Рафиев Алексей — 35 лет, женат, отец, сын. Единственное учебное заведение, которое окончил — средняя школа. Аполитичен, воцерковлён, одухотворён. Вода — дорога к дому. Писал, издавал, выступал. Не принадлежал ни к каким кружкам и рамкам. Один и един — во всём и через всё, что в нём и в чём он. Давид и Голиаф, Инь и Янь, Звезда Давида — Распятие. Круг рвется, икс приводит к перевёрнутому кресту, дьявол кладёт голову в Чашу вечной жизни и на землю приходит Новый Иерусалим. Прощай, Третий Рим! Царство вам Небесное, Нерон, Гитлер и Ленин. Зла больше нет.

МОЛИТВА

Жизнь куда-то торопится — день ото дня
всё быстрее кружится карусель.
Пресвятая Богородица, спаси меня —
помоги мне не превратиться в кисель

развращЁнных помыслов и сует,
помоги мне выжить в дыму огня,
за которым неразличим Твой свет.
Пресвятая Богородица, спаси меня.

Сохрани меня, Мама, от злых людей
и от лютых демонов огради
каждый шаг мой и каждый мой Божий день,
предстоящий нам с Тобой впереди —

чтобы прожил я его, не кляня
никого, ничего, нигде, никогда.
Пресвятая Богородица, спаси меня —
каждый вдох мой и все земные года,

мне отмерянные, и прости, прости…
Ты — моя защита, моя броня.
Будь со мной, будь в каждой моей кости.
Пресвятая Богородица, спаси меня.



*
На самом дне мусоропровода,
с дурным характером апостола —
совсем без видимого повода
я умирал в предместьях Бостона,

я умирал в глуши Монголии,
я умирал в ущельях Индии,
и зарево моей агонии
в воде перерождалось в мидии.

Я паучок с крестом на панцире,
я принесённый в жертву первенец.
Меня не надо трогать пальцами.
Я все окурки наших пепельниц,

я все, какие есть, проклятия,
и все, какие есть, затмения.
Уже почти что на закате я —
горю восходом тем не менее.

И города в испуге жмурятся,
и жмурики тенями лёгкими
спешат по опустевшей улице,
хрипя прокуренными лёгкими.



*
Каждый шажок над пропастью. Тонкая нить
вздрогнула в сердце Икарушки, но не порвалась,
и ничего не хочется начать или изменить —
всё уже начато, всё уже выстраивается в связь —

отторгнутые поколения деточек пустоты
в кровосмесительных оргиях топят своих детей —
вирусы вырождения, карлики красоты,
полное обнуление всех родовых ветвей.

Счастье? А ты бы попробовал, чем думать, что повезло.
Всё это вдохновение знаешь, какой ценой?
Видел ли ты когда-нибудь первородное зло?
Помнишь, как проклинал себя непохмелённый Ной?

Счастье? А ты б попробовал — бросил бы всё, как есть.
Мелочи ведь какие-то, сущие пустяки.
Лишь проступает выпукло «шесть, шесть, шесть»,
и странные снова пишутся и не мои стихи.



*
Исходя из того, что земля — не планета, а пашня,
я парю над землёй — через тысячи тысяч лет,
промелькнувших, как будто бы день вчерашний,
как по малой нужде в туалет —

обоссать круг и пол, нахаркать и сморкнуться на стену.
Знай, мол, наших, американская тварь.
Терпко пахнет навоз и подгнившее, скисшее сено,
и слегка приморозил январь.

Охуительный год! Високосное чудо!
Затяжной первомай всенародной гульбы.
Посмотри, как висит, чуть покачиваясь, Иуда,
как прекрасны под вечер фонарные эти столбы.

Заходи — посидим. Я к тебе не притронусь, мальчишка.
Ты б хоть краем глазка посмотрел на изгвазданный морг —
сразу понял бы всё — так отчетливо — даже слишком —
даже как-то не так, как хотелось, пока еще мог

хоть чего-то хотеть. Понимаешь? Читаешь ведь — значит,
ты уже на пути. Приготовься — сейчас воспарим.
Этот мир уже кончен. Иначе — зачем он начат?
Этот Третий и, слава Богу, последний Рим.

Завтра надо бы в прорубь — стряхнуть с себя копоть и сажу
лицедейства и лихоимства толпы.
Мы проходим на цыпочках третью, четвёртую стражу,
нам бы только не сбиться с единственной верной тропы —

сквозь ловушки и ямы. Качели
так гуляют, что впору вырваться из песка,
но я словно врастаю в самые древние щели —
каждым словом, уроненным с языка.



СЫНУ МИШЕНЬКЕ.

Я однажды к тебе потихоньку приду, приду —
неважно, какого числа и в каком году —

брызгами света, ясным и тёплым днем,
каплей воды, текущей в себя огнём,

новыми звуками оживающих форм.
Я — твоя история, твой телефон,

телеантенна твоих затуманенных грёз,
дым сигареты, который сковал мороз,

догма, застрявшая в горле твоей иглы,
последний этап абсолютно любой игры.

Я уже на пороге. Ты слышишь? — стучу. Я здесь.
Я подарю тебе мир — совершенно весь —

от края листа и до края, которого нет
и не было ни на одной из наших планет.

Не прикасайся к мертвому веретену
и не играй в разбойников и войну.



*
Я остаюсь константой —
любого нуля овальней —
между Молохом и Астартой,
между молотом и наковальней.

Дети лунного света
приходят по бликам на лужах —
дети Исиды и Сета
вселяют в нас детский ужас.

Я тоже ребёнок, папа.
Я тоже ребёнок, мама.
Последний шажок этапа,
фреска на своде Храма,

усыновленный Богом
ребенок далёкого Ноя —
скользя по лунным эпохам,
окончил скитанье земное.

Здравствуй, святое Небо.
Здравствуйте, братья и сёстры
ставшего плотью хлеба —
восьмиконечные звёзды.



*
Если оседлал четвёрку верховных бесов,
то люцифер — плетка в твоей руке.
По-другому они могут не сразу.
Бог даст — со временем утихомирятся.
Бог даст…

Их одновременно и жаль, и не жаль.
Человечество — штучка непростая.
Утрата мышления — болезненное падение.
Печати снимаются со скрежетом и слезами.
А как по-другому?

В Храме Бога-Отца —
не трогай алтарь чудес.
Всё приходит само.
Не спеши.

Птицы послушны — даже куры.
Ерепенится последний конь,
но уже смирился и он —
просто ерепенится — такая порода.
Подожди — всё приходит само.

Самое сложное уже пройдено.
Впереди — жизнь.
Живи и наслаждайся.



*
Не бойся падали. Вокруг тебя — святое.
Внутри тебя — покой и тихий свет.
Молись, как хочешь — лёжа, сидя, стоя,
но лишь молись — один тебе совет.

Все остальное — было, есть и будет
всегда таким, какое оно есть.
Ты — Будда, просыпающийся в будде,
и при тебе твоя святая месть.

Ты — меч в руке Николы Чудотворца.
Ты — выживший Архангел Михаил.
Смотри, как светит в небе твоё солнце,
как неделима — кто бы не кроил —

твоя страна. Она — твоя Невеста —
земная пядь твоей — твоей! — души.
Ты не найдешь себе другого места.
Они твои — все числа, падежи,

безличные и личные глаголы
теперешних и будущих времен.
Твой Бог к тебе сошел с твоей иконы,
и нет сомнений в том, что это Он.

Владей по праву миром и Державой
и ничего не бойся никогда.
Тебя за этим Мать твоя рожала —
в смертельных муках — раз и навсегда.



*
Возьми мой меч. Не торопись наотмашь
сносить с плечей тугие кочаны.
Потрогай рукоять. Ты понял? — то-то ж.
Немногие из них обречены.

Эпоха эпидемий и злословья.
Година деток, бросивших отца.
С тобой святые сёстры, мать их Софья —
уже с тобой, и будут до конца —

до их конца — убийц и конокрадов,
дерзнувших оседлать чужих коней.
Твой меч — мой ключ от вспыхнувшего ада,
и там твои враги горят в огне

и стонут в собственных силках и петлях.
Возьми мой меч — пусть станет он твоим.
Не упражняйся, мальчик мой, на детях.
Спаси их, мой малыш, напомни им

о том, что я их жду от их начала.
Не горячись, прошу тебя, сынок.
Не торопись отчалить от причала
и не беги, мой милый, со всех ног

туда, где сеча. Пусть они друг друга
изрешетят и изорвут в куски —
в кругу очерченного ими круга,
в преддверье их же гробовой доски.



МОЛИТВА.

Ты забрал все мои грехи,
смыл с меня мою срамоту.
Я, под сенью Твоей руки,
все преграды рекой смету —

только свет останется, лишь
обжигающий ночи душ.
Я — Твой мальчик, я — Твой малыш —
в катакомбах уснувших душ

семенивший за пятью пядь
и пришедший назад — домой.
Я потопом обрушусь вспять.
Укроти меня, Боже мой.

Сбереги меня, сохрани
от теней и сполохов тьмы —
неприступным щитом брони,
за которым бессмертны мы.



*

Во мне сошлись такие вектора,
что лучше б ты меня не трогал.
Я — падший ангел, чёрная дыра
на службе у слепого рока.

Не лезь ко мне с советами, дружок,
не сотрясай пустыми словесами
мою судьбу. Я — твой электрошок
земных страстей, которые вы сами,

вы — люди, обнаглевшие вконец,
по глупой воле выбрали в начале.
Я — ваш нечеловеческий венец
тоски и горя, смерти и печали.

На дне сомнений круговерти сфер,
обрушенных в зловонный омут тлена,
я только ваш — ваш гордый Люцифер.
Смотрите, как горит моя геенна,

маня к себе обманчивым теплом
шеренги замороженного мяса.
Я — ваша алчность, ваша зависть. Ом.
Я — зеркало, в котором биомасса,

забывшая о Боге и душе,
становится безликим перегноем.
Когда вас не было — я был уже —
ваш падший ангел, ваш лукавый голем.

Я в каждом теле каждого слепца,
стремящегося к гордости и спеси.
Я — ваш отец, отринувший Отца.
Я — ваши города, дороги, веси,

болезни, войны, детские дома,
растлители, убийцы, проститутки.
Я — созданная вами же тюрьма
порочных помыслов в кривом рассудке.

Я всюду с вами — в дыме сигарет,
в журнальном глянце, в президентской гонке.
Я сделал так, что вас почти что нет.
Я — острие отравленной иголки.

Я — ваш Адам, я — Каин, я — Ламех,
я — архитектор, создавший масонство,
я — первый в мире недочеловек,
я научил вас поклоняться солнцу

и пресмыкаться звездам и луне,
и ворожить, исследуя планеты.
И нет прощения за это мне.
Мой Бог, прошу Тебя — прости мне это.



МОЕЙ КАЛЕ.

Когда я глажу твои волосы, моя милая,
то вспоминаю всю свою жизнь —
как последние становились первыми
и первые становились последними.

Число зверя и есть число человека —
666=9=333.
Хорошо, что я этого не понимал в начале.
Хорошо всё, что с нами случилось.

Блаженны нищие духом.
Горе тому, кто назовет кого-нибудь безумным.
Слава Богу за всё —
за всё спасибо.

Когда я смотрю на твой живот,
то вижу пену, падающую с конских морд.
Кони запряжены и осёдланы —
ничего не бойся.

Дети — это великое счастье —
наш ключ от дверей в вечность —
все дети мира —
в нас все дети мира.



*
Просто иди и не думай о том, что смерть.
Всё это в прошлом — там — за изгибом реки,
за циферблатом натужных балансов и смет,
где навсегда остались любые враги

рода и племени, личности и страны.
Не ворошил бы ты тьму без особой нужды —
слишком двояка услужливость сатаны,
а чудеса его, в общем-то, не нужны

для понимания, кто ты такой и Кем
был установлен порядок того, что есть.
Мир однозначен, и не найдется схем
или сценариев, чтобы он рухнул весь.

Так что — не бойся смерти: её лимит
не безграничен — Бог все равно воскрес
и примирил Адама с его Лилит —
после того, как смиренно взошел на Крест.

Просто иди за Ним, по Его следам.
Что бы там не было — всё-таки семени,
мой заблудившийся на Земле Адам,
чуть не забывший того, что ты из земли.



среди точно таких же людей

Я — загаженный человечек
перевёрнутого мирка —
был когда-то могуч и вечен —
вплоть до самых тех пор, пока

не убил из зависти брата
и не взял вторую жену.
Так и сгинуло Эльдорадо
в поднебесную вышину,

так и спрятался я от Бога
в скорлупе похороненных лет,
а была ведь моя дорога
лучезарна. Была — и нет

ничего из того, что было.
Да и сам я не тот, что был,
и не жизнь меня погубила.
Это я её погубил,

растоптал сапогом, из танка
расстрелял, пропорол штыком.
Эх ты, жизнь моя, жизнь-жестянка.
Так и прожил я дураком.

Повезло ещё, коль не сеял
по округе кошмар и мор
революций и потрясений,
сотрясающих до сих пор

зазеркалья моих огрехов,
отражающие грехи
возгордившихся человеков,
существующих вопреки

уготованному им счастью.
Я всего лишь один из тех,
кто себя разорвал на части
для своих же больных утех.

Стал я жертвой манипуляций,
стал солдатом чужой войны,
научился юлить, бояться,
приспосабливаться, притворяться —
это, если, конечно, вкратце.
Полюбив своё чувство вины,

я давно превратился в монстра,
в извращенца, в исчадье зла —
это вышло легко и просто —
в неотпущенного козла,

в проститутку, в гомоэрота,
в лжепророка и лжецаря.
Моя речь воняет, как рвота.
Я живу напрасно и зря —

по инерции, ради смеха,
для поди разбери чего,
превратив себя в отзвук, в эхо,
в совершенное ничего —

мимолетное и пустое,
позволяющее себе
всё, о чем никогда не стоит
говорить и писать в судьбе,

и хотеть передать потомкам
или просто хотеть детей.
Я живу здесь гадким утёнком —
в этом мире хрупком и тонком —
среди точно таких же людей.



МОЛИТВА

Огради меня от разрухи,
от погибели огради,
и возьми меня на поруки,
чтобы сердце в моей груди

снова билось Тобой — и только,
каждым вдохом чтоб Ты дышал —
и короткой зимой, и долгой
чтоб не мерзла моя душа,

чтоб от ужаса ледяного
не корячило мир вокруг,
чтоб ни лешего, ни водяного,
и поменьше случайных рук

и завистливых сальных взглядов,
забирающихся в штаны.
Мир конвейеров и автоматов —
мир, в котором мы рождены.

Огради меня, Бог, от мира —
сбереги меня, сбереги
от какого угодно кумира,
его идолам вопреки,

от любого навета порчи
или заговора на беду.
Я ведь, Боже мой, между прочим,
без Тебя совсем пропаду.



МОЛИТВА.

Даже если я для этого плох
и глаза мои заволокло пеленой —
мой Единственный и Единый Бог,
води меня и управляй мной.

Даже если я переступил порог,
за которым ночь стала дольше дня —
мой Единственный и Единый Бог,
очисти мой разум и всего меня.

Даже если мне всё мое не впрок,
невпопад и с миром я не в ладу —
мой Единственный и Единый Бог,
отврати от меня любую беду.

Даже если вокруг слишком много блох,
а душа моя в теле, как в гробу —
мой Единственный и Единый Бог,
мой Единственный и Единый Бог,
помоги мне не нарушать табу.

Осеняй собой каждый мой вдох,
каждый шаг мой, все помыслы до одного.
Мой Единственный и Единый Бог,
я живу ради имени Твоего —

и неважно, что столько прошло эпох,
зачумленных гордостью и виной.
Мой Единственный и Единый Бог,
води меня и управляй мной —

даже если меня окружает порок
и врагом становится верный друг.
Мой Единственный и Единый Бог —
мой Отец, мой Сын и мой Святый Дух,

не бросай меня, если даже я
крепко сплю и лишь кажется, что проснусь —
и тогда, мой Бог, не бросай меня.
Никогда не бросай меня, мой Иисус.

Ты прости мне, Милый мой, всё, что есть —
весь мой мир, который сковал мороз —
всё вранье тщеславия, вздор мой весь,
всё мое прости мне, Христос, Христос.



Отрывок из цикла

«НОВЫЙ АФОН. ЛЕТО. 2007 год».

17.
Твои уста — могила ветхой жути.
Твоя судьба была предрешена
всегда, малыш. С тобой никто не шутит.
Спокойно спят ребёнок и жена —

твоя жена и твой, малыш, ребёнок
младенец Миша. Ты — мой Михаил.
До глухоты, до треска перепонок
твои слова — кого б ты не корил

и не бранил — врезаются в провалы
скалистых круч на дне морского дна.
Ты — круг, вернувшийся к нулю овала —
к прозрачной чистоте шестого дня.

Твои цунами сотрясают сушу
любого из шести материков.
Ты тот, кто может влезть в любую душу
любого из любых твоих врагов.

Я дал тебе спокойствие берсерка
и зеркало магического сна.
Ты — серебро и золото, и сера.
Ты — лето, осень. Ты — зима, весна.

Ты все мои господства и начала.
В тебе сошлись народы и умы.
Ты б только знал, как мать твоя кричала,
пока ты бился рыбой в лоне тьмы.


18.
Я вам клянусь своей природой беса
и тихим омутом моих чертей —
уже почти что завершилась пьеса,
уже черта — и все мы на черте.

Не убежать, не спрятаться, не скрыться —
ни одному из нас, ни вместе всем —
я вам клянусь своей природой принца
и княжеским правленьем в мире сем.

Мы — только люди — чтобы там не значил
любой из нас — любой из малых сих.
Мы — только люди — и никак иначе,
как этот стих — всего лишь только стих.

Внутри меня горит моя эпоха
и воскресает вновь святая Русь —
я вам клянусь своей природой бога.
Прости мне, Папа, то, что я клянусь.

Пусть будет так, как хочешь Ты — и точка.
Смири строптивых — будь моей рукой.
Прости меня за букву, слово, строчку.
Прости меня за то, что я такой.


19.
Я — День Победы над земным фашизмом.
Я — лжепророк и лжесвидетель тьмы.
Я притворялся добрым и пушистым.
Я — это собранные вместе мы.

Я тот, кому неведом страх и трепет.
Я — только тень Духовного Отца.
Не понимаю, как Он меня терпит —
от самого начала до конца

последнего незримого обмана,
сжирающего отсветы планет.
Я — ссыпанная в грязь земную манна.
Я тот из нас, кого здесь больше нет.

Я — человек, доверившийся Богу
и отпустивший душу под откос.
Я тот, кто предпочёл Его дорогу.
Во мне живет мой Иисус Христос.

Я — Куликово поле после битвы.
Я — падший ангел, вспомнивший полёт.
Я — это все, какие есть, молитвы.
Я — хлябь трясины всех, что есть, болот.

Я — Сорский Нил и Волоцкий Иосиф,
я — Понт Евгария и Святогорец дна.
Я — просинь в проседи. Меня здесь восемь.
Я — жизнь, которая на всех одна.

АЛЕКСЕЙ РАФИЕВ
на СЕРЕДИНЕ МИРА