на середине мира вера-надежда-любовь новое столетие город золотой корни и ветви многоточие Венецианский квинтет. Крымское: первые буквы. Альфа и омега Сербское кладбище в Либертивилле Первоснежье: стихи 1994 — 2006 Избранные стихотворения 2018 и 2019 гг. ИГОРЬ ВИШНЕВЕЦКИЙ Крымское: первые буквы
(Азбука-Земля) АЗБУКА этой земли сложена из дыханья глубокого моря, потухших вулканов, шелеста буковых и можжевеловых рощ. Когда я очнусь от всечасного морока зренья, со слуха спадёт пелена, я тоже сложусь в пестрокрылую яркую букву, усиками развернувшись на жаркий восток, — в БАБОЧКУ БАХЧИСАРАЯ с персидско-арабской вязью пыльцы, но с рисунком зубцов, полукружий крымско-татарским — в ту, что поверх девяти плачущих лотосов вырезанного фонтана пляшет и дальше скользит — в пыльном ВОЗДУХЕ степи — через ГОРЫ, в каких высекали пещеры ГРЕКИ и ГОТЫ, хвалы вознося Богородице — под её омофором звёздного неба простор высветляется в ДЕНЬ, — на юго-запад, подальше от зноя, через отлогие чащи, вослед за сарматским оленем, сбегающим к яркой воде. Там ЕВПАТОРИЯ, белая в йодистой сини, — город, где в детстве купался в рапановых водах, ездил на пляж на трофейных немецких трамваях, после часами валялся в просторной гостиной съёмной квартиры, весь обожжённый до жара щупальцами слизевидных медуз-корнеротов — как ненавидел я этих прозрачных существ! — Как там блестел потолок, изрисованный солнцем! Бабушка, помню, молчала, лишь байки хозяев о миновавшей — для них лишь недавно — войне, вечные байки, какие я слышал всё детство, про оккупацию, страхи, нелепости, юг — спать не давали. Каким теперь эхом вспомнились мне б среди призраков Киркенетиды, в южном углу превращаемой в морок державы байки про наш затянувшийся собственный плен? ЖИЗНЬ, замкнутая в кокон сна, исчерченная письменами, качается, заключена в молитве, что словами и мысленно творим о родине свободной, и доверяем им, словам, — что соприродно не сказанным, внутри крепчающим порывам на первый свет зари — им, пламенноречивым и лёгким; им — из пут свиваемого праха, поправшим плен минут, во весь простор замаха раскрывшимся в любой из рощ, что зыблют склоны, в хвоистый вал — солёной ударившим волной. Здесь та ЗЕМЛЯ, грядущему чиста, где русское преобразилось слово, где Пушкина оставила тщета и воспарило зренье Муравьёва чешуекрылым с мягкого листа сквозь ветер солнца, как порыв сплошного сознания, из узкого скита, столпом огня — опора и основа тому, что в помутненье охряном готовится для нового усилья собою быть, всё взяв и сохранив, и вот дожди становятся вином, трепещут гробных кипарисов крылья и смыслом высветляется прорыв. 13-14 декабря 2008. Москва. Над свежей могилой
Свет, ослепительный свет ударяет в мембраны зрения. Труба возглашает завет смерти и воскресения. Его по вязи огня уже повторяют хоры и хоры существ, которые, лёгким доспехом звеня, встречают тебя, отец, как в детстве — в цветном пределе, узами тела в теле не связанного, наконец. «Бури жизни миновали, страдания земные окончены, бессильны враги с их злобою, но сильна любовь, избавляющая от вечного мрака и спасающая всех, о ком возносится Тебе дерзновенная песнь: Аллилуиа». Хвала Тебе, создавший утробу и своды дыханья. Хвала Тебе, расцветивший всем спектром лучения радуг, превращающий в пар кроветворную соль Океана. Хвала Тебе, сливший всех нас в единое мощное сердце, солнечным языком ударяющее в звонкий купол, в колокол мира гигантским протуберанцем, гуд его отдаётся в планетных орбитах, остро рисуется в письменах Зодиака, и лучистым пунктиром двух эллипсоид нам обещает свершение метаморфозы. Верим, бесхозное тело, что дышит личинкой в братской земли перегное, — выпорхнет в пламя. «Веруем, что недолгой будет разлука наша. Мы хороним тебя, как на ниве зерно, ты произрастаешь в иной стране». Ты, папа, любил формулы и разъясненья. Брат положил тебе в гроб любимую ручку. Если не станешь прерывистым пением солнца, шелестом в ветре весны, расправляющей парус, будет тогда чем записывать на иномирной ломкой бумаге тебе иероглифы ритмов жизни и смерти — теперь-то вполне очевидных. В щёлочку только и видно нам, в почву укрывшим сердце твоё, твои кости и ткани — замкнувшее сгустком впавшее в некробиоз превращение воли; в щёлочку только — нам, страшный посев совершившим. Но прорастёт сильный колос, услышим твой голос, в омоложении волос чело увенчает: там, где уже шевелятся единые судьбы в зримом бессмертии дня, в волнолучии света. «...Какой благодатный переход в мир Духа, какое созерцание новых неведомых миру земному вещей и небесных красот, душа возвращается в отечество своё, где светлое солнце, правда Божия просвещает поющих: Аллилуиа». Се опаляющий жар — многоколёсный огонь: солнечный диск сквозь ладонь просвечивает, она разомкнута, чтобы в дар принять всего спектра лучи, раскаляясь в печи воздушной, состав волокна меняя, — теперь само испускает жар и творит пенье планетных орбит эхом первоогня, и солнцебуквой клеймо — нет, не клеймо, а глаз глядит, не моргая, на нас с ладони всесветного дня. 10-13 апреля 2009. Ростов-на-Дону ИГОРЬ ВИШНЕВЕЦКИЙ
на СЕРЕДИНЕ МИРА
Венецианский квинтет.
Крымское: первые буквы. Альфа и омега Сербское кладбище в Либертивилле Первоснежье: стихи 1994 — 2006 Избранные стихотворения 2018 и 2019 гг. на середине мира вера-надежда-любовь новое столетие город золотой корни и ветви многоточие |