|
На самом дне мусоропровода Молитва перед иконой Покрова Пресвятой Богородицы. Весна: стихи о любви. Завтра-сегодня: стихи 2010 г. АЛЕКСЕЙ РАФИЕВПамяти Александра Лугина
стихи, написанные в разное время
В самом конце 2010-го года на 51-м году ушёл из жизни очень странный, если смотреть людским зрением, человек.
Пока он был здесь — среди нас — его звали Александром Лугиным… или — Севером.
Выдающийся актёр, не зафиксировавший (порой мне думалось, что сознательно) практически ничего из того, что сделал.
Он вмешался в жизни стольких людей и процессов, что еще впереди осмысление его явления в нашем мире. Он ушёл отсюда,
как и положено уходить юродивым — в полном одиночестве, вдалеке, в нищете, отмучившись и отстрадав - и за себя, и, как говорится, за того парня.
Порой мне думается, что тем парнем вполне мог оказаться и я… и кто угодно, из тех, кому довелось, посчастливилось пройти с Севером под руку — И НЕ ЗАМЁРЗНУТЬ!
Данная подборка стихов, написанных в разное время, по убогому мнению их автора, вполне может быть его (авторским) некрологом по Александру Лугину — актёру, человеку. Человеку! Господи, упокой душу раба Твоего Александра… Аминь. ОТ НЕВЫ ДО БОСФОРА Лёгкой поступью профессионального вора — суровой ниткой заштопав свой рот — я прошёл от Невы до Босфора — от Северных до Южных моих ворот. За спиной у меня — кладбища, оставленные в руинах сожжённые города. Когда враг становится ближе товарища, а люди воспринимаются, как еда — наступает то самое необратимое — неиссякаемое, вечное — Бог. Спи пока, дорогая… спи, моя любимая… Не сразу закончится череда эпох — будет ещё такая агония, что человечество станет проклинать комфорт бытового счастья своего зловония. После того, как пройдут тьмы тем, орды орд огненных ангелов — пылающие голуби градом просыплются на вымирающих горожан, окончательно выжигая их сердца и головы — так, что Духом загорается каждая душа. Только ты спи — не спеши стать фрагментом события. Ты всегда в начале, как и наши дети, как и я — образ сплавленных серебра и лития, золота и железа — бриллиант, взятый в свинцовый окоём, железобетонные края. Россия, услышь меня, Россия-Матушка — потерпи ещё немного, совсем чуть-чуть. Вот уже в облаке показалась радужка — радуга в облаке, а я сквозь это — лечу, лечу… Вернее всего проснуться так, чтоб оказаться в очередном начале — в Начале начал — даже не пытаясь исследовать, понять — стать космосом, замершим на неподвижном Небесном Причале — и вобрать в себя сразу всё — стать во всём и над всем — и подняться над всем этим — над катакомбами комнат, темницами спален и кухонь — никогда чтобы больше не вляпываться сюда без нужды и любви — в измерение тряпочных кукол и картонных ферзей, не оставивших даже следа, если сравнивать с вечностью. Спи, моя самая-самая — я тебя так опять полюбил… так опять полюбил. Моя Родина — чистая, грязная, сраная, странная, если б ты не была — я бы тоже, возможно, не был. И никакая экспансия, никакая уния тогда не вспомнится — в наш последний и первый час, момент. Посмотри, как растворяюсь в букве, в руне я, разбрызгивая по Вселенной свой животворящий, свой одухотворяющий свет, свет, свет. Проще простого видеть чертей, демонов. Попробуй увидеть души: так увидеть, чтоб никогда не забыть — в мире нашем искусственном, переделанном, недоделанном, имя которому — быт. Годы, говорят болтуны, как птицы — летят. Я думаю, что и падают, напоследок вспыхивая кладбищенскими свечками за упокой мертворождённых розовощёких ребят, ставших, как и все мы, обыкновенной гниющей падалью. Господи, помилуй нас грешных, убогих, уродливых, исковерканных, свят-свят-свят. *** Затем, что мир устал, а мор наполнил море пропитых голосов, прибитых к бледным снам — я выбираю жить — хотя бы тушкой моли с душой, как оберег, дарованный не нам, а тем — иным парням — крылатым и могучим, закрывшим облака и, в оперенье крыш, почувствовавшим нас. Я прилипаю к тучам подземных гаражей таксомоторных рикш, заморенных затем, чтоб легче было править и проще помыкать, и проще хоронить одну, совсем одну, но всё же — нашу память. Ах, если бы, мой друг, не оборвалась нить никчёмных наших дней, напомнивших утехи полузабытых слов прославленных отцов, запечатлевших нас в пустой библиотеке. Я больше не могу, и мне, в конце концов, положено летать. Мой брат, ты тоже, тоже. Пускай тебе твердит назойливая дрянь, что ты давно не тот, что прежний был моложе и благородней был, и вышел из дворян, а ты — всего лишь ты. Какая, право, малость, когда в неё взглянув, увидишь в ней себя. Вот только тень совсем примялась и измялась. Но это ж только тень, упавшая с тебя. Подумаешь, пустяк. Пустое и такое, о чём и говорить, тем более — писать не следует. Оно и так тебя догонит и заберёт с собой — насильственно — назад. И лишь шагнёшь, как там — за кромкой отчужденья — забудешься совсем, однажды и навек. Мой милый человек, не уходи за тенью, не уходи за ней, мой гордый человек. ОТТЕНКИ СУДЬБЫ исторгаясь туда, где меняет оттенки вода — и подобием света сквозь стены — любые стены — к нам приходит любовь — тенью видимой порчи, вреда, наполняя собой сердце, разум, артерии, вены — наполняя собой — даже болью: оттенки судьбы затвердевшего чувства, оттаявшего предместья коченеющих сумерек, где оживают гробы, а над Волгой летит канонады расстрельная песня. и не будет всего: ни костей, ни героев, ни-ни — ничего из того, что довлело эпохе на выю. да — не будет уже, и не надо — лишь тени одни знают, как приподнять веки нашему русскому Вию. осторожно, малыш... не спеши, мой котёнок, туда — за черту первозданности материального тлена — ты ещё поживешь без болезней, вранья и труда — Буратино, запрятанный кукольником в полено. *** на красном и синем драконах, запутываясь волосами в раскидистых райских кронах созвездий под Небесами — Крестом на вершине мира, Полярной звездою, Солнцем — от Кушки и до Таймыра — весь мир сквозь меня несётся, и можно такое, что дети завидовать будут, если увидят при ярком свете мои города и веси. Россия! очнись, Невеста! стряхни с себя этот морок — услышь меня: здесь мне место, — сказал мне смирившийся Молох. Сопроводительная грамота в помощь Саше Лугину при переходе через воздушные мытарства Ну, что, мой Север — кончилась зима? Теперь ты понимаешь, Север? Слушай! Замри и слушай — Я тебе Сама всё расскажу: когда с тобой по лужам мы шли, как посуху — тонули острова, материки меняли очертанья, а на могилах свежая трава, и память — осторожно, тая, как дымка — Я тебе скажу — Я говорю: ты перешёл за воду. Я не святая — Я тобой грешу. Ты — тот, кто явлен через рвоту. Ты — Мой юродивый, Моя семья — Я не отдам тебя на пропитанье червям… ты — это вся Моя земля — от контуров немого очертанья до таянья обоих полюсов. Ты — Мой тесак, отточенный, как бритва. Ты — хор доинфернальных голосов — проклятие, которое молитва. Рубись, берсерк — кроши их на куски — Я заклинаю Божьим Сыном — иди на ощупь, если вдруг ни зги не видно — Я прикрою спину. Очистительное слово во имя Слова Во имя Отца, Сына и Святого Духа! падшие и не раскаявшиеся — огненные, воздушные, земные, водяные, подземные — демоны, демоны, демоны — люцифуги и гелиофобы, видимые и невидимые — все до единого, от большего среди больших до малейшего среди малых — с вещами на выход! марширующие, служебные, кошмарящие, образующиеся из семени и его запаха при половом акте, обманывающие, чистые, внушающие старухам — демоны, демоны, демоны — парки, полтергейсты, инкубы, суккубы — с вещами на выход! псевдобоги, духи лжи, сосуды беззакония, каратели злодеяний, кудесники, клеветники, воздушные власти, фурии, обвинители и соглядатаи, искусители и злопыхатели — с вещами на выход! демоны Солнца, Меркурия, Венеры, Земли, Марса, Юпитера, Сатурна, Урана, Нептуна, Плутона, демоны всех их спутников, начиная с Луны, всех видимых и невидимых глазом и в телескоп тварных объектов, идущие против воли их и моего Творца — демоны, демоны, демоны — с вещами на выход! любовно-вожделенные, ненавистно-мстительно-гневно-воинственные, якобы жизненно-исцеляющие, смертоносные, природные, синтетические, денежные, вещевые, притворяющиеся процветающе-удачливыми, изображающие себя знающими и открывающими тайны, колдующие, ропщущие, страждущие, жаждущие, алчущие, смеющиеся, плачущие, немые и говорящие — все до единого — с вещами на выход! Сатана, Вельзевул, Люцифер, Астарот, Асмодей, Бельфегор, Ваал, Адрамелех, Лилит, Наамах, Азазель, Семьяза и все остальные дырявые и штопаные гондоны — с вещами на выход, суки, блядь, драные твари! христианские, мусульманские, буддистские, раскольнические, иудейские, еретические, языческие, монотеистические, атеистические, даосские, оккультные, гностические, агностические, физические и математические, сектантские и сексоголические, присасывающиеся к внутренним органам, проникающие в кости, сливающиеся с плотью и кровью, селящиеся в ногтях и волосах, мечтающие вторгнуться в душу, входящие вместе с питьем и пищей, дыханием, речью и мыслью, придумавшие такую мерзость, как протестантизм — демоны, демоны, демоны — с вещами на выход! политические, бюрократические, всенародные, национальные, государственные, гражданские и военные, карьерные, телевизионные, журнально-газетно-порнографические, маркетинговые, наукообразные, культуроподобные, программирующие и программируемые, возносящие и низвергающие — все до единого — демоны, демоны, демоны — с вещами на выход! Корольки и царьки, князьки и барончики, маркизики и прочая шалупонь, делящаяся по сторонам света, по градусам, параллелям, меридианам, годам, месяцам, дням, часам, минутам, секундам — видимая и невидимая — упомянутая и не упомянутая — от большего среди больших до малейшего среди малых — чёртовы сраные демоны — с вещами на выход! во имя Отца, Сына и Святого Духа — ради Иисуса Христа — моего Бога во мне — ради меня в Тебе, Отец Небесный — молитвами Приснодевы Марии и всех святых — всех Твоих праведников всего Твоего, Господи, мира — аминь. Ещё одна сопроводительная грамота в помощь Саше Лугину при переходе через воздушные мытарства рассуждая же о делах небесных — выходя из штопора нашей бездны — пребывая в центре земного куба (это если очень, конечно, грубо) — я тебе в который раз, как в потёмках, прошепчу дыханием в перепонках: отпусти их всех — не держи их, Саша — им неведомо и не страшно даже, потому что неведомо — Бог навстречу — забывай ужимки свои и речи забывай, и всё забывай до капли — я ебал их всем пантеоном Кали — прекрати паясничать и глумиться — ты не мумия, твоя мысль — не птица. успокойся, Саша — не надо грязи. я тебе говорил это мало разве? я сейчас скажу тебе прямо в сердце: от меня тебе никуда не деться — не уйти, не спрятаться, не укрыться — ты не мумия, твоя жизнь — не птица, а реальность — не то, что мы тут малюем, забывая о том, что относимся к людям. посмотри внимательно — видишь? — понял? вспоминай быстрее — ты прежде помнил — до того, как выскочил из-под спуда — окаянная кукла... я срал на вуду! не пытайся даже! — смирись и слейся с Небесами над кромкой чёрного леса. МОЛИТВА Безвольная, безропотная тля — и та сильней огромного меня — со всем моим тщеславием пустым. И жизнь, и смерть мои — легчайший дым, который ляжет тонкой пеленой когда-нибудь на чашечки весов, и дух мой — чуть живой, совсем больной — меня отчистит от моих же слов, и я — надеюсь, верю — воспарю, и больше не увижу никогда того, как умираю и горю все эти долгие свои года. Когда б вы только знали, сколько мук отскрежетало у моей души. Я меньше самой маленькой из мух. Спасибо, Бог, что я сумел дожить до понимания таких простых и явных истин. И назад — никак. Спасибо, Милый мой, за этот стих. Прости мне, Милый мой, и этот стих, и то, что не прощу себе никак. Просьба о Саше Лугине и о себе В нашем мире останков от кукольной диктатуры, где любой пролетарий наметил дорогу в князья, где давно отцвели и увяли Шумеры и Уры, где нельзя даже пикнуть о том, что так много нельзя — в этом замкнутом круге — под толщей реинкарнаций — заблудиться и сгинуть так просто и так хорошо, и так хочется жить, и так хочется удивляться, и не верить, и думать, что я не случайно пришёл в этот суетный сгусток — ещё одним помутненьем. Полнолуние вывернет наизнанку оскал. Остаётся одним шепотком пробежаться за тенью и другим Прометеем застыть среди выступов скал. Только надо ль кому? Прикури что ли мне сигарету. Они после поймут и напишут трактаты о том, как огромный актёр повстречался большому поэту, и о том, что случилось со всем нашим миром потом. Они станут кривляться и корчить себя недотрогой. Человеческий фактор — пошлятина, если впритык. Не лупи меня, Бог, по загривку Твоей монтировкой — я почти что смирился, и точно — почти что привык. Помоги, Милый Бог, помоги нам с огромным актёром, зная всё наперёд, не изрезать их бритвами фраз, не води нас кругами по длинным Твоим коридорам, и помилуй, пожалуйста, грешных и маленьких нас. *** в любви и покое, с трезубцем и сетью — я видел такое во тьме и при свете, что дети рыдали и бабы рыдали, и ангелы, ангелы в сердце летали — на небе, и небо — прозрачно и чисто. послушны склонения, виды и числа послушны, и скатертью Северный полюс ложится на плечи, и каждый мой волос посчитан — и в самую-самую душу мне шепчет Сознание — в душу губами: проснись и смотри — отражением в лужу уйди, чтобы выжить между гробами. *** моей жене Кале
просыпайся, душа, просыпайся уже — время вышло — всё замерло на душе и в ушах тишина — и шёпот: посмотри, как замерло всё, что есть — будто тихо подкралась жопа — мир сжирая ржавый — почти что весь, и кострами горит Европа, и беззвучный Египет приходит сюда. Свят, Свят, Свят... и ничто на свете не оставило внятного в сердце следа, и никто — только ты и дети. это значит — любить? я не знаю, увы — ничего я не знаю толком, но мне слышно, как мягко ступают львы и как ангелы электротоком сберегают. Я таю в объятиях, я просыпаюсь — и медленно, странно отрекаюсь от собственного бытия, превращаясь в ландшафты, в страны. *** Саше Лугину
Меня тоже травили героином и Францом Кафкой. Я, случалось, выл, и даже, бывало, гавкал. Проживая сомнамбулой, тенью скользя окрест —
начинаешь ценить этот домашний арест, осознав однажды, что жизнь у всех нас одна, мой ангел северного окна. И попробуй тут не впасть в первородный грех.
Слава Богу, что в мире нет одинаковых рек. Я оживший будда — среди варягов грек. Не травите меня — вы ведь внутренности меня.
В каждой капле воды, в любом языке огня тебя встретят сразу вечный мир и война, мой ангел северного окна. Но оно пройдёт,
утихнет и больше не — никогда уже не вспомнишь ты о войне. Не пытайся даже быть ближе того, что есть, забирая в себя этот мир бесконечный весь,
становясь безначальным хотя бы на пять минут, превращаясь в медведя гризли, в корову Нут.
*** Саше Лугину
Сбоку от кладбища — с той стороны мечты — стоит попробовать вырвать себя из круга. Я — это ты, все звёзды и все кресты нашего общего на Земле недуга. Я — это оборотень, полуночный вой, мечущийся в тоске над жилым массивом спящего общества — спящего перед войной, перед сознанием — сжатым, невыносимым, остолбеневшим, и в судорогах — до зари бьющимся в борт очередной подлодки. Я — это все пророки и все цари, я — это стон в свистящих ударах плетки. Только бы вырулить — пусть не на этот раз, пусть не теперь — не на нашем веку убогом, только бы не запутаться между ряс, похоронивших то, что зовется Богом. Было бы проще, если бы… Но, увы, сопротивляться глупо и незавидно. Разум первичней мозга и головы. Жалко, что это почти никому не видно. АЛЕКСЕЙ РАФИЕВ
на СЕРЕДИНЕ МИРА На самом дне мусоропровода На краю земли Молитва перед иконой Покрова Пресвятой Богородицы. Весна: стихи о любви. Завтра-сегодня: стихи 2010 г. Памяти Александра Лугина бегущие волны на середине мира город золотой новое столетие СПб Москва корни и ветви  |