаса сознанию человека почти неважно не только то, что происходит вокруг, оно также почти забывает о зрительном ряде и культурном слое. Образы и метафоры почти отсутствуют, никаких красивостей и штампов. Причём это не отстранённость от жизни, а существование мысли в своём пространстве, в своей реальности. Мысль развивается не вглубь конкретных слов (в стремлении достичь первоистоков), она выстраивает цепочку слов, связанных логикой пониманий и ощущений. Здесь работают в основном слух, осязание и ассоциативные связи. В каждом стихотворении развитие мысли автора, его внимание, его дыхание, ритмы и проскальзывающие простые разговорные рифмы (как бы словесные игры) ведут нас и уводят… задумываться и думать.

Эти стихи похожи на музыку, которую так же можно включить в любую секунду в любой точке пространства и идти за ней мысленно и чувственно.

«Перестань не помни исправь всегда на сегодня стань
наконец пустой послушной формой

Став жди пока её наполнит сплав

Какой?

Ну вот хоть это небо, эти реки, овраги, это регги из
окон общаги —

Нешто ни божьего гнева ни божьей коровки не осталось
в твоей картонной коробке?

Так не бывает, так не бывает: кто-нибудь рядом
напевает тревожит касается кожи

И тебя это тоже
Тебя это тоже

Касается».

Пространство мысли Михаила Гронаса не абстрактно и не заумно. Наоборот, его слова иногда беззащитны до оторопи. Когда слышишь эти стихи, читаемые самим автором, видишь его собственную беззащитность от этих слов, которые он, торопясь, проговаривает. Так, я думаю, можно и всё прослушать — как скороговорки, реагируя лишь на звукопись языка, не успевая сосредоточиться на смысле. Но скороговорки — это одномерные конструкции. Тогда как, читая и перечитывая тексты этой книжки, мы вдруг ощущаем, как через наше многомерное восприятие отдельных слов в создаваемое автором пространство мысли проникают тени (проекции) привычных четырёх измерений, и всё вместе образует единое многомерное пространство жизни.